Пуласки с благодарностью взял ампулу. Несмотря на сумятицу в клинике, Пинсгер не забыл о нем. Пуласки заметил, что на столе лежало досье. Ему был знаком формуляр такого рода. Основные данные медицинской карты. Он подошел поближе и, как ему показалось, увидел на обложке имя - Леся Прокопович.
- Что Вы собираетесь делать? - спросил врач.
- Завтра рано утром начнется мой рабочий день. У меня есть пара часов времени, чтобы поразмыслить над этим делом.
- Я могу вам чем-то помочь?
Пуласки бросил взгляд на досье.
- Как звали врача, который лечил Лесю и Себастиана в 1998 году в Бремерхафене, прежде чем детей перевели сюда
Пинсгер вздохнул.
- Это все?
- Да.
Доктор рассматривал лист, затем убрал досье в ящик стола.
- Простите, но я не могу Вам этого сказать. Это нарушает врачебную клятву, к тому же Вы работаете над этим делом неофициально.
Это Пуласки частенько слышал со вчерашнего дня.
- Я знаю.
Врач маленького роста, с толстыми очками и взглядом испуганной курицы, подошел к нему и пожал на прощание руку.
- Я надеюсь, Вы понимаете. Потому что если бы я сказал, что врача звали Вобельски, я бы нарушил закон.
Пуласки улыбнулся.
- А Вы тоже не такой уж неприятный тип.
Сев в машину, Пуласки начал поспешно рыться в бардачке. Наконец, он нашел копию больничного листа Наташи и листа с личными данными Мартина, которые Соня Вилльхальм ночью оставила на ветровом стекле.
Мартин Хорнер первым получил лечение после совершенного над ним 17.08.1998 году насилия, Наташа Зоммер два дня спустя, причем она попала в реанимацию клиники Бремерхафена. В обоих этих случаях врач был один и тот же: Доктор Конрад Вобельски.
Вспомнит ли этот человек после стольких лет, что случилось с детьми? Работал ли он еще в Бремерхафене? Поездка туда займет три часа. Пуласки завел машину и взял телефон.
Глава 26
Грозы поздним летом создавали особую атмосферу, которую нельзя было ощутить иначе. Когда шторм хлестал дождем по стеклам, молнии вырывали из темноты окружающую местность, а гром как лавина раскатывался над горами, Эвелин, как ребенок, всегда заворачивалась в одеяло и садилась у окна с чашкой какао.
Она считала секунды между громом и молнией и всегда волновалась, когда приближалась гроза. В такие минуты отец, обычно, затаскивал в сарай ее велосипед и игрушки сестры, а мама доставала с чердака одеяла и свечи, на тот случай, если снова отключится свет. Когда это происходило, вся семья, как никогда сближалась друг с другом. Эвелин прямо-таки чуяла аромат горячего какао в своей детской кружке, запах бабушкиного яблочного штруделя и мокрой одежды отца, когда он шел из гостиной в ванную, чтобы высушиться. Некоторые детские воспоминания надолго врезались в память. Может быть, именно по этой причине она так любила грозы.
Однако на этот раз шторм, в котором она ехала, не имел ничего общего с летними грозами ее детства. Видимость была не более десяти метров, а монотонный звук щеток стеклоочистителя начал постепенно раздражать. С ума сойти. Сейчас она могла бы уже сидеть в самолете, летящем в Вену, где бы стюардесса подала ей горячую алюминиевую чашку с макаронами, а еще соус, столовые приборы, соль и перец - все упаковано в крошечную пластиковую фольгу. Что бы она сейчас только не отдала, чтобы откинуть назад спинку сиденья, завернуться в одеяло и закрыть глаза! Но ей обязательно нужно было найти этого Смолле...
Эвелин попыталась взбодриться и начала строить планы. Когда поездка в Германию завершится и прояснится дело с воздушной подушкой и крышкой люка, она возьмет настоящий отпуск. Заказать круиз по Карибскому морю или, по крайней мере, провести неделю в вельнес-отеле, чтобы забыть обо всем.
Эвелин посмотрела на часы. Было еще не поздно позвонить Конни. Она набрала номер дочери соседей, которая в ее отсутствие присматривала за кошками.
- Привет Конни.
- Ах, это Вы.- Девушка помедлила. - Я Вас не узнала.
- Точно...- Эвелин вспомнила, что звонила со скрытого номера и забыла отключить эту функцию.
- Где Вы?
- Все еще в Германии. Боюсь, моя поездка затянется.
- Без проблем. У Бонни и Клайда все хорошо. Каждый раз, когда я захожу в Вашу квартиру, они оба валяются на диване и даже ухом не ведут. Наверное, они даже не заметили, что Вас нет.
- Да, наверняка. - Эвелин улыбнулась. На самом деле эти двое точно знали, что их кормилицы нет дома. Как только Эвелин вернется, кошки будут всесторонне игнорировать ее, а Бонни, в знак протеста, наверное даже помочится в ее туфли. Но, тем не менее, они были для Эвелин всем.
- Ах, да,- сказала Конни. - Вам пришла посылка с «Амазона». Я затолкала ее под кровать. Можно мне ее открыть?
