– Стараемся уйти.
– Куда? Кругом же немец!
– Если выхода нет, вызываем огонь на свои корди… координаты. Не сбивай меня!
– Я не сбиваю. Так шо, по вас свои вдарят?
– О, ты начал вникать. Поеду на фронт, возьму тебя с собой!
– Не, я вас лучше тут буду ждать.
Иван дошел до кровати и упал на нее. Попеленко стащил с командира сапоги, расстегнул ворот гимнастерки, поправил мокрую прядь волос.
Бросив взгляд через плечо, увидел вошедшую в хату Серафиму. Пояснил:
– Ну, от… А то бегает, переживает… Тепер все будет хорошо.
– Лес прочесать! – закричал вдруг Иван, приподнявшись, и тут же снова упал на постель.
– Вот, – обрадовался ястребок. – Приказ дал и отдыхает. Не хуже других командиров.
27
В кухне Попеленко поставил бутылку на стол. Серафима, делать нечего, полезла за закуской, бормоча:
– Ты, кум, шоб тебя перевернуло, немолодой, нутро укрепил, а ему ни к чему! И заповедь есть: «не вводи в соблазнение».
Но ястребок не слышал, говорил о своем.
– «Лес прочесать». Скоко зубцов в гребенке? – он вынул расческу. – Сто, не меньше. И то, вспотевши, не расчесаться. А скоко нас, ястребков? Вот побьют немца, армия прочешет лес, як бороной. А шо себя губить? – он осмотрелся, зашептал: – Я с бандитами прямо у лесе встречался. И от – живой-здоровый.
Он выпил и захрустел огурцом, подтверждая крепость здоровья.
– Это як же тебя примудрило?
– Ехав по чернику. Выходят. Один лошадь под уздцы, двое с боков. «Як дела, ястребок?» Здоровые, с автоматами. Я похолодел. Ну, думаю, дети мои – сироты. Говорят: «Ладно, мы таких не давим, а по первому разу поясняем».
– Пояснили?
– Ну, дали раза два по физиономии лица. Ты по-человечески, и до тебя по-человечески.
28
Иван, среди ночи, немного протрезвев, долго смотрел на коврик, на чуть заметную в полутьме красочную парочку. Счастливые. И лебеди у них, и луна. Встал, не отрывая глаз от парочки, надел сапоги, заправил гимнастерку.
Бабка, дремлющая за кухонным столом, открыла глаз.
– Ты куда?
– Проверить обстановку.
– Чисто дед, – сказала Серафима, глядя в окно. – Тоже тихо так. Тот, правда, вроде за лошадьми.
Иван нетвердой походкой прошел к калитке, выходя, забыл закрыть.
– Ну, все, – вздохнула Серафима, – теперь от бутылки до бабы и обратно.
Она вдруг опомнилась, побежала к божнице.
– Ой, Матка Бозка, запутала я тебя. То одно прошу, то другое, а у тебя, Милосердная, штата не дуже велика, разберись со всеми. Останний раз прошу, заспокой его по своему разумению, меня вже не слухай, Дева Премудрая!
29
– Ой, який ты тепленький, – засмеялась Варюся. Она в одной рубашке выскочила во двор, к погребу. – Я травяного настоя наготовила для грудей, а тебе ж надо рассолу…
Иван с жадностью пил из большого кухля. Мерцали живые цветы, цветы вышитые. Варя меняла постель. Сверкнули простыни с кружевной снежной оторочкой. Движения Вари были похожи на священнодействие.
Иван повел пальцем, то ли грозя, то ли проверяя, не двоится ли в глазах.
– А вот и ты не пришла на похороны!
– А кто пришел? – спросила Варя, взбивая еще одну подушку. – Ваня, нашо людям себя выказывать з-за чужого человека? Может, завтра с Лесу придут, поинтересуются. В грозу дома сидят, в поле не бегут.
– Думаешь, я оттого, что выпивши? Я от несправедливости.
– Ваня, у нас все мужики пьют от несправедливости. А потом бабу по морде раз – и вроде уже справедливость.
– Это неправильно… это я никак не могу допустить.
– Ваня, знаю, чего мучаешься. А ты подумай! Ты ж стал начальство. Спокон веку начальнику кланяются, а в кармане дулю показуют. – Она, смеясь, помогла лейтенанту раздеться. – Ложись, не переживай. Наладится!
– Ты как Попеленко, – бормотал лейтенант.
Он засыпал. Было тепло и уютно, жизнь казалась разделенной и прочной. Подушка пахла нежно и сладко, немножко Варюсей, немножко лесной свежестью, немножко всем этим большим, устроенным и спокойным домом.
30
В сенях кто-то громко стучал, кричал и ругался. Иван с трудом открыл глаза. Чуть светлели окна.
– Товарищи, откройте! Срочное сообчение с району!
Голос принадлежал подвыпившему человеку.
– Вроде Яцко ломится, – Варя, накинув на рубашку куртку, вышла в сени.
– Якое сообщение?
– Варя, то ж Яцко, бухгалтер!
– Та слышу. У меня шо, контора?
– Варя, у тебя товарищ лейтенант! Я соображаю… я ж бухгалтер!
– Иди в бухгалтерию.
– Не, Варя, важное сообчение до товарища лейтенанта.
Лейтенант был уже одет, когда загремела щеколда. Маленький Яцко прикрывал рот ладошкой.
– Извините, не дышу, чесноку в дороге поел. Токо шо з району. Я бы вчера, та лошадь… Вот… – Он порылся в карманах, вытащил клок сена. – Отут было… Може, кобыла съела? Привыкла по карманах шарить, за хлебом, зараза.
– Какое сообщение? – зевнул Иван.
– Вроде нашлось! – бухгалтер протянул бумажку.
