о Колдовства…
…И кто-то воскликнул вдруг:
— Смотрите!..
Распахнув огромные крылья, в ночном небе бесшумно парил Дракон. В лучах медно-медовой чешуя его мерцала бледным золотом; он танцевал, поставляя гибкое тело колдовскому свету, и люди услышали глухой мерный ритм чародейного танца. Они смотрели, не отводя глаз, поддавшись чарам Лунного Танца, и в сердцах их рождалась Музыка. Ночь пела, и раскрывались странные бледно светящиеся цветы, плыл в воздухе горьковатый печальный аромат, и звучала тихая мелодия флейты, и темно-огненными сполохами с отливом в червонное золото вплетались в нее пряные ноты цветов папоротника. Ночь звучала приглушенными аккордами органа — пели тысячелетние деревья, и танцевали духи леса, не таясь от людских глаз, и песни их были неотличимы от песен цветов и трав, и на фиолетово-черном бархате осеннего неба чертили странные руны звезды, и в колдовском танце кружил Дракон…
Иннирэ, Танцующая-под-Луной, вплела в волосы свои белые цветы-звезды, и вышла она, и повела танец; и духи леса танцевали с нею. И в ту ночь языком трав и цветов говорили люди, ибо не хотели звуком голоса нарушить тишину: цветы и травы были словами их, и звезды венчали их…
С той поры знаком высокой мудрости и магии Знания стал для Эллири танцующий в ночном небе дракон под короной из Семи звезд, венчанной — Одной, ярчайшей.
Так шли они по земле — Странники Звезды. И настал час, когда в странствиях своих увидели они в тишине полуночи Венец, опустившийся на седые горы севера, и как драгоценнейший камень в Короне Мира сияла Звезда. Так окончились их темные скитания по лику Арты, ибо Звезда указала им дорогу, и теперь знали они, куда идти.
Предания сохранили древние имена. Был один по имени Нэйир, Тот, кто указывает Путь. Говорят, когда смотрел на Звезду, говорил он — она болит и любит. И как-то раз, проведя ночь под открытым небом без сна, в странной светлой печали, пришел он к вождям и сказал:
— Я знаю — есть Земля-под-Звездой, и сердце мое зовет меня туда. Я хочу, я должен отыскать ее, сколь бы ни был долог путь. Кто пойдет со мною?
И поверили ему люди, ибо знали, что дальше других видит сердцем Нэйир. И пошли за ним, ибо и в их сердцах звучал зов Звезды.
Много дней и ночей, много лет шли они за Звездой. Песни о Великом Странствии прекрасны и печальны, полны тоски и ожидания, предчувствия и надежды, и в песнях этих звучит имя Звезды — Мельтор. Никто не знал, почему назвали ее Силой Любви, но никто и не спрашивал, ибо представить другого имени для Звезды они не могли: им дано было чувствовать больше, чем пока могли они осознать.
И хранят Песни Великого Странствия рассказ о людях в черных одеждах, чьи глаза сияли как звезды — о мудрых странниках, приходивших говорить с людьми, приносивших им свои песни, мудрость и знания. И имя их народа было похоже на то, которым называли себя Странники Звезды: Эллери Ахэ.
О КРЫЛАТЫХ КОНЯХ
Осенняя ночь была живой. Сторожко прислушиваясь к шагам времени — звуку мерно падающих с ветвей капель росы, — она застыла в ожидании чего-то, ведомого только ей. Ночь слушала Время. Двое слушал ночь. Медленно струился серебристыми лентам вечный туман долины Гэлломэ. Весной, летом и осенью травы здесь казались серебряными, словно подернутыми инеем; лишь здесь по весне расцветал тихо светящийся в ночи звездоцвет, что весенним колдовством мерцает в венках в День Серебра… Майя улыбнулся. Сейчас звезды цвели в небе, даже в ярком свете луны видны были знакомые очертания созвездий, а время от времени небо чертили белые молнии падающих звезд. «Наверно, и они теперь станут цветами…» Майя смотрел в небо, чувствуя, как овладевает им волшебное очарование ночи. Казалось, ночь была и будет всегда, а он так и остается в ней — вечно смотрящий в звездное небо. Там, наверху, летел ветер, скользили легкие полупрозрачные облака, иногда на мгновение скрывавшие темной вуалью драгоценные нити созвездий.
