попадает, точнее, возвращается в среду, где ему весьма доходчиво объясняют, что девочки и правда – дуры и сволочи, бившие его по делу или нет одноклассники – быдло, а он и вправду «исключительный», причем делать ему для этого ничего такого особенного не надо. Вот и все, «интеллигент» практически готов. Живет в своей среде, общается исключительно с себе подобными. И, самое главное, инстинктивно боится и ненавидит все, что связано с «улицей». И, шире, – со страной, с народом, потому как уже на подсознательном даже уровне понимает, что то, что «не такой» – это не только его беда и комплекс неполноценности, но и вполне объективное «конкурентное преимущество». Да…
Гена опять усмехается.
– «В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны “Мертвые души”, построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь “уйди-уйди”, написана песенка “Кирпичики” и построены брюки фасона “полпред”. В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй». Знакомо…
Я жму плечами.
– То, что Ильф с Петровым были «советскими» – вовсе не означает, что они не были большими писателями. А ситуация с тех времен изменилась ровно настолько, что «человек маленького мира» решил-таки, что главный тут именно он. И что именно он и должен «облагодетельствовать человечество». И трабл тут только в том, что в роли «предметов облагодетельствования», кроме кричащего пузыря «уйди-уйди», новых версий песни «Кирпичики» и брюк «полпред» человечеству он предложить так-то, в общем-то, ничего и не в состоянии. Днепрогэс и «Мертвые души» ему по-прежнему недоступны. Более того, он метафизически уже, в общем-то, решил, что раз они недоступны ему, то и у других в них нет и не может быть вообще никакой необходимости. Вот мы и получаем на выходе существо со слабым интеллектом, как-то более-менее компенсированным в целом приличным образованием и гладкой речью. Слабым волевым аппаратом, велящим «сбиваться в стаи», и непреходящим сознанием собственной исключительности и «права повелевать» по праву традиций, так сказать, происхождения и воспитания. И когда эту погремушку начинают отбирать, сословию неожиданно становится очень обидно. «Мы здесь власть!» во время известных событий вокруг Болотной площади в столице нашей родины помните?! Стенания о невежественном и неблагодарном народе, готовность принести себя на алтарь, так сказать, и еще им, этим самым невежественным и неблагодарным, немного повластвовать и поуправлять?! Это же уже что-то почти что по Фрейду. Вот. То-то, блин, и оно…
Некоторое время молчим.
Курим.
Кстати, становится прохладнее.
И там, где должно было бы садиться невидимое из-за стены деревьев низкое полярное ночное солнце, заметно покраснело.
Скорее всего, не завтра, так послезавтра сюда может прийти ветер.
И дождь…
– Вы, Валер, действительно думаете, что тут все упирается в воспитание и, так сказать, в происхождение?
– Скорее даже первое, чем второе, – отвлекаюсь от созерцания невесть как залетевшей сюда с Белого моря чайки, старательно долбящей на перекате какого-то местного малька. – Как и, собственно, очень и очень многое в этом мире. Вспомните сюжеты основных хотя бы интеллигентских, так сказать, детских фильмов: злые одноклассники или какие иные ровесники плохо поступают с каким-нибудь «ребенком-исключением». То же «Чучело» хотя бы было талантливо снято, по крайней мере. В основном вообще какая-то уже позабытая за ненадобностью бесовщина. А «пробивалось» к массовому зрителю и становилось «культовым» детским и подростковым кино – кино совсем другое и про другое, а не про несчастную судьбу выродков: от «Красной шапочки» до древнего «Кортика» и поздних «Ста дней после детства» или «Ключа без права передачи»: просто они как раз про нормальных и для нормальных. Да даже в «Мэри Поппинс, до свидания!» Андрейченко играет, в принципе, просто нормальную веселую тётку, пытающуюся сохранить здравый смысл у себя и окружающих в насквозь ебанутом мире. Но это – в детском и подростковом кино. Во «взрослом», начиная с восьмидесятых, культовыми становились как раз истории «про выродков». Я тут не о том, хорошие это фильмы были или плохие: «Отпуск в сентябре» по вампиловской «Утиной охоте» с Далем или балаяновские «Полеты во сне и наяву» так и вообще шедевры. Я это к тому, что кино – это такая зараза, которую каждый, в общем-то, хочет смотреть «про себя» – это просто закон жанра. И если дети и подростки хотят смотреть про нормальных людей, а повзрослев, они же, примеривают на себя одежды пусть и обаятельных, но все-таки уродов и вырожденцев, то здесь – что-то не так. Что-то где-то не так. И, скорее всего, это означает, что во «взрослом мире» принимающими решения оказались как раз те, кого в школе безжалостно и чаще всего по делу пиздили одноклассники. Это, кстати, вообще-то очень неустойчивая конструкция, знаете ли. И, хотим мы этого или не хотим, обществу придется ее менять…
Алёна неожиданно хихикает.
Залпом допивает стакан, решительно протягивает его Сереге за добавкой.
Лихо, думаю.
