– Да ладно, – теперь он краснеет уже не от обиды, а от похвалы.
Вот – скоро сорок лет человеку.
Руководитель и совладелец довольно крупного бизнеса.
А – такой пацан…
– Вы же на следующий как раз день так обловились, что я скромно в стороне курил, – хмыкает.
Потом цокает языком.
– Глебушка, помню, килограмм на семь рыбину взял. Ты пару «пятерок». А языком молотить ты, конечно, мастак. Вот сколько лет тебя знаю, а все равно введусь…
– Ну, – жму плечами. – Тут кто на что учился…
Он гнусно хихикает.
– Ах, да! Мсье же у нас знаменитый журналист!
А теперь – уже я хмыкаю.
– Ну, во-первых, не такой уж чтоб совсем знаменитый. А во-вторых, уже некоторое время как не совсем до конца журналист. Так что слив не засчитывается. Поэтому, – что тут расселся-то?! Давай, юноша! Наливай.
…Все равно, думаю, сейчас яичницу схрумкаю – и в палатку, спать.
Проснусь – надеюсь, уже с чистой головой.
На Дальней Заводине рыбалка может оказаться серьезная.
Она – там нужна…
Глава 26
…На Дальней Заводине рыбы в этот раз не было.
От слова «вообще».
Разве что к Глебу на муху сели три здоровенных, килограмма аж по полтора хариуса, но мы сюда за Рыбой ехали, так что – это не в счет.
Хариус, «хорек» – это так, прилов.
Но уха – да, вечером обещалась быть знатная: пара вчерашних рыбьих голов, оставшихся от сашими, три толстых хариуса и вымученная-таки с утра Глебом небольшая, чуть больше кило, сёмужка – на весь лагерный котел хватит, вполне.
А там еще и оставшиеся побросать неподалеку от лагеря «уральские медвежата» и алёнина компания, глядишь, умучат кого.
Алёна, кстати, сначала было попросилась с нами, но потом, когда узнала, что до Дальней надо сначала ехать на машине (тут она была еще согласна), а потом еще пару километров шагать через болото, – решила-таки остаться со своими. На что Славян, втайне надеявшийся на то, что девушка так же, как и он, любит трудности, – только досадливо промолчал.
И вообще поездка как-то особо не задалась.
На обратной дороге к лагерю, где-то километра за три, увидели первые, наверное, в этом году белые грибы на обочине, остановились собрать и поняли, что тут только что, минут буквально за несколько до нас, был медведь.
Гкхм.
Простите.
Просто запах его дерьма, хотя бы раз, извините за мой французский, нюхнув – вообще ни с чем не спутаешь.
Скорее всего, как раз от нашей машины и чесанул: действительно совсем молодой, видно.
Совсем еще дурак…
…Грибы, кстати, – собрали: хорошие такие, крепкие, небольшие совсем еще.
Штук семнадцать где-то, наверное.
Славян даже пошутил, что пусть на хорошую жареху в сметане их, оно конечно, не хватит, но с картошкой и луком, по-деревенски, сегодня же вечером на весь лагерь поклялся лично изобразить.
И ведь – сделает: умеет он готовить, и здорово.
Просто обычно – не хочет.
Но тут – любовь зла…
…В лагере, когда мы туда приехали, – уже пели.
У олигарх-медведя Гарика, кстати, вообще-то отличный, почти что оперный, баритон.
Да и вообще, до того как стать олигархом, этот медведь-тяжелоатлет был отнюдь не бандитом, а как раз даже и наоборот, подающим большие надежды ученым-микробиологом. И, кстати, видимо, неплохо подающим, если уж его позвали в Штаты.
Откуда он, кстати, через три года довольно успешной карьеры, взвыв, и вернулся. Ну, а поскольку работы по специальности на исторической родине тупо не нашлось, пришлось становиться миллионером.
Ну, как – сначала – да, миллионером.
А дальше уж – как получится.
Как-то, простите, – так…
…А дядя Вася, Василий Дмитриевич, виртуозно играл, по-моему, на всех существующих в мире музыкальных инструментах: при этом, само собой разумеется, даже не зная нот.
Но!
Играл-то он – на всех, но предпочитал – все равно гармошку.
Ну, – нет, вру, конечно.
Не гармошку.
Аккордеон, который возил с собой в аккуратном красивом кожаном чехле-футляре с бисерной, непонятно как уцелевшей, вышивкой поверх потершейся кожи – заслуженный инструмент, чего уж там, чуть ли не первой половины прошлого века, французского по происхождению изготовления – на каждую рыбалку. Но играл на нем, тем не менее, очень нечасто, и только при соблюдении двух условий: когда уж очень сильно попросят и когда компания, с его точки зрения, подходящая.
Но зато, когда играл, – так играл!
Вот и сейчас, – то ли аккомпанировал сильному гарикову баритону, то ли – наоборот, его воспринимал как аккомпанемент.
…Спит гаолян, сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой.
…Так, думаю.
И это почему без меня?!
Махнул рукой Санечке, чтобы поскорее глушил движок: очень люблю эту песню.