Эвелин засмеялась. Девочка была такой же любопытной как ее мать. Раз в неделю Эвелин совершала пробежку по городскому парку вместе с Таней, а иногда, пока Конни в субботу делала домашние задания, ходила с Таней в кофейню, чтобы поговорить с соседкой о ее работе медсестрой или послушать разные семейные истории.
- Можно? - повторила Конни.
- Если хочешь. Надеюсь, ты не расстроишься, когда найдешь там детективы Марты Граймс, Стига Ларссона и Мэри Хиггинс Кларк.
- Не знаю таких.
- А что ты читаешь?
- Томаса Брезину,- выпалила Конни.
Они поболтали еще какое-то время, пока Эвелин не услышала на заднем плане голос Тани, которая звала Конни в ванную чистить зубы.
Они попрощались.
- Приятных снов,- сказала Эвелин и положила трубку.
Когда где-то между Хайде и Хузумом стрелка показателя бензина упала чуть ли не до нуля, Эвелин остановилась на заправке и купила там же сэндвич с тунцом, банку колы и чашку эспрессо. О сне не могло быть и речи.
Радио было отключено, пока она ела и считала секунды между громом и молнией. Промежутки становились все короче. Ей не хотелось слушать музыку или болтовню диктора новостей. В свете молнии она увидела, как стада овец толпились под козырьками кормушек, велосипедисты проезжали по улицам, держа над головами газеты, а ветер гонял по местности вязанки соломы.
Нибюлль был последним большим населенным пунктом, в который приехала Эвелин. Она медленно ехала по главной улице, пока не увидела вокзал. Следующий автомобильный поезд на Зильт отправлялся через двадцать минут. Она купила билет и направила машину по наклонному въезду на поезд. Странное ощущение, сидеть в машине на верхнем этаже с включенной первой скоростью, без всяких креплений.
Поезд немного качало, когда он отправился в путь, но Эвелин быстро привыкла к этому. В принципе, это даже было захватывающе, ночью сидеть на возвышении и мчаться в непогоду по местности. Немного жутковато стало лишь тогда, когда поезд покинул материк и поехал по узкой дамбе Гинденбурга, шириной примерно как два участка железнодорожных путей. Отсюда Эвелин могла с обеих сторон смотреть на море и даже разглядеть сквозь пелену дождя вспышки некоторых маяков на побережье. За время поездки температура в машине начала быстро падать. Как никак, Эвелин находилась на границе с Данией. Она спрятала руки в рукавах пуловера, поудобнее уселась на сиденье и уставилась в темноту.
Поездка на поезде длилась немногим более получаса, прежде чем он остановился на станции отправления в Вестерланде. Оттуда навигатор отправил Эвелин дальше на север. Свет фар вырывал из темноты куски местности. Справа была видна лишь вересковая пустошь, слева расстилались бесконечно длинные дюны и море. Бесчисленные деревянные настилы вели прямо в Северное море. Ветер с шумом разбивал волны о молы [12].
Патрик, как всегда, оказался прав. Около десяти часов вечера она прибыла в Веннингштедт. Эвелин медленно катилась по крошечному городку, проехала мимо часовни, нескольких ферм, сдающихся на каникулы домов и апартаментов и, наконец, добралась до площадки для кемпинга. На другом конце территории, всего в нескольких метрах от пляжа, из-за дюн выглядывала покосившаяся хижина. Должно быть, это она.
Эвелин остановилась на обочине, оставила включенными габариты, взяла сотовый и кошелек, и по дождю побежала по песчаному пляжу. Соленый ветер бил ей в лицо. Пахло рыбой.
Эвелин обошла бунгало кругом. Жилой вагончик было просто не узнать. Колес не было, а оси стояли на вкопанном в песок деревянном настиле. Смолле соорудил вокруг пришедшего в негодность трейлера конструкцию из досок с гонтовой кровлей, нечто вроде пристройки. Из крыши торчала печная труба, откуда вырывался светлый дым, который ветер тут же развеивал в разные стороны.
В окнах жилого вагончика колыхалось пламя свечи. Большего за занавесками разглядеть не удалось. Очевидно, Пауль Смолле жил без электричества и проводил осень и приближавшуюся зиму с газовой плиткой и печкой с дровами.
Совершенно промокшая, Эвелин подошла к входной двери. Ветер отрывал дощатую перегородку и с грохотом захлопывал ее. Эвелин проскользнула в переднюю и вытерла мокрое лицо. Она стояла на мокрой пластиковой фолии. С потолка, сквозь деревянные доски капала вода. В углу стояли емкости с пропаном, рядом множество ящиков с пустыми бутылками из под вина и водки, дрова, большое количество гороховых и мясных консерв. Рядом с мобильным туалетом громоздились завернутые в нейлоновый мешок рулоны туалетной бумаги.
Эвелин даже представить не могла, что путешествие приведет ее в такое отдаленное, богом забытое место, вдали от цивилизации. Хуже уже быть не могло. Ее современный, прокатный автомобиль, припаркованный на обочине, казался неуместным в этой округе, словно она попала в другую реальность.
Эвелин постучала по жестяной двери с вмятинами. Открытый висячий замок дребезжал, ударяясь о засов. В остальном, было абсолютно тихо.
- Господин Смолле? - она еще раз постучала в дверь.
Ее прервал раскат грома.
Слова, которые Эвелин собиралась сказать: "Я адвокат, приехала из Вены",- показались ей такими неподходящими, что она не решилась их произнести.