– А ведь похоже, – подмигивает мне неожиданно. – Очень похоже. Я тоже постоянно в детстве задавалась вопросом, почему те мальчики, про которых родители говорят, что они «хорошие» и с ними «надо дружить», такие дикие долбаки на самом-то деле. А потом как-то привыкла. Ну, да, уроды, конечно, но уже какие-то свои. А что, есть еще и какие-то другие «образованные люди», которые не «входят в сословие»?! По-моему, так уже всех утоптали, приблизительно до уровня плинтуса. И даже ниже…
– Да брось, девочка, – смеюсь. – Те, которые себя сейчас называют «интеллигенция», по сути, просто обслуга. Ну, если еще жестче: прислуга. Пускай зачастую и «интеллектуальная». Тем не менее, ни на что иное она изначально не способна: просто таких даже и задач-то перед ней и не стояло-то никогда. Но должен же быть еще кто-то, кто для начала должен уметь и иметь волю. И решения, если понадобится, принимать. И следить за их неукоснительным исполнением. Должен быть кто-то, образно говоря, кто умеет строить самолеты, а не только летать в них, причем чаще всего экономическим классом. А так, состоящая из одних прапорщиков армия если и жизнеспособна, то относительно короткое по историческим меркам и обязательно относительно мирное время. Что нам нынешняя Украина, кстати, со всей блистательностью и доказала. Ага…
– О да, – хихикает, вытягиваясь в мою сторону за опустевшим стаканчиком, Глеб. – Нынешняя Украина это, безусловно, пример того, как не надо делать. Иногда мне даже кажется, что в этом ее историческая миссия. Вот, типа, дети, будете плохо учиться и употреблять вредные для физического и психического состояния организма вещества, – с вами тоже так будет. Будете, не останавливаясь, скакать, покуда не сдохнете. И вас потом так и проименуют: «революция скачущих мудаков»…
…Смеемся.
Ближе к белой полярной ночи все равно все становится тише и тише. И только река шумит, все так же, не останавливаясь.
Ей, реке, проще.
Она была здесь всегда…
Глава 36
…Утром, пока «медведи» собирались, взял спиннинг и без особой суеты пробежался по берегу.
Рыбы было много, брала активно, но вся какая-то незачетная.
Кило-два.
Вымутил, с огромным трудом, пару «трешек», разбавил их пятком «двушек», забил в рюкзак.
Доволок, отдуваясь, до лагеря.
Отдал Дмитриевичу.
– Держи, – говорю, – старый хрен. Я их даже почистил, в принципе. Можешь сразу закладывать в холодильник, а то вечно без рыбы уезжаете…
…Обнялись.
– Ты, – спрашивает, – не забыл, что у тебя предки с Урала, Валерьяныч? Когда в гости-то доедешь, наконец?!
– Да ладно, – подмигиваю. – Доеду когда-нибудь. Будем жить…
…«Отвальную», кстати, Дмитриевич пить отказался.
Ему за руль.
Как и Гарику.
Да и Андрюха с Васяткой, – так, еле пригубили.
Дорога.
Строгая вещь, если так, совсем уж честно говорить…
…Пока устраивали «прощалки» и «обнималки», я обратил внимание, что морды моих парней опять свежепоцарапаны, кстати.
Славик к разбитой губе добавил слегка подрихтованный глаз.
Глебушка к глазу – добрую ссадину на лбу и слегка вроде как приплющенный нос.
Хотя он у него уже столько раз ломаный, что тут и ошибиться могу.
Может, и нос как нос.
Как всегда…
…Ну вот же ж, блин, незадача какая, думаю.
Надо что-то решать…
…Проводил мужиков, которых увез Санечка, дождался, пока лагерь опустеет и все разбредутся по берегу ловить рыбу, переоделся в джинсы и свитер, накинул на плечи штормовку, натянул на ноги берцы.
Аккуратно расставил спиннинги в специальные гнезда около палатки.
Пошел на берег.
Искать.
Нашел не сразу.
Сначала пришлось перекинуться парой слов с только что завалившим довольно неплохого, кило на четыре, семужонка Глебом, потом шугануть, как можно более тактично, попытавшуюся увязаться следом Алёну, которой было скучно, потому что у нее не клевало.
Или наоборот.
Но через какое-то время я его все-таки нашел.
Причем в очень интересной позе: наклонившись над речкой, Олег, который «Недмитриевич», что-то внимательно высматривал на самом ее дне.
Подошел.
Выписал как можно более смачного пендаля, можно даже сказать, подсрачника с полным, так сказать, пониманием вполне себе предсказуемых последствий.
Таких, чтобы человек вполне себе гарантированно нырнул.
Я это место знаю.
Тут неглубоко.
Но – все равно обидно, согласен.
– А! А-а!! – выныривает. – Ты что?! Охренел?!!
– У меня, – отвечаю, стараясь быть как можно спокойнее, – сегодня двое моих парней передрались. Хороших, к тому же, парней. И, кстати, уже во второй раз. Поэтому вопрос адресуй себе: может, это ты охренел?!
– Да… ты! – задыхается. – Ты!! Ты знаешь, кто я такой?!
Я закуриваю.
– Догадываюсь, – хмыкаю. – Для майора не так моложав и бухаешь слишком немного. На генерала мордой не вышел. Значит, полковник. Ну, или подполковник, но это уже твоя личная трагедия. И как погоны?! Не жмут?!