Ночное небо надо мной было расчерчено падающими звездами. Раньше я не видела ничего подобного, а сейчас звезды проносились по небу – одна, другая, потом сразу несколько, – и никогда они не казались такими яркими. Казалось, они стали гораздо ближе, чем были прежде. Мне захотелось показать эту картину кому-нибудь еще.
Я пошла в дом, не зная точно, сколько продлится звездопад.
– Пол, – тихо позвала я.
Он оторвался от книжки:
– Что случилось?
– Там звездопад, – сказала я. – Прямо сейчас.
– Да, – Пол зевнул и снова взялся за книжку. – Кажется, читал что-то об этом в газете.
– Дело в том… – Я переминалась с ноги на ногу, чувствуя, как растет мое волнение, и понимала, что время уходит и надо как можно скорее вывезти отца на крыльцо. – Я хочу, чтобы отец его увидел. – Пол снова посмотрел на меня и нахмурился. – Это возможно?
– Тейлор, – Пол покачал головой, – по-моему, это бессмысленно.
– Знаю, – собственный ответ меня удивил. Пол посмотрел на меня. – Но это не значит, что мы не должны попытаться. Всего лишь на минутку. Ты мог бы вынести его на крыльцо? Или я разбужу Уоррена. Только… – Я замолчала, понятия не имея, почему это казалось мне таким важным. Я не верила, что звездопад обладает целебными свойствами, но просто хотела, чтобы отец увидел такое красивое явление. Мне было тошно оттого, что он день за днем видел только стены гостиной. Я хотела, чтобы он вдохнул ночной воздух, напоенный запахом хвои и подбирала слова, чтобы выразить это, когда Пол поднялся из кресла.
– На пять минут, – согласился он. – Не гарантирую, что он вообще проснется.
– Знаю, – повторила я. – Спасибо. – Пол разложил кресло-каталку, а я подошла к больничной кровати и встала у изголовья. Отец по-прежнему тяжело дышал. В его дыхании последние два дня слышались особенно пугавшие меня хрипы. Из-за них казалось, что каждый сделанный им вдох причиняет ему боль, и я не могла слышать его храп.
– Папа, – прошептала я, тронув его за плечо. Меня поразила худоба и хрупкость тела, к которому я прикоснулась. – Просыпайся.
Храп прекратился, и я запаниковала, но вдруг отец открыл глаза, голубые глаза, которые унаследовала от него только я. Он посмотрел на меня, но радоваться было рано, поскольку в последнее время он смотрел на нас невидящим взором. Однако его взгляд сфокусировался на моем лице, и губы сложились в подобие улыбки.
– Тей, – не совсем четко произнес он и несколько раз открыл и закрыл рот. Потом снова закрыл глаза. – Привет, малыш. Что нового?
Я готова была заплакать, но улыбнулась.
– Хочешь посмотреть на звездопад? – спросила я. Пол стоял рядом с креслом-каталкой. Я кивнула ему и отошла от больничной кровати. Пол умело поднял отца с кровати и посадил в кресло. Я схватила одеяло, укрыла отца, и Пол повез его на террасу. Идя следом, я увидела, что звездопад продолжается, и была бесконечно благодарна небу, что оно дает нам возможность насладиться этим волшебным явлением вместе с отцом.
Пол поставил кресло на тормоз посередине террасы и только тогда посмотрел на небо.
– Да, – пробормотал он, – теперь я понимаю, что ты имела в виду.
Я села рядом с креслом-каталкой и тронула отца за плечо.
– Посмотри, – сказала я, указывая вверх. Его голова лежала на подголовнике. Отец открыл глаза, посмотрел на небо и стал провожать сосредоточенным взглядом звезды, проносившиеся по огромному темному небосводу.
– Звезды, – четко произнес он, и в его голосе послышалось удивление.
Я кивнула и подошла к нему поближе. Он снова хрипло дышал. Я знала, что Пол рядом и готов увезти отца в дом в любой момент. Я взяла его за руку, повисшую вдоль колеса. Худая ладонь по-прежнему была достаточно велика, чтобы полностью скрыть в себе мою. Эта рука принадлежала человеку, который научил меня завязывать ботинки и правильно держать карандаш, объяснял, как правильно переходить улицу, внимательно следя, чтобы я была в безопасности.
Отец запрокинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я не знала, понимает ли он смысл сказанных мною слов, узнает ли место, где находится. Я наклонилась и поцеловала его в худую щеку.
– Папочка, – прошептала я, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание, – я люблю тебя.
Я уже подумала было, что он спит, но заметила в уголках рта слабую улыбку.
– Я знал это, – пробормотал он. – Всегда знал.
Мне было все равно, видит ли Пол, что я плачу. Это не имело ни малейшего значения. Я сказала отцу то, что должна была сказать. Я стиснула его руку, а он в ответ едва ощутимо пожал мою и снова заснул, а над нами продолжали падать звезды.
Глава 36
Проснувшись утром, я сразу поняла – что-то случилось. Возле дома слышались голоса, звонил телефон, тихим, сдавленным голосом говорила мама, прошуршали шины по гравию, донеслись голоса из гостиной, причем говорили не тихо, как в последнее время, чтобы не потревожить сон отца, а в полный голос.