Буквы были отпечатаны телетайпом: «тося я малинце буду завтра иван».
– Это ж моя телеграмма…
– Телеграмма само собой. На почте сказали, чтоб немедленно, ввиду отсутствия проводной связи. А то другое, из райкому, сообчение.
– О чем?
– Щас! Без бумажки! У меня память… я баланс до копеечки! В общем, «товарищ Абросимов прибывает послезавтрава с планом против бандитов… оказывать помощь в борьбе… с уверенностью в победе»! Вот так приблизно!
– Абросимов, Абросимов… А, Николка! Послезавтра? А ты выехал когда?
– Стоп, не сбивайте! Выехал вчера, значит, послезавтра то завтра.
– А если позавчера выехал?
– Не сбивайте. Я бухгалтер. Завтра то уже сегодня, да? Я должен приехать вчера. Значит, послезавтра – через день после вчера… От кобыла, зараза, подвела!
– Иди, Яцко, проспись! – Варя вытолкнула незваного гостя, закрыла дверь. – Вообще-то он непьющий!
– Я вижу.
– Правда! Боится через лес ездить. Напивается до потери, а кобыла дорогу знает. Пока проспится, уже на месте. Иди в постель. Голова не болит?
Кровать вздохнула под тяжестью тел. Варя была нежна и ласкова. Рассмеялась:
– Третьи петухи спели, а приступу нету. Любый мой, будешь здоровый до ста лет.
31
Серафима была в утренних хлопотах. На летней печи дышало паром ведро. Бабка вывалила белье в дежку, положила золу в мешочке. Налила кипяток из ведра, помешала мутовкой. Вытащила кетлик. Первая грязь смылась, засияли узоры. Она покрутила кетлик перед глазами, покачала головой: красота какая!
– Тадеевна! – кликнули от калитки.
Бабка кинула кетлик в воду. Во дворе появился крепенький морячок в метровых клешах. Стайка девчат и детворы тут же прилипла к забору.
– Здравствуйте, мамаша Тадеевна! – Улыбка у морячка была нарочито кособокая, чтоб приоткрыть во всей красе стальную фиксу. – Годы вас не берут, цветете, как роза на клумбе. Определенно меня импонируете!
– Господи, Валерик, – всплескивает руками Серафима. – Живой! Слав те Господи! Бачь який! Говорит по-городскому! А был босяк!
– Флот, мамаша, это школа культуры.
Варюся спала, когда Иван, крадучись, босиком, выскользнул из хаты. Мокеевна, помощница Вари, готовившая во дворе кормежку для скотины, отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Сапоги, гимнастерку, ремень лейтенант нес в руке. Вид у него, босого, помятого и непричесанного, был не очень представительный.
Тайком пройти не удалось. Девчата у забора согнулись от приступа смеха.
– Купаться ходил, – сказал лейтенант. – Водичка что надо.
Девчата зашлись в новом приступе.
Во дворе ждала новая неприятность: морячок.
– От так встреча! Ты ж Иван Капелюх?
– Валерий? – Лейтенант взял себя в руки. – Тебя как принесло?
– Недельный отпуск. За героическое взятие Измаила.
– Его же брали.
– Кто?
– Суворов.
– Суворов пехота, а мы моряки. А ты, сказали, этот… ястребок, что ль?
– Вроде.
Пожали друг другу руки. Морячок поморщился, разгоняя воздух ладонью.
– Фу, ну и гадость! Сдурели вы тут в тылу! В лесу документы проверяли!
– Кто?
– Да эти, твои, бойцы-истребители. В тылу, а бойцы.
– Кто проверял? – Иван на глазах трезвел.
– Я не фраер, документы потребовал. Все законно.
– И как фамилия – кто проверял?
– Эта… смешная. Цыпленок? Шубленок?
– Штебленок?
– Во! Попадание с первого залпа!
– Валерка! – закричала из-за тына Кривендиха.
– Ну, пойдем с мамой визиты делать! Отдыхай, милиция! – И, небрежно отдав честь, Валерик морской походочкой удалился.
За ним потянулись любопытствующие.
– Шо он, як индюк до петуха? – сказала бабка. – Ты бы форму одел, показал, кто с вас красивше.
Но Иван сидел на завалинке. Потом вскочил. Притащил ведро воды из колодца. Вылил на голову.
– Ты шо? Вода холоднюча, а у тебя грудя больные! – запричитала бабка.
32
У калитки переодетого и побрившегося Ивана встретил Попеленко. Из оттопыренных карманов торчали горлышки бутылок, заткнутых початками.
– Товарищ командир! Як говорят, продолжим знакомство!
– Пошел отсюда! – взорвался Иван, рука его полезла в карман. – И чтоб я тебя с этим не видел! Расстреляю к чертовой матери… Бандюги под селом, флот издевается, немедленно взять карабин и патрулировать!
– Во, бешеный! Заикой сделает! – Попеленко пустился прочь, оглядываясь. – Так же нельзя, за работу не опохмелясь…
33
Огород Глумского стал утоптанной площадкой. Председатель гонял жеребца на корде. Жеребец косил налитым кровью глазом, ронял пену, грыз удила. Лейтенант поздоровался, услышал что-то невнятное в ответ.
– Добавь, Справный! – кричал Глумский. – До кобыл швидко бегаешь, а тут лодырничаешь!
Поглядеть на коня сбежались пацаны во главе с попеленковским Васькой. Выглядывали из-за деревьев, из подсолнухов. Шушукались: «Я на нем три раза ездил». – «Не ври, три раза Глумский не даст». – «А я ему гранаты принес. С запалами!» – «Не ври, без запалов». – «Щас дам по шее». – «Я трубу минометную приносил». – «А я патронов винтовочных штук тыщу, во!»