И со слезами взял Ауле великий молот, дабы сокрушить Гномов. Тогда крикнул Майя Артано:
— Что ты делаешь, учитель? Они ведь живые, они твои творения; останови руку свою!
— Я нарушил волю Единого, Творца Всего Сущего, — простонал Ауле и поднял молот; но Артано схватил его за руку, пытаясь предотвратить удар. И Гномы отшатнулись от Ауле в страхе, и взмолились о пощаде.
Тогда, видя смирение Ауле и его раскаяние, возымел Илуватар сочувствие к нему и его замыслу. И так сказал Илуватар:
— Я принимаю дар твой. Ныне видишь ты: они живут своей жизнью и говорят своими голосами…
И Ауле опустил молот свой и возрадовался, и возблагодарил Илуватара, говоря:
— Да благословит Единый творения мои!
И сказал на это Илуватар:
— Как дал Я суть и плоть мыслям Айнур, когда творился мир, так ныне дам Я твоим творениям место в мире. И будут они такими, как ты замыслил их; Я дал им жизнь, и более не изменю ничего в них. Но Я не потерплю, чтобы пришли они в мир раньше, чем Перворожденные, как было по мысли Моей; и не будет вознаграждено нетерпение твое. Станет так: будут они спать под скалами, пока не пробудятся Перворожденные, дети Мои, в Средиземье; и ты будешь ждать до той поры, пусть и покажется долгим ожидание. Но когда придет время, Моей волей будут пробуждены они; и будут они как дети тебе; и часто будут бороться они с Моими детьми: Мои приемные дети — с избранниками Моими.
И вновь на коленях благодарил Ауле Илуватара, и сделал по слову его; потому до пробуждения Эльфов под скалами Средиземья спали Семь Отцов Гномов.
Но гнев был в сердце Майя, ибо слышал он ложь Единого и видел непонятную ему покорность Ауле. И так сказал он:
— Я почитал тебя своим учителем, но ныне отрекаюсь от тебя. Только трус мог поднять руку на свои творения.
— Ты… — Ауле задохнулся от возмущения. — Как смеешь ты, слепое орудие в моих руках, слуга, раб, так говорить со мной!
— Смею. Я не слуга тебе более. И я повторяю: ты трус, как и все те, кто бежал в Валинор!
— Ты… ты… — Кузнец не находил слов; и, наконец, выдохнул — Видно, слишком многое дал тебе Мелькор!
Ауле била дрожь.
— А-а, значит, не ты создал меня.
— Да! И убирайся к нему! И будь ты проклят! Ты еще вернешься, еще будешь вымаливать прощение! — в голосе Кузнеца сквозило отчаянье.
Артано смерил Ауле презрительным взглядом.
— Трус.
И, плюнув под ноги Ауле, он повернулся и пошел прочь — во тьму. Ауле не посмел идти следом, не посмел даже окликнуть Майя. Он вернулся в Валинор.
…Майя шел быстро и уверенно, сжимая кулаки.
«Трус, ничтожество. Илуватар, видно, не терпит соперников: одного проклял, другого — запугал. Ну, ничего. „Убирайся к Мелькору“, говоришь? И уйду. Он, по крайней мере, ничего не боится. Даже гнева Единого…»
Он остановился. Говорили ведь: Властелин Тьмы. Враг.
«А я иду к нему… Что он сделает со мной?.. Вернуться? Покаяться, валяться в ногах? У этого труса?! Ну, уж нет! Нет мне пути назад. Скажу: я пришел, прими меня к себе. Пусть делает, что хочет — все лучше, чем унижение…»
У черных врат Хэлгор он остановился в нерешительности. Но тут перед ним предстала фигура — очерком багрового пламени во тьме: Ахэро. Он сделал знак: следуй за мной. И Майя повиновался. Черные врата открылись.
…По длинным крутым лестницам — словно в сердце Арды, по бесконечным анфиладам подземных залов шли они, и Майя изумленно оглядывался по сторонам. Но последний зал поразил его больше, чем все уже виденное. Черный каменный пол; но стены и своды светятся ровным мягким светом. Словно застывшие струи воды — сталактиты; кажется — тронь, и отзовутся легким звенящим звуком…
Майя стоял перед тем, кого называли в Валиноре Владыкой тьмы; его проводник незаметно исчез куда-то: он был один. Он поднял глаза — и замер.
Это лицо — гордое, величественное и прекрасное — было первым, что увидел он при пробуждении. И теперь видел — снова.
«Мелькор… Значит, Мелькор. Ауле проговорился».
— Приветствую тебя, Вала Мелькор.
Мелькор пристально посмотрел на Майя; в его глазах промелькнула тень насмешки:
— Привет и тебе, Майя Ауле, Артано-Аулендил.
Майя передернуло.
— У меня больше нет имени. И более я не слуга Ауле!
— Почему?
Майя стал рассказывать, сжимая кулаки от гнева. Мелькор слушал молча и, наконец, сказал:
— Значит, так ты ушел. Ты смел и дерзок, Майя. И чего же ты хочешь от меня?
— Я хочу стать твоим учеником. У меня ничего нет — кроме этого, — Майя снял с пояса кинжал и протянул его Мелькору. — Возьми. Только прими к себе!
Мелькор, не глядя, взял оружие и усмехнулся:
— Ученичество не покупают дарами. Разве ты не знаешь этого?
Но, когда взглянул на кинжал, лицо его изменилось. Две стальных змеи сплетались в рукояти, и глаза их горели живым огнем.
— Откуда тебе известен этот знак?
— Не знаю… Может, сказал кто-то, а может, я знал всегда… Мне показалось — Мудрость Бытия…
— Ты прав; только это идет из Тьмы. А камни? Я никогда не видел таких; что это?