Никто не заботился о том, чтобы его не разбудить. Что означало…
Нет…
Я крепко зажмурилась. Если не открывать глаз, можно представить, что находишься, например, дома в Стэнвиче. И тогда, возможно, окажется, что все происходящее сейчас – всего лишь кошмар. И я спущусь вниз, отец будет есть бублик, а мама заговорит о необходимости сбавить вес. И я расскажу ему о моем сне, хоть и не во всех подробностях, и кошмар развеется, как и не бывало…
– Тейлор. – Голос Уоррена звучал странно.
Мой подбородок задрожал, и, хоть я еще даже не успела открыть глаза, по щеке скатились две слезинки.
– Нет, – сказала я, поворачиваясь лицом к окну, и прижала согнутые колени к груди. Если бы я открыла глаза, все это стало бы явью. Как только я открою глаза, все происходящее станет правдой. Как только я открою глаза, отец будет мертв.
– Вставай, – устало произнес Уоррен.
– Расскажи о кока-коле, – попросила я. – Что там пытались изготовить?
– Аспирин, – сказал Уоррен, помолчав. – Это была ошибка.
Я открыла глаза. В окно лился солнечный свет, и я вдруг ужасно разозлилась. В такой день солнце не должно светить. Должна бушевать стихия. Я посмотрела на Уоррена. Его лицо было покрыто пятнами, а в руках он теребил салфетку.
– Отец, – сказала я, и это был не вопрос, а утверждение.
Уоррен кивнул и тяжело вздохнул.
– Пол говорит, он ушел на рассвете, во сне и тихо.
Я плакала и даже не пыталась успокоиться. Мне казалось, что я не перестану рыдать никогда. Я не могла себе представить, что истерика прекратиться, пока сказанное братом остается правдой.
– Выйди, – сказал Уоррен, закрывая дверь, – тогда успеешь проститься.
Я кивнула и вскоре последовала за ним. Одежда, которую я сняла ночью, по-прежнему лежала на месте. Косметика стояла на столе. Как могли все эти бесполезные дурацкие вещи оставаться на прежних местах, когда на рассвете мир рухнул? Как они могли продолжать существовать, когда отца не стало?
Я вышла в коридор и увидела маму, сестру, брата и дедушку. Дедушка стоял в кухне. Мама – возле больничной кровати, одной рукой она обнимая сестру. Уоррен прислонился к спинке дивана. А в больничной кровати с закрытыми глазами и открытым ртом лежал отец.
Он не дышал.
Его больше не было.
Подобные сцены я видела в сотнях фильмов. Но продолжала смотреть на неподвижное тело, и не могла смириться с этим. Я помнила его живым, смеющимся, придумывающим ужасные каламбуры, заполняющим комнату своим голосом, учившим нас кидать мяч для регби. То, что он вдруг перестал дышать, покинул нас, перестал существовать, было действительностью, которую я не могла принять. Глядя на его закрытые глаза, я поняла, что уже больше никогда их не увижу, что он не посмотрит на меня снова, что он мертв.
Теперь я плакала, не пытаясь сдерживаться, и вдруг почувствовала, что меня кто-то тянет к себе, – я не заметила, как мама оказалась рядом, – чтобы обнять.
Она не сказала мне, что все наладится и будет хорошо. Тогда я поняла, что отныне вся наша жизнь изменилась, что сегодняшний день разделил ее на «до» и «после».
И тогда я просто позволила себе плакать у нее на плече, а она крепко обняла меня, тем самым давая понять, что я не одна.
Глава 37
Похороны состоялись через три дня. Выдался ясный день, что, как мне казалось, было неправильно. Я надеялась, что будет дождь. Накануне вечером похолодало и тучи заволокли небо и я сидела на ступеньках парадного крыльца с псом, пока у меня не замерзли ноги.
Я не могла привыкнуть к пустоте, воцарившейся в доме. Никто из нас не знал, чем себя занять. Уоррен впервые на моей памяти был не в состоянии читать и проводил день за днем на теннисном корте, лупил что было сил мячом по стенке и возвращался домой усталый и опустошенный. Дедушка вырезал по дереву и совершал долгие прогулки вместе с псом, а когда возвращался, его нос был красным. Джелси с того утра не хотела оставаться одна, поэтому мы много времени проводили вместе. Мы пока не говорили о том, что случилось, но оттого, что она находилась в комнате, мне почему-то было легче. Возможно, это доказывало, что я прохожу через все это не одна. Организацией всего занималась мама – службой, гробом, цветами, – у нее это получалось лучше, чем у любого из нас. Но в тот день я вышла и увидела ее сидящей на крыльце с мокрыми после душа волосами. Она плакала. Мне хотелось отвернуться и не смотреть, но я заставила себя сесть рядом. Мы не говорили, но я взяла из ее рук расческу и стала расчесывать ей волосы. Закончив, я пустила волосы, оставшиеся на расческе, по ветру, и мама перестала плакать. Некоторое время мы сидели плечом к плечу и молчали.
Крошечная церковь Лейк-Финикса был полна народа. Мы собирались устроить поминальную службу в Коннектикуте, поэтому я не ожидала, что здесь будет так тесно. Стоя у передней скамьи в черном – бывшем мамином – платье, я смотрела на поток людей, пришедших проститься с отцом. Среди них были Венди, Фред, Джиллиан и Дейв Хенсон, продавший нам столько лакрицы, Люси с матерью, Анджела из закусочной, Гарднеры и даже причесанный по такому случаю Лиланд.