— Акула замерла неподалеку от утесов, в правой части залива, головой к холму, который выдавался мысом в море. Купающиеся, за исключением одного, который был в центре, держались левее. Я подумала, что этот одинокий пловец пересекает залив и, должно быть, уже проплыл над акулой, потому что теперь он приближался к остальным Он плыл спокойно, мерно взмахивая руками. Я попыталась предупредить его об опасности, но он меня не слышал. Акула повернулась и, не потревожив воды, двинулась к нему, обогнала, человек ее не заметил, а она продолжала плыть под водой, все быстрее и быстрее. Потом она ринулась на тело, удивительно белое, словно излучающее свет, представляешь? Вода забурлила, запенилась, красное пятно расползлось, как клякса на промокашке. Акула разрезала белое тело пополам, пониже ребер, она трясла его и кусала…
— Это было взаправду? — спросил Пюк.
— Нет, во сне.
— А ты расскажешь мне про взаправдашнюю акулу?
— Я про них ничего не знаю, — сказала Жанна.
Она продолжала рассказывать:
— Ты не можешь себе представить, с какой отчетливостью я слышала удары хвоста напавшей акулы и лязг ее челюстей. И как свободно она двигалась! Словно сожрать человека было для нее пустячным делом, не требовавшим особых усилий. Просто прервала на миг прогулку, чтобы несколько раз щелкнуть зубами.
— Помнишь Мальдорора?
— Это кто, Мальдорор? — спросил Пюк.
— Человек, который был влюблен в самку акулы.
— А она любила его?
— Да. Они встречались в море.
— И она его не съела?
— Нет. Они играли, плавали вместе.
Пюк умолк и уставился на море. Жанна погладила его по голове.
— Здесь акул нет, — сказал Франсуа.
— И всюду полно народа, — заметила Жанна.
Они приближались к берегу. Перелезли через несколько камней и вышли наконец на извилистую тропку, проложенную за много лет курортниками. Обнаженные тела, пропитанные солнцем, почти сливались со скалами. Был час, когда возвращаются суда, бросая якорь на рейде.
Наконец они добрались до своих излюбленных плоских глыб. Жанна узнала полотенце Эльзы. Франсуа перенес Жанну через последние скалы. Он прижал ее к себе, поцеловал и потерся щекой о ее волосы. Она была тяжелая, он опустил ее на камень.
Эльза плавала далеко в море, Пюк позвал ее, но она не услышала. Жанна растянулась на камне, опустив ноги в воду. Она сняла платье и лежала нагишом.
Франсуа тоже разделся. Он развязал большой мешок, вынул поплавок, маску Пюка, квадратную простыню, на которой они с Жанной загорали вдвоем. Он упивался великолепным днем, небом уходящего лета. Можно ли потерять сознание от неги?
— Я буду ловить крабов, а потом, может, пойду на маленький пляж повидаться с одним приятелем? Хорошо?
— Я привяжу тебе поплавок.
— Мне не хочется купаться.
— Ну все-таки надень его, на случай если передумаешь…
Жанна совершала обычный пляжный ритуал. Франсуа растянулся у ног жены, замкнув браслетом пальцы вокруг ее лодыжки; он поцеловал ступню Жанны и долго не отрывал полуоткрытых губ от ее кожи. «Моя богиня плодородия», — прошептал он. В этой женщине, носившей в себе их ребенка, когда она вот так стояла или лежала на фоне чистого средиземноморского пейзажа, словно рожденного пространством и светом, было для него что-то противостоявшее всем страданиям и несправедливостям мира.
Она встала на колени, ее глаза встретились с его глазами, потом она отвела взгляд и посмотрела на утесы.
— Пюк охотится на крабов, он обнаружил их там вчера.
Она поискала глазами Эльзу и наконец заметила в море темную точку.
— Мне всегда страшно из-за катеров, — сказала она, — надо бы уничтожить этих «Рива», всех до единого. Я лягу с тобой, — добавила она.
Они лежат бок о бок на широкой каменной плите, слегка наклоненной к солнцу, и почти не разговаривают. Один проронит слово, вздохнет, другой вздохнет в ответ. Грозные военные самолеты бесшумно рассекают небо, тихоходные тарахтелки следуют вдоль линии берега, таща за собой длинные колбасы с рекламой сигарет «Стьювесант».
— Вот гадость, — говорит Жанна, — даже здесь…
— В каком это Евангелии Иисус говорит: «Боже мой, для чего ты меня оставил?» — спрашивает Франсуа. — Это было в Гефсиманском саду, он уединился, но попросил учеников быть с ним сердцем, он уже знал, что придет Иуда. Но когда он вернулся к ученикам, то нашел их спящими…
— Ни на кого нельзя положиться…
— Ужасно. Самая жестокая мысль на свете. Когда я был ребенком и отец оставил меня, я почувствовал себя совершенно одиноким и бессильным.
— Ты сильный.
— Не знаю.
— Из нас двоих ты сильнее. Ты не покинут, и нет Иуды… Впрочем, это все не так-то просто, может, Иуда был необходим, чтобы Иисус осуществил положенное? А что, если он пожертвовал собой, предавая?
— Мне это никогда не приходило в голову, — сказал он.
Он поцеловал ее и рассмеялся. Некоторое время они молчали, отдаваясь солнцу.
— Это в Евангелии от Марка, — сказал Франсуа. — И сказал он это не в Гефсиманском саду, а позднее, уже на кресте. — Он повернулся к Жанне. — Я больше не буду уезжать, — сказал он, — это в последний раз. Не хочу больше оставлять тебя одну.
