Вот в этот самый момент они и подошли.
Потом, все еще пылая от возбуждения — аж красные пятна по лицу пошли, — Витька утверждал, что их было по меньшей мере человек десять. А на самом деле — шестеро. Самому старшему — в майке-безрукавке с олимпийским медведем и красно-белых подтяжках с иностранной надписью «Sport» — было лет пятнадцать. Самый младший — шкет ростом еще меньше Витьки — от силы перешел в шестой класс. Но он-то и начал.
— Расселись тут в нашем лесу, тунеядцы, — громко сказал шкет.
Борька с Витькой не отзывались.
— Глухие, что ли? — все так же в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал крепыш с белесой, выцветшей на солнце головой. — Уши им, что ли, прочистить?
— Они не глухие, — отозвался парень в подтяжках. — Они просто с нами разговаривать не желают. Считают ниже достоинства.
— Баре московские, — возмутился крепыш.
Ребята слегка «окали», и это симпатичное оканье так не вязалось с их агрессивным тоном.
До сих пор Борька ни разу в жизни не сталкивался со шпаной. Слышал, конечно, и не раз, что к кому-то пристали, у кого-то деньги отняли. Только вчера вечером Сашка-Таганский рассказывал, что у них на Таганке целая кодла шпаны ходит. Все с ножами и кастетами, а у самого главного, по кличке Кабан, — пистолет. Пожалуй, этим пистолетом Сашка свой рассказ и испортил. Поначалу его слушали, и даже внимательно, но когда он дошел до пистолета, Борис Нестеров жестко сказал: «Трепло ты» — и демонстративно отошел в сторону. И Борька тоже понял, что Сашка здорово заливает, — не только про пистолет, но и про ножи с кастетами. Но то было вчера. А сегодня Борька уже не был так уверен, что Сашка заливал. Кто знает, что у этих в карманах! Физиономии у них самые что ни на есть бандитские. Особенно у Белобрысого. Глаза противные, бесцветные, ухмылка какая-то гадкая. По всему видно, что он тут главный заводила.
— Эй, ты! — крикнул Борьке Белобрысый. — Как тебя звать-то?
До сих пор, пока пришельцы разговаривали вроде как сами с собой, Борька с Витькой отмалчивались. Не от глухоты, конечно, и не от непомерного чувства собственного достоинства, как это предположил парень в подтяжках, а совсем по другим причинам. На стороне противника (а в том, что это противник, сомневаться не приходилось) было явное численное превосходство, и нужно было попросту выгадать
время. Но сейчас Белобрысый обращался непосредственно к Борьке.
— Ну, допустим, Борис, — нехотя сказал Борька.
— Не «нукай» — не запряг, — немедленно среагировал Белобрысый. — Борька, значит. А у нас козел есть — тоже Борька. Надо же, какое совпадение, — и захихикал.
Это было уже чересчур. Борька вскочил с пенька, зажав недоструганную палку в кулаке, но в это время на тропинке со стороны лагеря показался Борис Нестеров. Как и подобает командиру, он появился в нужный момент и в нужном месте. Тут и Витька вновь обрел дар речи.
— Чего вы к нам пристали? — зачастил он нарочито громко, чтобы Борис услышал. — Мы вас трогали, да? Не трогали. Шли себе и идите!
— Он еще учить нас будет! — Белобрысый повернулся к новой жертве и угрожающе сделал шаг вперед.
— В чем дело? — строго спросил Борис. — Дежурный, почему в расположении лагеря посторонние?
Вместо дежурного отозвался парень в подтяжках.
— Это мы-то тут посторонние? — возмутился он. — Ах ты…
— А-атряд, тревога! — зычно закричал Нестеров. И тут Борька, пожалуй, впервые подумал, что у строгой дисциплины есть и свои преимущества. Хотя команда «тревога» и не предусмотрена туристским уставом, отряд среагировал на нее мгновенно. В считанные секунды пришельцы оказались в численном меньшинстве. Но — следовало отдать им должное — и теперь не потеряли твердости духа и уверенности в себе.
— Вы кто такие? — строго спросил Борис Нестеров.
— А ты кто такой, чтобы мы перед тобой отчитывались? — парировал Белобрысый.
— Известно кто — тунеядец, — возник у него под рукой шкет.
— Видишь, опять обзываются! — пожаловался своему командиру Витька.
— Это он от плохого воспитания, — отозвался командир.
Дело так бы, наверное, и закончилось словесной перепалкой, если бы не Денис. Он последним появился на месте событий. Несмотря на жару, на Денисе была желтая «никоновская» куртка, на ногах — такого же ярко-цыплячьего цвета кроссовки. Денис протиснулся между Сашкой-молчаливым и Борисом Нестеровым и сказал:
— Мальчики, вы себя плохо ведете.
И отвесил шкету подзатыльник — легкий, презрительный. В нормальных, вежливых его словах обидного, казалось бы, ничего не было. Сколько раз Борьке доводилось слышать точно такую же фразу от Ларисы Павловны! Да и остальным ребятам тоже — у каждого из них есть своя Лариса Павловна! И подзатыльник шкету никак нельзя было посчитать за удар — так, символическое наказание за хамский тон, справедливое к тому же. И тем не менее… Скажи Денис: «В чем дело, парни?» или даже «Вы чего выступаете?» — и все было бы нормально. Но в этом его вежливом «мальчики…» было что-то жутко оскорбительное. Да еще «никоновская» куртка и цыплячьи кроссовки… Борька бы и сам не смог объяснить, что плохого было в куртке, кроссовках, этих словах и подзатыльнике, но знал точно: на месте пришельцев он бы сейчас полез в драку.