Не знаю, с каких пор.
Не знаю даже и почему: не было у меня даже никого из предков на той далекой войне.
Но – очень люблю…
…Белеют кресты – это герои спят.
Прошлого тени кружат давно,
О жертвах боев твердят…
…Остановились, закурили, стоим.
Слушаем.
Как короткими мазками: легкий ветерок, чуть шелестит молодая еще покуда листва над головой.
Аккордеон Дмитриевича, баритон Гарика, фиолетовый дымок сигарет.
Будем жить…
Спит гаолян, ветер туман унес.
Hа сопках Маньчжурии воины спят
И русских не слышат слез…
…Будем жить.
Ну, да ладно.
Наверное, – не у одного меня так бывает: когда мозг зацикливается на чем-то, – на мелодии какой-нибудь, например.
Я просто это уже не один раз слышал в их совместном исполнении.
И вот даже не знаю почему: вроде как – взрослого, опытного и во многом, даже можно сказать, циничного человека, а каждый раз – и чуть ли не до слез…
Спите, бойцы, слава навеки вам.
Нашу отчизну, край наш родимый
Hе покорить врагам.
Утром в поход, бой нас кровавый ждет,
Спите, герои, вы не погибли,
Если Россия живет.
Пусть гаолян навеет вам сладкие сны.
Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны.
…И – все.
Как оборвало.
Ну, вот, – даже и не знаю.
Даже как-то сразу жаль стало, что уже допели.
И как-то очень по-детски обидно.
Да…
Глава 27
…Перед тем как переодеваться в «нерыбацкое», заскочили, как есть, в «столовую», предупредить народ насчет ожидающейся ухи. И, кстати, судя по всему, правильно сделали: ибо «народ» был уже частично в слюни.
Ну, а кое-кто, – даже уже и на бровях.
Уха в подобного рода случаях – уже, короче, вообще ни разу не удовольствие, а одно сплошное обременение.
Ну.
Тогда – и зачем?!
Людям уже, что называется, – и без ухи совсем даже хорошо.
А на ухе – они просто бессмысленно сломаются.
Да…
Решили перенести на завтра, на вечер, потому как с утра собрались поехать на Пану: очень уж мужики уральские здорово на ней вчера отловились, говорят.
Надо бы повторить.
Ну, а вернемся, – заварим ухи, харюза в холодильнике кухонном до завтра доживут, вполне, а холодильник этот все равно от аккумулятора работает: на полчаса в день дизель заводишь – на сутки подзарядил.
Прогресс, мать его.
И это – в общем-то, – даже где-то и хорошо…
…А на ужин, как сказал поваренок, – уже вымачивалась в бруснике лосятина, которую Саня специально купил у знакомых охотников, чтобы нас угощать. И – много, кстати, купил, сковородки на три хватит.
Полноценные такие сковородки.
Большие.
А параллельно договорились, что Славян поджарит той самой картошки по-деревенски с первыми кольскими грибами.
Вот, так – скромно и поужинаем, как говорится.
Красота…
…Пошел, умылся.
Переоделся в чистую футболку, свежий тренировочный костюм.
Ну, – вот, думаю.
Теперь, – как раз можно и начинать…
…Василь Дмитрич в «столовой», кстати, так и продолжал тянуть свои замечательные рулады. Алёна, впервые присутствовавшая при таком живом концерте в лесу, слушала, – по-бабьи подперев ладонью щеку и совершенно зачаровано.
Даже как-то и не хотелось эту замечательную идиллию нарушать.
Но – что поделаешь.
Ладно.
После ужина продолжим, – Дмитрич уже в раж, судя по всему, вошел, теперь можно не беспокоиться: сколько надо, столько и будет играть.
В удовольствие же.
Для души…
…Славка уже, кстати, вовсю командовал поваренком, заставляя его начистить почти что ведро картошки.
Сам же – колдовал с грибами.
Мыл, чистил, резал.
Я, кстати, заранее знал, что он будет делать дальше: сначала обжарит в глубокой сковороде много-много лука.
До золотистых колечек.
Потом вынет оттуда лук и чуть-чуть обжарит грибы.
Потом – зальет их сметаной, – не сильно, только чуть-чуть, для мягкости, накроет крышкой и оставит на полчаса тушиться.
Снимет с огня.
А дальше – на другой, чугунной сковородке жарится картошка: до первого золотистого блеска, потом туда бросают ложку-другую тушенных в сметане грибов, снятые с огня первыми колечки лука, и оставляют дожариваться. Ровно до того момента, пока картошка не пропитается «грибным духом», а снизу не образуется небольшая такая «поджарочка».
Тогда ее снимают с огня и начинают следующую закладку.
Так, чтобы на всех хватило.
Ага…
…И все это – под водочку, разумеется.
Под жареную лосятину, тушеную оленину и оленью печень, пережаренную с мукой и луком «по-северному».
Да под соленый огурчик!
И как тут, простите, не запоешь?!
Хорошо…
…Очень хорошо.
Да уже – вот и поют, кстати.