– А если нет?
– О, выбор есть всегда.
Прежний закрыл глаза. Сказал:
– Мне тяжело здесь. Ты спросил все, что хотел?
– Вы правда князь?
Прежний приоткрыл один глаз и насмешливо посмотрел на меня.
– Боярин…
– Жаль.
– Тогда считай князем, я привык.
Он снова закрыл глаза, а когда поднял веки – это уже был Иван.
– Поговорили? – спросил он с жадным любопытством.
– Да, – коротко ответил я.
Похоже, корень не позволил своим отпрыскам присутствовать при разговоре.
– И что?
Я смотрел на него и вспоминал Гнезда.
Измененных, изуродованных Инсеками. Жниц, стражей, монахов… всех.
А еще те миллионы и миллионы детей, что тысячи лет рекрутировали с Земли Прежние.
Дарина как-то сказала, что чума в Европе была прикрытием для массового забора в ровианскую гвардию. Прежние тогда терпели поражение за поражением, им нужны были миллионы рекрутов, а это очень много для четырнадцатого века.
Труден выбор между двух зол.
– Приходите, – сказал я.
– Куда? – быстро спросил Иван.
– Найдете, – коротко ответил я.
Он не стал спорить. Ободряюще улыбнулся мне и исчез, только накидка из нитей полыхнула напоследок.
Я прислушался к себе.
Высший никак не реагировал. Кажется, он и впрямь на время ушел.
Одобряет он или нет?
Я подумал и решил, что мне плевать.
Нельзя перекладывать свой выбор на других.
Гнездо притихло, когда я подошел к дверям. Показалось мне, или оплетающей министерские стены паутины стало меньше? Паутина – побочный продукт, возникающий при строительстве Гнезда. Люди создают кристаллы, Измененные – паутину. В кристаллах скрыты эмоции и смыслы, в паутине – нейронная сеть Гнезда. Если Измененных становится меньше, то и паутина прирастает медленнее.
Обезумевшей женщины с мертвым ребенком возле Гнезда не было. То ли сама ушла, то ли увели родственники или полиция.
Я открыл дверь и вошел во влажную полутьму.
Вдохнул воздух Гнезда.
Пахло чем-то прелым и древним. Такой запах, наверное, в плохих и запущенных домах престарелых.
Пахло тленом и угасанием.
Гнездо умирало.
Теперь я понял это внезапно и с болезненной отчетливостью. Все, лишившееся цели, умирает. Уходят из жизни люди, создавшие все, что могли создать, и воспитавшие детей. Рушатся дома, в которых не живут; тускнеет и рассыпается жемчуг, который не носят; истощаются аккумуляторы, которые не заряжают.
Наверное, гаснут даже звезды, которым не для кого светить.
На самом деле в этом почти нет грусти. Есть только обида, что путь кончается в самом начале дороги. Что не удастся узнать, что там, в конце. Это как сожаление Продавца, что не удастся досмотреть сериал… мелочь, но досадно.
Мне показалось, что я начал понимать Прежних и Инсеков, когда-то решившихся любой ценой досмотреть сериал до конца. Узнать, каков будет финал Вселенной и как начнется – если начнется – новая.
Это ведь по-настоящему большое искушение.
Охраны у дверей тоже не было, зато стояло большое мягкое кресло. Рядом с ним валялось несколько грязноватых декоративных подушек – жалкие остатки былого великолепия. Почти на всех подушках были изображены котики – видимо, у какой-то куколки рука не поднялась их выбросить… Я сел в кресло, подпер подбородок рукой, уставился вглубь Гнезда.
Они же знают, что я здесь.
Что я человек Максим Воронцов и я не виноват, что стал основой какого-то непонятного Высшего. Я убивал и умирал за это Гнездо, как и за все другие. Распрощался со своей человеческой сущностью и снова ее обрел.
Нечестно как-то!
Я потянулся к Гнезду. Попытался погрузиться в его виртуальное пространство. Но Гнездо уворачивалось, ускользало, то ли боялось меня, то ли брезговало. Я мог бы пробиться силой, но не стал. Все равно не знал, что хочу спросить и сказать.
– Максим…
Зрение у меня по-прежнему было лучше человеческого. Я узнал их, едва они показались на лестнице.
– Елена! – крикнул я, вскакивая. – Деда Боря!
Старички-разбойнички неловко улыбались, спускаясь ко мне.
– Василий не смог приехать, – сказала Елена. – У него жена рожает, прямо сейчас.
– Чего? – Почему-то я поразился. – Жена? Он же…
– Старый? – хихикнул деда Боря. – Ему полтинник с небольшим, юноша… Ну, как ты?
Я неловко пожал плечами.
Деда Боря взглядом показал Елене на кресло, та не стала кокетничать, села. Деда Боря, крякнув, присел на пол, брезгливо подгреб под спину пару подушек.
– А как вы? – спросил я, садясь рядом.
– Пока живой, – ответил он раздраженно. – Слушай, ты можешь меня сделать молодым, здоровым и богатым?
– Это три желания? – Я попытался улыбнуться.
– Нет, это первое. Так можешь или нет?
– Высший может, конечно. Но он со мной не общается.
– Вот и Милана так говорит, – вздохнул деда Боря. – Ладно, юноша, рассказывай.
Елена подняла руку.
– Погоди. Для начала – мы знаем, что в тебе проявляется какой-то новый Высший. И что у него… конфликт. С Высшим Миланы. Ты его заманил в параллельный мир, хотел уничтожить. Теперь рассказывай.
