дерево – вероятно, таким же образом, как оно избавляется от мертвеющих листьев. Однако еще раньше гусеницы покинули свои испорченные листовые скрутки, чтобы поискать свежие листья и сделать новую трубку, ею питаться и в ней прятаться. Это объясняет, почему многие из недавно скушенных трубок, которые я находил раньше, были мало поедены внутри, но гусеница в них была крупная.
По-видимому, гусеницы покидают свою трубку, когда она заполняется экскрементами или некротизируется, а затем делают еще одну и продолжают питаться в ней. В результате на деревьях скапливается много «пустых» трубок, и они опадают, но в конце лета. Наконец, когда гусеница почти созрела, она отгрызает последнюю трубку, в которой находится, падает с ней на землю, окукливается, оставаясь внутри, а затем выходит уже в виде взрослого мотылька.
К концу августа я стал замечать скрученные листья другого сорта – на молодых липах. У липы по сравнению с тополем листья гигантские. Крошечной листовертке, которой нужно скрутить лист в трубочку, чтобы там прятаться и питаться, с большим листом неудобно. Но эти гусеницы прекрасно решили проблему. Они прогрызают лист поперек нескольких крупных жилок, а потом доходят до очередной крупной жилки и уже не перегрызают ее. В результате большой кусок листа отпадает, а остальное остается висеть, и вот эту оставшуюся часть они и скручивают. Жилка, на которой висит скрутка, будет и дальше снабжать питательными веществами свернутый лист, а гусеница – пользоваться им и питаться.
Я продолжал почти каждый день бегать по той же дороге, радуясь лету и в то же время подмечая новые проявления магии гусениц. 10 сентября я узнал о них кое-что, чего никогда не видел и о чем не слышал. В то время случилась вспышка гусениц на кленах (и на красном, и на сахарном). Она не так бросалась в глаза, как вспышка личинок белой американской бабочки Hyphantria cunea (которые могут одеть целое дерево в прозрачные вуали из паутины) или каких-нибудь лесных коконопрядов. И все-таки это было заметно. На некоторых кленовых ветках до трети листьев были сложены таким образом, как складывают бумагу, чтобы склеить из нее конверт. Типичная работа одного из тысяч видов мелких молевидных бабочек, и мне не слишком хотелось лезть в это дело. Я знал, что внутри листа будет сидеть и кормиться мелкая гусеница. Ну и что? Но, когда я не вполне понятно зачем открыл несколько сложенных листьев, то, к своему величайшему удивлению, не увидел ни гусениц, ни массы экскрементов. Это меня озадачило, потому что было очевидно, что листья повредили гусеницы – съели их нижнюю сторону. Многие птицы учатся открывать такие «конверты», а эти было легко открыть. Но на месте птицы я бы разочаровался – по крайней мере сначала. Я заглядывал во все новые конверты и не понимал: где же гусеницы?
Мелкие гусеницы молевидных бабочек питаются на нижней стороне листьев и строят трубчатый домик внутри сложенного пополам листа
Гусениц видно не было, зато в каждом листовом «конверте» был тонкий темный объект длиной 2,5–3 сантиметра. С одного конца он был узкий, как грифель механического карандаша, а с другого был шириной около 3 миллиметров и имел отверстие: это была длинная, сужающаяся к концу трубка. Я с нетерпением разломал несколько таких сухих и довольно легко рассыпающихся трубок и сперва снова ничего не нашел. Но все же наконец увидел то, что искал: маленьких, почти прозрачных гусениц. Они находились возле самого дна трубки, а не у вершины. Оказалось, что они прячутся на дне трубки, как только хищник открывает листовой «конверт», в котором они сидят. Но откуда берутся эти трубки?
Их делают сами гусеницы из собственных фекальных гранул. Получается, что они не пачкают и не портят свою пищу, а используют отходы, чтобы построить убежище. Они шелком приматывают фекальные гранулы к проему «двери» дома и постепенно строят все более широкую и длинную трубку. Красота этого поведения доступна лишь мысленному взору, но есть еще одна гусеница, с которой осенние пейзажи становятся еще интереснее.
Середина октября. Листья осинообразного тополя стали густого золотисто-желтого цвета. На слабом ветерке после легкого морозца они, кружась, опадают. В отличие от красных кленов, которые покрывают беспорядочные пятна желтого, красного, лилового и розового, тополя всегда ровно золотые. Но под некоторыми деревьями лежат листья-исключения: у многих ярко-желтых листьев возле черешка, между средней и соседней, второстепенной, жилкой есть заметное зеленое, как горох, пятно. Этот цвет привлекает взгляд, как и то, что пятно всегда располагается в строго определенном месте – смотришь вокруг и находишь еще и еще. И зеленое пятно всякий раз оказывается там же. Зеленые участки на уже вянущих ярко-желтых листьях удивили меня. Выглядело так, как будто они появились в результате внешнего воздействия. Так и было.