…Клинок был первым, что сделал он без помощи Ауле. Но когда, радостный, принес он свое творение Кузнецу, тот как-то странно посмотрел на рукоять кинжала и сказал с показным равнодушием:
— Что можешь ты создать такого, что не было бы ведомо мне? Ты — порождение мысли моей, и ни в замыслах, ни в деяниях твоих нет ничего, что не имело бы своего абсолютного начала во мне.
Майя стоял в растерянности. Ауле, наконец, перевел взгляд на самого Майя:
— И что это за одежды у тебя? Почему черное?
— Мне так нравится. Неужели ты не видишь: это красиво?
Ответ был дерзок. Ауле нахмурился и проворчал:
— Красиво, красиво… Сказано: слуги Валар должны носить их цвета. Почему ты считаешь себя исключением? Красиво… Кто только тебе это в голову вбил?
— Ты же сам сказал: я — порождение мысли твоей, и ни в замыслах, ни в деяниях моих нет ничего, что не имело бы своего абсолютного начала в тебе!
И, глядя на Кузнеца своими пронзительно-светлыми глазами, Майя усмехнулся. Ауле не нашелся с ответом.
…Впервые хоть кто-то заинтересовался творениями Майя Артано. Потому с мальчишеской радостью начал он рассказывать, как задумал сделать камень, похожий на каплю крови Арды; как взял он частицу пламени Арды и заключил ее в кристалл; как украсил этими камнями созданное им…
Мелькор слушал внимательно, изредка задавал вопросы, потом сказал:
— Тебе ведь дано создавать. Почему же ты пришел ко мне — ведь у вас говорят, что, кроме как разрушать, я не способен ни на что?
Майя взглянул на руки Мелькора, спокойно лежащие на подлокотниках трона. Узкие, сильные. Тонкие длинные пальцы. Удивительно красивые руки.
— У тебя руки творца, — тихо сказал Майя. — Только я никогда не видел твоих творений…
Вала улыбнулся — чуть заметно, уголком губ — прикрыл глаза и медленно провел рукой по клинку кинжала. И клинок загорелся льдистым бледным пламенем под его пальцами.
Майя ошеломленно смотрел на Мелькора.
— Как ты это сделал? Никто из них не умеет такого…
— Они отвергли Тьму, что древнее мира; отвергли и знания Тьмы. А заклятия Тьмы сильнее заклятий Света. Все просто.
Мелькор протянул Майя кинжал:
— Возьми.
— Ты… отвергаешь мой дар?
— Это по праву твое. И я уже сказал тебе: нельзя купить ученичество дарами, — Мелькор усмехнулся, на этот раз грустно. — Возьми.
Майя принял из рук Мелькора холодно мерцающий клинок.
«Я не нужен ему, — тяжело думал Майя, — и мне некуда идти. Зачем я ему? Слишком мало знаю. Слишком мало могу. Все кончено».
Мелькор внимательно посмотрел на молодого Майя и, поднявшись с трона, коротко сказал:
— Идем.
Майя, стиснув зубы, медленно пошел следом.
«Сейчас скажет — уходи. И что я буду делать? Не вернусь. Ни за что не вернусь. На коленях умолять буду — пусть у себя оставит. Все, что угодно, сделаю. Только — с ним», — ожесточенно думал Майя.
Они стояли теперь на вершине горы. И Мелькор сказал молодому Майя:
— Смотри.
Сначала тот не видел ничего, кроме привычной темноты. А потом рванулось над головой ослепительным светом — сияющее, огненное, раскаленное… Майя тихо вскрикнул и прикрыл глаза рукой:
— Свет… откуда? Что это?
— Солнце.
— Это сотворил — ты?
— Нет. Оно было раньше, прежде Арды. Смотри.
И Майя смотрел, и видел, как огненный шар, темнея — словно остывал кипящий металл, — скрылся за горизонтом. И наступила тьма, но теперь Майя видел в ней свет — искры, мерцающие холодным светом капли.
— Что это?
— Звезды. Такие же солнца, как то, что видел ты. Только они очень далеко. Там — иные миры…
— Их тоже создал Единый? Как и Арду?
— Нет. Они были и до Эру; и он — не единственный творец, хотя всеми силами пытается забыть об этом. Его имя — Эру — изначально «Пламя»; но он называет себя Единым и пытается заставить остальных верить в это.
Молодой Майя, наверно, испугался бы, скажи это кто-то другой, не Мелькор. Но сейчас страха не было: он верил Мелькору и восхищался им.
«Он воистину бесстрашен. И воистину — могущественнейший из Айнур. Недаром Валар так боятся его».
— Но почему же я раньше не видел этого? — спросил Майя.
— Не только ты. Другие тоже — до времени. Только смотрят, не видя. Воля Эру. Я рад, что тебе они не смогли закрыть глаза.
И, положив руку на плечо Майя, так сказал Мелькор:
— Ты будешь моим учеником. Я давно решил. Еще когда увидел творение твоих рук.
Он вздохнул и прибавил с непонятной грустью:
— И все-таки первым ты сделал — клинок…
— Учитель… — выдохнул Майя.
— Отныне имя тебе — Ортхэннэр, Владеющий Силой Пламени.
И улыбнулся светло и спокойно:
— Многому еще придется учить тебя, Майя Ортхэннэр…
— …А чему хочешь научиться ты?
— Всему. Всему, что не знает Ауле.
— Зачем ты хочешь знать это?
— Как это — зачем? — Майя недоуменно воззрился на Мелькора. — Чтобы создавать новое. Чтобы знать. Почему ты спрашиваешь?