Но время-то как-то убивать надо ведь?!
Надо.
Хотя, оно конечно, можно б было вместо этого и книжку какую умную почитать…
…Но – таки выпросил.
Несколько минут извилистых словесных конструкций за пару часов человеческого времяпровождения – вполне нормальная цена.
Но это – с моей точки зрения, разумеется.
Тут, простите, каждый выбирает для себя сам…
…Вернулся.
Был приветствован радостными воплями, к которым немедленно присоединился тоже уже кое-как продравший глаза Олег.
Пиво было немедленно перелито в кружки, до того предназначавшиеся для чая, рыба – сушеные окуньки вперемешку с сушеной корюшкой и брюшками местной, беломорской, горбуши – торжественно водружена прямо посередине стола.
– Ты, Валер, – восхищенно поводит плечами Олег, – все-таки, наверное, в армии каптером служил…
Мы с Глебом переглядываемся.
– Писарем, – хмыкаю, вспоминая известный фильм, – при штабе. Буковка, значит, туда, буковка сюда…
Смеемся.
Олег «Недмитриевич» тоже понимающе хмыкает.
А Алёна – просто не лезет в мужские шутки.
Умная все-таки девочка, как ни крути.
Да…
– Писарем, – подливает себе пивка, – значит, говоришь…
– Ага, – киваю. – Не, ну а чё. Почерк у меня реально хороший…
И снова хихикаем.
Все вместе.
– И где ж на таких забавных писарчуков-то учат? – интересуется.
Ответить тут я не успеваю.
– А в Гайжюнае, – ржет громче всех Глеба. – Я там через два года сам как-то внезапно очутился, так там этого «москвича» и тогда помнили…
– Типа герой? – неожиданно подхихикивает Алёна.
– Типа расп…дяй, – фыркаю. – Мальчик из профессорской семьи, блин. Такой… м-м-м… постмодернист был – иногда до сих пор за себя стыдно. Нас когда туда, в учебку, из Москвы привезли, на нас инструктора с этакой жалостью посмотрели. Ладно, говорят, можете «отбиться» сегодня пораньше. Завтра подъем в шесть. Ну, я и не нашел ничего лучше, чем вежливо поинтересоваться: а что, на рыбалку пойдем?!
Мужики медленно осыпаются под стол.
Я задумчиво чешу затылок.
– Или вот еще, – вздыхаю. – Недели три как уже отслужили. Как молодых бойцов в Гайжюнае гоняли, рассказывать не буду, сами все понимаете. Свободного времени – ноль. Солдат без работы – преступник. Даже подворотничок подшить некогда, ночью, после отбоя подшивались. По идее, конечно, надо было полчаса после отбоя потерпеть, да пойти подшиться в ленинскую комнату или бытовку, но глаза-то сами слипаются. Ну, я и приспособился делать это прямо в койке, при дежурном освещении. Глаза ломались, конечно, но что делать?! В учебке лишние полчаса сна это… ну, кто служил, тот поймет. А кто не служил, – значит, – тому и не надо. Да. А спала десантура тогда, да и сейчас, исключительно в тельниках. И вот, лежу. Подшился. И нитки у меня что-то слишком много осталось. А рядом со мной товарищ мой похрапывает, Вова Лещевский. Хохол, естественно. Разбудить которого могла только команда «тревога», да и то не всегда, а в совершенно исключительных случаях. Парень, короче, хороший, и друг настоящий, но та-а-акой телёнок… Ну, я и подшил ему простынку к бретелькам тельника по-тихому да и уснул успокоенный, с чувством честно выполненного долга. Утром по команде «подъем» такой Бэтмен со второго яруса летел, чуть вся казарма с ума не сошла…
Мужики – уже даже не смеются.
Плачут.
– Понимаешь, – всхлипывает Глебушка, – теперь, почему его Гайжюнай даже через два года помнил?!
– Понимаю, – всхлипывает в ответ Олег «Недмитриевич», – я б такого тоже, пожалуй что, не забыл…
Я вздыхаю.
– Это у меня такой ответ, – прикуриваю, – довольно быстро выработался, на повсеместный армейский идиотизм. Почему-то казалось, что если возвести его в квадрат и еще слегка преумножить, то он как-то сам постепенно рассосется. С Вовкой, кстати, потом еще одна смешная история была, уже за речкой, в Афгане. Не без моего, естественно, участия. Куда ж бочке без такой-то затычки. Рассказать?
– Рассказывай, – требует Алёна, потому как мужики, похоже, до сих пор отсмеяться не могут.
Я подливаю себе пивка, вопросительно смотрю на окружающих.
У всех полные.
У мужиков, в смысле.
А вот девушке – можно, пожалуй, – и долить…
…Делаю глоток.
Закуриваю.
Выдерживаю, так сказать, паузу…
– Мы тогда под Газни стояли, типа, летним лагерем. Ну, – представляете: несколько линий палаток, гравийный плац небольшой. «Спецы», естественно, – в «первой линии», нас без присмотра оставлять нельзя, иначе сдуру та-а-акое натворим, ни один политотдел не ответит, что это было…
Ларин снова всхлипывает.
Он эту историю знает.
Не первый год дружим уже, в конце-то концов, да и биографии во многом похожие.
