Я внимательно на него смотрю.
Вздыхаю.
Он еще больше смущается: вот кому скажи, что бывший офицер «спецуры», «грушник», – хоть и давно, еще с девяностых, в отставке – ну, – не поверят ведь.
Лопоухий.
Лысый.
В очках.
Мешковатая одежда, как он любит, скрывает сухую, словно веревками перевитую фигуру.
Только движения чересчур точные для любого более или менее нормального человека: я вот так, к примеру, уже не могу, а у него – просто инстинкт.
Но не в этом дело.
Просто его когда на чем сладком поймаешь, – сразу начинает смущаться, ровно твоя девочка.
Ага…
– Вот как раз такие решения, – тоже срываю травинку, – надо принимать разумом. А не на чувствах и не на эмоциях, ни в коем случае. Потому как ты не детей делать собираешься. А идти людей убивать…
Поднимает бровь вверх, выгибает ее домиком.
Качает головой, едва ли не восторженно:
– Вот умеешь ты, Валерьяныч, – изображает ладонью какую-то сложную динамическую конструкцию, – повернуть. Да…
Я хмыкаю.
Надкусываю травинку, ощущаю горьковатый, пропитанный неярким северным солнцем сок.
Сплевываю.
– Умею, – соглашаюсь. – С вами по-другому нельзя…
Глава 59
Через некоторое время к костру присоединился Санечка.
– Что-то не клюет ни фига, – говорит. – Как вымерло. А обычно тут – тот еще аквариум. Замучиваешься тягать…
– Бывает, – жму плечами. – Может, опять погода меняется, ветер-то вон как крутит. Да и Бог с ним, в принципе. По мне, так вчера достаточно отловились. С головой. Вон, видишь, даже спиннинги не расчехляем. Чай будешь?
Саня согласно кивает.
– Буду, – говорит. – Я и от водочки попозже не откажусь. Или у вас сегодня безалкогольный день?
– Почему это безалкогольный?! – удивляюсь. – Вон, у Глеба в рюкзаке булькает. А у меня там закусь лежит, вполне. Вот вернусь в Москву, – там у меня и будут безалкогольные: и дни, и недели. Я же в столице вообще не пью, рассказывал уже, по-моему. Вот тут у вас только на рыбалках и отрываюсь…
– А я и в Москве, – кряхтит Глебушка, – от доброй рюмки в хорошей компании не откажусь. Хотя я и на рыбалках не жру, вон, как Валерьяныч. Это еще, кстати, фигня: видел бы ты, как он алкоголь по возвращении домой в зале выгоняет: под штангой пыхтит, как кролик на случке просто. Здоровый образ жизни, короче. Кефир и гантели. Пример для подрастающего поколения. А как приедет на рыбалку, так квасит так, что – и глаза бы мои не глядели. Вот в чем смысл этого лицемерия, Валер, не пояснишь?
Я морщусь.
– Тебе как, – спрашиваю, – по приколу или серьезно?
Глеб ржёт:
– Ну, по приколу, – я и сам могу…
Я вздыхаю.
Закусываю очередную травинку.
– А если серьезно, – кривлюсь, – то где-то ближе к сорока начал ощущать тягу к запойности. Вот никогда до этого не страдал, максимум легкий и вполне себе излечимый бодун. А тут как накрыло. На природе, на чистом воздухе еще туда-сюда. А в городе какой-то чисто Гитлер капут получается. Каких-нибудь скромных триста грамм вечером могут обернуться совершенно диким адищем с утра. Могут и не обернуться, конечно. Но лучше все-таки не проверять. Вот и встал перед выбором, либо каждый раз играть в рулетку с похмельем, вполне способным обернуться запоем, либо не пить вообще, либо что-то придумывать. Я и придумал выпивать только на рыбалках. Зато уж за всю мазуту. Вот и все…
Глебыч кривится:
– Но это ж самообман…
– А я знаю, – соглашаюсь неожиданно для него легко. – Это временное решение. И ненадежное, кстати, – все равно сорваться могу. Хотя и не так адски, как еще какие-нибудь пять лет назад, конечно. Но бывает. Альтернативы просто пока не придумал. Кроме «зашивки», конечно. Но это как-то, знаешь ли, Глебушка, не про меня…
– О как! – удивляется Санечка. – А я думал, что алкоголь проблема только у обычных мужиков. А у вас, в Москве, оказывается, то же самое.
Меня аж передергивает.
– Столько, – говорю, – Сань, сколько жрут топ-менеджеры в Москве, ни одному трактористу не выдержать. Просто здоровья больше, питаются лучше, да и напитки чище употребляют. А шары заливают еще больше, ибо работа нервная. Рюмка аперитива до, рюмка водки под суп, пару пива под горячее и дижестив после еды – рядовая обеденная норма рядового московского менеджера. Ежедневная, прошу заметить. Плюс что-то еще за ужином. В лучшем случае бутылка вина или пара-тройка кружек крепкого темного пива. Ну, а вечер в пятницу, – так это по-любому в говно. Вне зависимости от места работы, должности, специальности и прочих политических убеждений…
Санечка отрицательно качает головой.
Типа, – не соглашается.
На самом деле, – соглашается, конечно.
Только это ему не нравится ни фига.
– А я, – кривится, – думал, что большинство народа от бедности пьет. Да от отчаяния. А оно эвона как…
Тут мы уже с Глебом – оба смеемся.
Правда, – как-то нерадостно.