– Я мало что могу рассказать, – покачал головой я. – Все так и было, только я про это не знал. Я сегодня кое-что выяснил… в общем, этот Высший все проделал с помощью Высшего Инсеков.
– Главный вопрос – зачем, – заметил деда Боря.
– Милана тут?
– Максим, кто тут может отвечать вопросом на вопрос?
Я пожал плечами, но на всякий случай сказал:
– Вы.
– Правильно. Миланы в Гнезде нет. Дарина и Анастасия тут. Мы попросили их пока не выходить, раз уж они нас позвали. Зачем твой Высший все это творит?
– Я скажу, только это больше мои догадки, – ответил я. – Понимаете, каждый мир разумных существ рано или поздно, ну, если ему позволить, обретает какой-то один основной смысл. Создает Высшего, который собирает в себе все знания цивилизации, все ее мечты… всю ее память. Ну… вроде планетарного бога становится.
– Эгрегор, – непонятно произнес деда Боря. С явным удовлетворением.
– Да уймись ты со своим эгрегором! – раздраженно ответила Елена.
– Планетарный эгрегор! – упрямо повторил деда Боря.
– Ноосфера! – с напором сказала Елена. – Мы же обсуждали это миллион раз! Ноосфера и точка Омега! Что писал Тейяр де Шарден? «Последний член ряда, он вместе с тем вне ряда»! Вот что такое Высший – Омега! Автономный, существующий, необратимый, трансцендентный! Все признаки налицо! И, кстати, Франк Типлер прямо называл Омегу результатом сингулярности!
– Я не могу понять, почему ты упрямо именуешь эгрегор – Омегой, – мрачно ответил деда Боря. – Но тебе не кажется, что мы ведем спор о терминах, а у бедного мальчика сейчас остатки мозгов закипят?
Старички-разбойнички уставились на меня.
– Слушайте, моим мозгам уже все равно, – ответил я. – И мне плевать, как называть… это… Высший, эгрегор, Омега… Он в любом случае должен быть единственным. Как итог развития цивилизации. А их с Высшим Миланы – двое. Значит, остаться должен только один.
– Как Дункан Маклауд! – торжественно сказал деда Боря.
– Слушайте, я не читал столько книг, я не знаю этих ученых…
Деда Боря вздохнул, закатил глаза, но промолчал.
– В общем, они вынуждены биться, – сказал я. – За выживание. И мое мнение тут ничего не значит.
– Никак не можешь повлиять? – тихо спросила Елена. – Тебе ведь нравится Милана. И Высший у нее неплохой, правда?
– Только он не наш, – возразил я. – Его породили тэни, а мы забрали. Я чувствовал, что расплата за это будет, вот она и пришла.
Елена кивнула.
– К тому же он дал мне немного своей памяти, – продолжил я. – Из будущего. Там очень много всего, полный сумбур, но я обдумал. Вроде как вначале все выходит хорошо. Даже Прежние и Инсеки принимают его смысл, он как-то всех объединяет. А потом мир гибнет.
– Наш мир? – спросила Елена.
– Весь мир. Галактика. Или даже все галактики. Я не знаю, в чем дело, но нельзя позволить ему развиться.
Елена и деда Боря переглянулись.
– Может, врет? – спросил деда Боря с надеждой.
– Может. Но почему-то я верю.
Елена всплеснула руками. Встала, пнула подушку. Сказала:
– Ну почему все так, а? Мы этой весной мечтали об одном – узнать, существуют ли Прежние, навалять им хотя бы немного. Все было так просто! А теперь…
– А теперь еще проще, – ответил деда Боря. – Мы ни на что повлиять не можем. Только вот этот мальчик может, но мы не знаем, за него надо болеть или за Милану.
Мы смотрели друг на друга. Я развел руками.
Я и правда не знал, за кого им болеть.
– Пойдем, Борис, – сказала Елена. – Пусть молодежь думает и решает.
– Думаешь, они решат правильно? – Деда Боря с кряхтением поднялся, я придержал его за сухую тонкую руку.
– В молодости решаешь проще…
– Но не факт, что верно…
– Не факт.
Они пошли к лестнице, даже не прощаясь со мной.
Я подумал, что понимаю, почему так. Они не знали, желать ли мне удачи.
Я снова остался один, если не считать Гнездо. Я вновь его чувствовал – теплое, ласковое касание.
Меня жалели, и от этого хотелось плакать.
Глава восьмая
– Хочу, чтобы все было как прежде, – вздохнула Дарина.
– Я тоже, – ответил я.
– Но я не хочу, чтобы Милана погибла.
– И я не хочу.
Мы стояли, обнявшись, и тихо, одними губами, шептали то, что и так знали оба.
– Я не пойду сейчас с тобой. Я останусь в Гнезде.
– Понимаю.
– В старых книжках девушки в такой ситуации молятся, – сказала Дарина и впервые едва заметно улыбнулась. – Но я не знаю, кому.
– Тоже не знаю, – согласился я.
Слишком уж много богов я повидал за эти месяцы. И никому из них молиться не хотелось.
– Просто пойду к себе и буду ждать, – решила Дарина. – Не обидишься?
Я покачал головой.
Наверное, вопрос читался на моем лице, она ответила:
– Нет, не тебя. И не Милану. Я буду ждать, что все как-то наладится. Что случится чудо, вы сможете поладить или разойтись миром.