Эльза приблизилась к паруснику, только что бросившему якорь, обогнула его и поплыла дальше к Бастид-Бланш. Тело скользило в воде и оставляло за собой прямой след. Она долго плыла, ощущая пьянящую радость, потом повернула обратно. Она знала, что, держась дальше от берега, скорее увидит высокий гранитный камень на вершине скалы, который служил ей ориентиром. Она различила Жанну и Франсуа, белую купальную простыню, слева от них увидела фигурку Пюка, он бегал по утесам, бережно держа свою маску, наверняка полную воды, в которой плавает несколько крабов. Приблизясь к берегу, она увидела пару отчетливее. Жанна раскинулась на спине, вытянув ноги, согнув одну руку и поглаживая другой спину Франсуа, голова которого лежала на ее бедре. Эльза подумала, что сегодня вечером он уезжает. Шарлотты и Бернара на пляже не было. Она переменила направление и поплыла к Пюку, окликнула его. Он остановился, помахал рукой и высоко поднял маску, чтобы Эльза ее увидела. В ту же минуту показался Тома, который спускался на мотоцикле по крутому склону. На мгновение он исчез, потом его силуэт обозначился на фоне неба неподалеку от торчащей вверх гранитной глыбы. Он глянул вниз, обнаружил Жанну и Франсуа. «Что он теперь сделает?»-подумала Эльза. Он кивнул головой, повернулся спиной к морю и спустился по восточному склону холма.
Эльза вылезла на берег в нескольких шагах от Пюка. Он выудил своих крабов, одного за другим, осторожно держа их между большим и указательным пальцами, как учил его Тома.
— Ты не купаешься?
Он ответил, что ему не хочется. Когда она легла, он прикорнул рядышком.
— Я хочу, чтобы ты мне рассказала про акулу, — сказал он.
— Немного позже.
Он настаивал:
— Я хочу.
Эльза глядела вдаль: чайка рисовала узоры на небе, потом спустилась к воде, оттолкнулась от нее, взмыла в воздух и растаяла вдали. Пюк возился с крабами, потом снова начал приставать к ней со своей акулой.
— Немного позже, — повторила Эльза. — Может, поохотишься пока на крабов?
— Сейчас слишком жарит солнце, они прячутся.
Она ответила, что есть такие места, где тень, даже сумрак, солнце туда не проникает.
— Тогда я хочу винограда, — сказал он.
Эльзе не хотелось, чтобы он шел к Жанне и Франсуа; она продолжала следить за курбетами чайки.
— Ну, что тебе рассказать? — сказала она. — Хочешь, поговорим о чайке?
— Если хочешь. Но меня интересуют главным образом акулы.
— Здесь нет акул.
— Но в море есть.
— Да, только далеко от берега, поближе к Греции или к Африке.
— Ты можешь привести ее сюда, — сказал он.
— Могу, — сказала Эльза. — Ну, а кого еще, кроме акулы?
— Дельфина.
— Ладно, и, может, чайку тоже?
— Ну, ладно, чайку.
— Она была ранена, и дельфин…
— Ее ранила акула, — настаивал мальчик.
— Не думаю.
— Да. Когда чайка ловила рыбу…
— Лучше пусть чайка была ранена, а дельфин это увидел и защитил ее от акулы, которая хотела ее сожрать.
— Нет. Чайку ранила акула, у нее жуткие зубы.
— Не думаю, чтобы акула могла ранить чайку, она ее убивает одним махом и проглатывает.
— Не всегда, — заявил Пюк.
— Ты мне не веришь?
— На этот раз она ее не убила…
— Ну, если хочешь, — сказала Эльза.
— …она ее ранила.
— И какая же это была рана?
— Может, она…
— Что?
— Порезала…
— Ты хочешь сказать, нанесла ей удар зубами?
— Ну да, удар зубами… Пусть будет так: чайка получила сильный удар зубами.
— Значит, это будет история акулы, чайки и дельфина.
— Нет… я хочу…
— Чего ты хочешь?
— Пусть акула будет матерью дельфина.
— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что акула не может родить дельфина, акула и дельфин не могут пожениться, как не могут пожениться собака и кот, человек и львица.
— Но ведь был человек, который любил самку акулы.
— Кто тебе это сказал?
— Жанна.
— У них не было детей, не могло быть.
— Тогда пусть акула не будет другом дельфина.
— Ладно. А чайка? — спросила Эльза.
— Чайку ранила акула.
— Ну, поглядим. С чего начнем?
— Теперь твоя очередь рассказывать, — сказал Пюк.
Эльза говорит, но мысленно она сейчас с Жанной и Франсуа на большом плоском утесе. На этом самом утесе — о, как давно это было! — она сама окончательно уверилась, что сбылась ее надежда и она действительно ждет ребенка. Солнечный ожог тех дней и вкус соли! Это был не сентябрь, как теперь, а июнь, и скалы в те годы были еще безлюдны. Обычно они брали с собой книгу и по очереди читали вслух. Он как раз читал, когда она подумала о ребенке и, наверно, положила ладонь себе на живот, во всяком случае, сейчас ей так представляется, может, потому, что у нее на глазах этот жест не раз повторяла Жанна. И наверно, живот был у нее обжигающе горяч, как сейчас, от жара, рожденного одновременно жизнью и солнцем. День тогда был спокойный, тихий, море плескалось чуть слышно. Если счастье заключается в надежде увидеть осуществление твоих желаний, то утро было одним из счастливейших в ее жизни. Потом родился Антуан…