Но – тут уж такой смех.
Тема больная просто для многих из нас, к сожалению.
Увы.
– Эх, – вздыхаю, – Саня. Девственная ты душа…
– А что?! – обижается.
Я выплевываю травинку.
Лезу в карман за сигаретами.
Качаю головой.
Прикуриваю.
– Да я в хорошем смысле этого слова, – успокаиваю, выдыхая фиолетовый дым. – Все нормально, не дергайся. А пьют не от бедности. И не от безысходности. А от слабости и от нервов обычно, а этого добра что среди работяг, что среди начальства хоть завались. Просто начальник, в отличие от обычного бедолаги, на улице валяться не будет и на глазах прохожих сильно мелькать. А так – общая беда это, Санечка. И не только русская. Ты бы знал, к примеру, сколько в той же Англии пьют…
Саня поднимает на меня глаза, смотрит едва ли не презрительно.
– Тю-ю-ю-у-у-у, – тянет. – Будто я с ними не работал. У нас тут, на Варзуге. Можно подумать, сам про «английскую базу» не слышал. Работал я когда-то там. Специально пошел посмотреть и поучиться, как с туристами работать, перед тем как свой лагерь открывать. Так вы рядом с ними, с настоящими британскими нахлыстовиками, – тоскливые малахольные девственницы, я вам скажу. Я до того даже у нас в деревне не видел, чтобы человек уже лежал, а рука все равно к бутылке тянулась…
Смеемся.
Я посматриваю на небо: облака по нему бегут все быстрее и быстрее.
Ветер свежеет.
Дела…
…Я подбрасываю дров в костерок.
– Как у тебя катер-то, на ходу? – спрашиваю.
Саня кивает.
Морщится от попадающего в глаза дыма.
– Я же тебе говорил. Можем даже прокатиться, когда крайний день в Умбе ночевать будете. Трески в дорогу надерешь. Ты вроде говорил, что у тебя жена треску любит, или я путаю что-то?
– У меня…
Я расстилаю у костра штормовку, прямо на траву.
Земля достаточно теплая.
Не простужусь.
Аккуратно укладываюсь так, чтобы голова оказалась на расстеленном прямо на бревнышке капюшоне.
Вот так – кажется, хорошо.
– Только как мы ее довезем, треску-то, если ее не морозить до каменного состояния?! Это здесь у тебя прохлада, в центре России сейчас – ого-го!!! Под тридцать градусов, если еще не больше. Лето. Июнь месяц. Мы вон, правда, в дождь уезжали, но неделю перед этим я, наверное, на всю жизнь запомню, ибо кондиционер в квартире «потёк». Ни один дорожный холодильник такое не выдержит. Не довезем…
Саня садится на корточки, будто что-то такое разыскивает.
Копошится веткой в костре.
Обжигает ее до уголька, достает из кармана сигарету.
Прикуривает:
– Тут согласен, – кивает. – Вы, кстати, решили, что со Славкой-то делать будете?! В Москву повезете, тут оставите?! Я просто сегодня утром со спутника вашего жене звонил, спрашивал, как он там. Так вот: в общем-то, все нормально, в сознании. Воспаление удалось остановить, заражения вроде нет. Но вот только слабенький он совсем. Пардон за подробность, до толчка дойти не может, в утку гадит. Да понятное дело, и крови много потерял, и антибиотиками глушить пришлось как фронтовой авиацией: это тебе не честное железо, это – медвежьи когти. Ни фига не антисептик, короче…
– Это да, – ржет Глеб, – мишка, перед тем, как Славяна забороть, о маникюре вряд ли сильно беспокоился…
– Это точно, – трясет головой Санечка. – Короче, решайте сами, конечно. Но я бы лучше не рисковал…
Глава 60
…Через некоторое время Санечка свалил «еще немножечко покидать».
Вместе с ним свалил и Глеб: типа, не просто так же сюда, на Красную Горку, через такую болотину-то тащился.
Дай хоть одну рыбину соструню, что ли.
Чтоб потом не жалеть о бездарно построенной узкоколейке: в каждом из нас есть что-то от Павки Корчагина, вся жизнь которого есть преодоление трудностей, которые, в общем-то, просто не следовало самому себе создавать.
Я остался один и, признаться, даже немного задремал…
…Поэтому, когда проснулся оттого, что кто-то яростно ломился через кусты, сначала зашарил руками вокруг себя в поисках, естественно, снова по беспечности оставленного в лагере «мосберга»: думал – опять медведь.
Потом сообразил, что медведи так громко не ходят.
Особенно, – ежели по тайге…
…Ну, – все правильно.
Это оказался Гена.
И, что характерно, не только не медведь.
Но даже и не крокодил…
…Я наконец-то проснулся.
Примерещится же такое.
К тому же Гена – ага, вот действительно – вот он.
И вправду идёт.
Причем, что характерно, – не через кусты, а как все нормальные люди: по тропинке.
И – не шумит.
А шумит – это ветер в кронах, который, кажется, опять усиливается.
Быть дождю…
…Устроился поудобнее.
Подбросил веток в костерок.
Помахал рукой…
– Ого, – говорит, – а ты тут уютно устроился. А я напрасно полберега исхлестал…
– Не ты один, – жму плечами. – Санечка тут приходил, тоже жаловался. Ни одной потычки. Неудивительно, кстати, раз она вчера клевала как сумасшедшая. Не каждый же, в конце концов, день…