Положив лист с зеленым пятном под микроскоп, можно было посмотреть сквозь прозрачный листовой эпидермис, и под ним, в самой ткани листа, я увидел маленькую бледно-зеленую гусеницу, за которой тянулся след из черных фекальных гранул. Эта гусеница-«минёр» тоже спускается на листьях на землю и там ест их. Но она слишком мала, чтобы послужить пищей птицам, и слишком мала, чтобы перегрызть черешок листа. Конечно, гусеница могла бы питаться и расти на более раннем этапе в жизненном цикле листа, но из-за малого размера в летнюю жару она бы очень быстро высохла. Чтобы окуклиться, ей надо попасть на влажную землю. Для этого она должна покинуть крону дерева, но такая мелкая личинка, оставив лист и выйдя на воздух в палящий зной, может быстро погибнуть от иссушения. Однако, если сдвинуть стадию гусеницы на конец лета и начало осени, когда погода более прохладная и влажная, а дерево обычно сбрасывает листья, можно гарантировать себе безопасную влажную капсулу во время спуска на землю в период листопада. А на тот случай, если гусенице нужно будет еще немножко поесть после того, как она окажется на земле, она замедляет процессы старения листа, и он частично остается зеленым. Изменение цвета говорит о старении листвы и начале осени. По-видимому, в организме этой гусеницы есть вещество, с помощью которого она воздействует на растение, чтобы продлить его жизнь и продлить лето для листьев. Осень мне всегда нравилась, но, будь у меня такое магическое зелье, уж я бы нашел ему применение.
9. Мастера маскировки
Редко кто находит большую толстую гусеницу бражника, не разыскивая ее специально. Впрочем, томатные бражники (Manduca quinquemaculata) составляют исключение. У нас в огороде всегда есть грядка томатов, и мы обычно находили в ней несколько гусениц, хотя в последние годы я их не видел. Большая зеленая (иногда голубоватая или черная) личинка бражника поглощает в огороде томатную ботву и превращается в похожую на мумию куколку в твердой коричневой скорлупе, а потом бо́льшую часть года пребывает в подобном смерти оцепенении под землей. Следующим летом она сбрасывает оболочку, чтобы возродиться в виде мотылька, который летает только ночью и питается цветочным нектаром и при поверхностном взгляде по внешности и поведению похож на колибри. Но бражник отличается от колибри гораздо сильнее, чем человек от трубкозуба. Поскольку эти бабочки уникальны и представляют странное племя, излюбленный объект ученых, с помощью которого было раскрыто множество тайн о развитии организмов, я всегда надеюсь найти в зелени наших томатов одного или нескольких томатных бражников.
Тело и поведение насекомого претерпевают поразительную метаморфозу, когда оно превращается из личинки в имаго (взрослую форму), но все же многие воспринимают этот процесс как должное, потому что он жестко запрограммирован и неизбежен.
Трудно представить себе, чтобы бабочка делала какой-то выбор в своем поведении, но еще труднее вообразить незрелых личинок, которые решали бы, как им выглядеть в результате линьки. Однако в развитии некоторых насекомых все же возможны варианты, и они зависят от тонких сигналов из среды обитания. Например, многие виды тлей могут отрастить крылья под воздействием летнего фотопериода.
Явление пластичности в развитии было открыто на некоторых бабочках: их описывали как разные виды, но позже оказалось, что это разные формы одного вида, развивавшиеся в разное время года. Летняя среда давала им какой-то сигнал, который переключал схемы развития. Похожим образом, если щекотать молодую нимфу пустынной саранчи Schistocerca gregaria – а это происходит при большой плотности популяции, – то взрослая саранча из такой «простимулированной» нимфы будет выглядеть как совершенно иной вид по сравнению с теми, кто рос в одиночестве. Более того, нимфы, которых «пощекотали», адаптированы к тому, чтобы кочевать в поисках новых кормных областей по мере истощения местных запасов. Так же и гусеницы некоторых видов бабочек отвечают на изменения в среде обитания, переключаясь с одного пути развития на другой, чтобы получились формы, которые будут лучше защищены от хищников.
Внешний вид гусеницы на разных возрастных стадиях (этапах между линьками, когда она сбрасывает «кожу», свою «броню») часто может отличаться, но новая «униформа», которую носят гусеницы одной возрастной стадии, обычно одинакова у всех особей. У некоторых видов две и больше разновидностей «униформы», зависящие от того, что с гусеницей происходило в младшем возрасте. Например, если гусеницы тополевого бражника Laothoe populi растут на белом фоне, то линяют из зеленых в белых. У другой бабочки, пяденицы Nemaria arizonaria, молодые гусеницы весной размещаются и кормятся на дубовых сережках, и внешне они похожи на свою пищу. Позже – летом, когда они сидят на ветках и едят листья, – они линяют в новую форму, напоминающую веточки.
Приз за самое большое разнообразие маскировочных «костюмов» я бы отдал бражнику сфекодине Абботта (Sphecodina abbotti). Его гусеница в процессе развития проходит через серию из четырех разных окрасов – под ядовитое насекомое, затем два разных вида камуфляжной расцветки и под змею. Я познакомился с этими гусеницами на биостанции Миннесотского университета на озере Итаска, где нашел три разные формы на одном кормовом растении, диком винограде.