– Ну, так вот, – затягиваюсь. – Народ тогда на боевые уперся, в горы. А меня, с какого-то перепугу, дежурным по подразделению оставили. Ну, и двух молодых, дневальными, чтобы совсем скучно не было. И вот хожу я по лагерю. Делать совершенно нечего, книжки, которые в части в библиотеке взял, уже по три раза, наверное, перечитал. А молодых гонять я, честно говоря, что-то не слишком любил, не понимал я этого развлечения. Службе поучить, – да, и иной раз довольно жестко. А так, чтобы без дела, так это не интересно…
Тушу сигарету, допиваю стакан с пивом.
Наливаю себе еще.
– Ну, значит, гуляю. Туда, сюда. Скучно. И вдруг гляжу, – шланг лежит. Нормальный такой, резиновый. Чистый, кстати. Так, думаю. Это, блин, неспроста. Беру его, поднимаю, сворачиваю потуже. И тут меня посещает – мысль. Что для советского десантника не только редко, но и вообще прямо противопоказано. У него от этого заворот мозгов может случиться. Вот ровно как у меня тогда. Потому как я беру этот самый шланг, тащу к себе на «первую линию» и засовываю в спальный мешок моего друга Вовы. Любуюсь на проделанную работу и, естественно, немедленно забываю…
…Глебушка уже хрипит.
Да и остальные тоже не отстают.
Заразное это дело, наверное…
– Так вот, – продолжаю с самым серьезным видом, – возвращается народ с боевых. Какая тут, на фиг, вечерняя поверка?! Умываться и спать. А спала тогда десантура, как я уже рассказывал, – в тельниках. А деды, типа нас с Володей, – так еще и без трусов: вот Бог ее знает, откуда эта дурацкая мода пошла. Ну, все пакуются. И, вдруг задушенный такой голос нашего Володечки: «Ребята! Ребятушки! У меня там… змея!»…
…Народ снова плачет.
Хорошо им, думаю.
– А змей, – хмыкаю, – в тех краях реально нереально много. Так что, в общем-то, ничего особенно удивительного. Ну, я, естественно, – тут же, первый: Вова, ты только не шевелись! Подгоняю «шестьдесят шестой», отбираю у молодых два поясных ремня брезентовых, привязываем Вована за запястья к «шишиге»: он бледный как полотно. Ставлю тех же молодых с двумя саперными лопатками по бокам, командую водиле: давай, сразу чтоб! Сразу на третью! И рывком!!!
…Тут – уже все плачут.
Включая, как выяснилось, незаметно подошедших Санечку с поваром дядей Вовой и егерем Толиком.
Дела…
– Ну, – вздыхаю, – дальше все понятно. Вова скачет голой жопой по гравийному плацу, молодые со всей дури лупят саперными лопатками по его спальнику, а я незаметно отваливаю. Часа четыре прятался: поймали б – точно убили. Десантура же! Мои друзья-идиоты. Никакого чувства прекрасного…
Народ продолжает плакать.
Я подхожу к москитке.
Закуриваю.
Задумчиво смотрю на раскинувшийся за сеткой серый полярный день.
Мне скучно…
– Ладно, – прерывает затянувшееся веселье Санечка. – Хорош ржать. Идите, будите остальных, баня почти готова. Там мелкий как раз сейчас всё дошуровывает, так что вполне пора…
Все направляются к выходу, но меня Саня прихватывает за рукав.
– Валерьяныч, – командует вполголоса. – А ты, пожалуйста, подзадержись…
И, уж совсем тихо повторяет:
– Пожалуйста…
…Я, естественно, – торможу.
Закуриваю.
– Что, – спрашиваю, – что-то случилось?
Саня вздыхает.
– Толик, – кивает в сторону длинной жилистой фигуры, – медвежьи следы недалеко от лагеря видел. Свежие. Похоже, медведица с двумя медвежатами. Ну, эти в лагерь-то не сунутся, они здесь, на этой территории чужие. Проходящие. Но все-таки надо как бы поосторожнее. За ними и «наш» может, как бы, сдуру подтянуться…
Я медленно киваю в ответ.
– Что предлагаешь?!
Он морщится.
– Завтра, – говорит, – пойдем его поищем. И погоняем, если что. А сегодня я с собой туда вниз, к бане, ружьишко возьму, чисто на всякий случай. А тут, в лагере, Толик посидит. Он его и без ствола прогонит, знает как. Помор, дело привычное. Ну, а потом мы с тобой пораньше в лагерь вернемся, его подменим, он тоже помыться хочет…
– Да не вопрос, – жму плечами. – Может, мне тоже «слонобоя» прихватить, которого Гарик оставил?
Саня морщится.
Потом отрицательно мотает головой.
– Да не стоит, – кривится. – В любой момент могут охотоведы из заповедника пожаловать. Давненько их не было что-то а то. Не. Ни к чему. Толик и так шугануть может, да и я, если что, просто вверх как бы пальну. Он же обычный медведь все-таки, а не людоед какой закоренелый. Обойдемся. Вполне…
…Когда я собирал в палатке банные шмотки, «слонобоя» все-таки, чисто на всякий случай, проверил.
Все в порядке.
Лежит удобно.
Ну и хорошо…
Глава 42
…Баня вышла, кстати, реально знатной.
Палатка, – не брезентовая, из какой-то синей синтетики, – держала пар удивительно хорошо.
Только деревом не пахло, как в нормальной, стационарной бане полагается.
Ну, и пар куда более «сырой».
А так – все просто отлично.
Даже вениками похлестаться удалось – Алёна только повизгивала, на нас, мужиков, глядючи.
Славян даже ее пожалел, пообещал «пропарить нежно», когда пар разойдется, ближе к концу: Славик у нас – банщик природный, вдумчивый.
Умеет, что там уж говорить.
Да…