Он только успел об этом подумать, как один из парней прыгнул на Дениса. И тут все смешалось, покатилась по земле куча-мала. Борькиным противником оказался Белобрысый, и, надо сказать, противником весьма серьезным. Он сразу вошел в клинч, лишив Борьку того преимущества, которое давал его длинный рост, и весьма чувствительно заехал ему головой в челюсть. Правда, и Борька в долгу не остался — сумел все-таки вывернуться и поставить Белобрысому под глазом «фонарь».
— Прекратить! — В голосе капитана Гранта, прибежавшего на шум драки, была такая властность, что команде незамедлительно подчинились и свои, и чужие. Потерь было немного. Кроме упомянутого «фонаря» под глазом у Белобрысого к ним можно, пожалуй, было еще отнести две пуговицы, отлетевшие с Борькиной рубашки и лопнувшие подтяжки у парня с олимпийским мишкой на майке.
— Будем разбираться, — сказал капитан Грант.
Но подобное разбирательство явно не входило в планы пришельцев. И так было понятно, какое решение может вынести взрослый, да еще начальник московского отряда. Поэтому, не дожидаясь не только конца выяснения, но даже и начала, местные с криком «атас!» врассыпную кинулись в лес. А Белобрысый, обернувшись, крикнул на ходу:
— Мы еще вернемся!
Борис Нестеров попытался было организовать погоню, но эта попытка была в зародыше пресечена капитаном Грантом.
— Есть отставить! — недовольно повторил Борис вслед за ним.
— Вот что, — сказал капитан Грант, — останешься пока за старшего, а мы с Николаем прогуляемся в Сосновку.
«Жаловаться», — догадался Борька. Найдут сейчас родителей, может, даже в милицию пойдут. Меры к шпане, конечно, нужно применять, причем самые строгие, но в данном случае прибегать к посторонней помощи было вовсе не обязательно. А то решат в этой Сосновке, что они испугались. Вполне могли сами их всех переловить и разобраться. Больше бы уже не полезли.
— Значит, так, — сказал Борис Нестеров, когда капитан Грант и Коля скрылись в лесу, — будем готовиться к обороне.
В самом деле, как это Борька забыл про последние слова Белобрысого: «Мы еще вернемся»? Причем ясно было, что вернутся они не одни, а с подкреплением. А может, это вообще были разведчики. Побывали в расположении лагеря, выяснили численность, а ночью подойдут основные силы.
— Не исключено, — кивнул командир. — Но еще Суворов говорил, что воевать нужно не числом, а умением. Главное — это организованность и дисциплина. Каждый должен знать свое место в отряде.
По плану, разработанному Борисом Нестеровым, всем бойцам (разумеется, мужского пола) были розданы средства самозащиты — топоры и колья. Их следовало забрать с собой на ночь в палатки, чтобы в любой момент они были под рукой. Некоторая проблема возникла с девчонками — от предложения разместить у них в палатках охрану они отказались наотрез. Это, видите ли, неудобно! Можно подумать, что речь шла о каких-то глупостях, а не о серьезном деле. Пришлось на ходу вносить коррективы. Две палатки девчонок были перенесены и переставлены так, что оказались в полукольце из трех мальчишеских. На ночь выставлялось трое сменных дежурных — со стороны тропы, с тыла и один, который будет совершать постоянный обход. Враг никоим образом не мог подкрасться незаметно.
Следовало признать, что план Бориса Нестерова был совершенен. Борька не обнаружил в нем ни одного изъяна. Вообще нужно честно сказать, что командир, при всех своих недостатках, был, без сомнения, готов к своей будущей профессии.
Борька, например, точно еще не знал, кем будет. Иногда ему казалось, что он пойдет по папиным стопам. Физическая лаборатория, сложнейшие приборы, в которых ни за что не разобраться человеку непосвященному, бессонные ночи во время эксперимента (Борька явственно представлял себе, как он, в халате и шапочке, чуть сощурив усталые глаза, коротко бросает куда-то в пространство: «Кофе, пожалуйста, — и властно обрывает почтительный голос, уговаривающий его хоть немного отдохнуть: — Сейчас не время!») И наконец — ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ. Правда, на этом пути были два сомнительных обстоятельства. Первое заключалось в том, что ни папа, ни даже Геннадий Дмитриевич, несмотря на свой преклонный возраст (Геннадию Дмитриевичу было уже почти сорок), мирового признания пока не добились. Но это, в конце концов, еще ничего не значило. Они не добились, а Борька возьмет и добьется. Потом, раздавая интервью для газет и телевидения, он обязательно скажет, что их лаборатория оказала определенное влияние на формирование его как ученого, и они тоже войдут в историю. Второе сомнительное обстоятельство было связано со школьной физичкой Еленой Сергеевной. Пока по физике у Борьки были в основном тройки. А если в четверти и получалась четверка, то, как говорила Елена Сергеевна, это вовсе не Борькина заслуга, а просто дань уважения к семье физика, в которую, в соответствии с известной поговоркой, затесался не очень талантливый человек. Да, Елена Сергеевна очень бы удивилась, если бы узнала, какое будущее избрал для себя Боря Лисовский.