Внезапный порыв ветра взметнул волосы Майя вихрем — серебряным в свете луны.
— О чем ты молчишь? — тихо спросил Мелькор, коснувшись его плеча. Гортхауэр вздрогнул, словно просыпаясь:
— Я видел… или мне показалось? — растерянным полушепотом заговорил он. — Эти облака… наверное, они обманули меня… Знаешь, мне вдруг показалось, что там, в небе — конь. Облако, сгусток лунной осенней ночи — тело его, крылья — ветер небесный, грива — из тумана и росчерков падающих звезд, глаза — отражение луны в ночном озере… Я слышал его полет, его дыхание — словно порыв осеннего ветра… Учитель, как я хотел бы, чтобы это не было лишь видением…
— Это больше не видение. Смотри!
Мелькор указал куда-то в туман — и вот, плавно, бесшумно скользя над землей, возник крылатый конь, приблизился, неслышно переступая, и остановился рядом с ними, кося звездным глазом. Майя улыбнулся:
— Это ты сделал? Снова подарок?
— Нет, — Мелькор был серьезен. — Это ты сам. Просто — очень захотел…
Гортхауэр уже было собрался войти, но дорогу ему заступил Нээрэ.
— Властелин велел не тревожить, — пророкотал Балрог.
— А что случилось?
— Сказал — ему надо подумать. Ты уж извини, Гор…
Майя со вздохом устроился в углу:
— Подожду. Мне с Учителем посоветоваться…
Помолчали.
— Не понимаю, что с ним происходит, — пожаловался Гортхауэр. — Спору нет, эти маленькие — истинное чудо… но все же: вечно они вокруг него крутятся. И, кажется, он счастлив. Скоро, видно, и в замке спасения от них не будет!
— Вот-вот, — пробасил Балрог. — Давеча тоже вертелась тут одна малявочка. Тебе, спрашиваю, чего? А она мне так серьезно и отвечает: по важному, мол, делу к Учителю. И — шасть мимо меня! Я и слова сказать не успел… Ну, думаю, раз дело важное, может, и я понадоблюсь. Иду прямиком в мастерскую: он там эту штуку странную из дерева делал… ну, один из них на такой играет еще…
— Лютня, — подсказал Гортхауэр.
— Точно — лютня. Работа тонкая, понятное дело. Только Властелин, как малявочку эту увидел, заулыбался, сразу все в сторону… Дело важное! Она ему ягоды принесла!
Балрог замолк после необычно длинной тирады.
— Видел, — откликнулся Гортхауэр, — землянику. Я захожу — сидят они в мастерской, и — ну, я ушам своим не поверил — Учитель что-то ей поет. Тихо-тихо… — Майя невольно улыбнулся воспоминанию: голос у Мелькора был удивительно красивый. — Он же детям почти ни в чем не отказывает. Уверен: если завтра кто-нибудь захочет на драконе полетать, Учитель позволит.
— А дракон? — хмыкнул Балрог.
— Нет, я ему все скажу. Хватит, — решительно поднялся Майя, но тут в дверях появился, наконец, Мелькор. Лицо совершенно счастливое, глаза сияют:
— Знаешь, Ученик, я понял, какую сказку им расскажу.
— Ох, Учитель… — Гортхауэр улыбнулся.
Менее всего Гортхауэр ожидал застать такую картину. Он знал, что Мелькор непредсказуем; но то, что увидел теперь, настолько не вязалось с образом спокойного и мудрого Учителя, что Майя растерялся. Они… играли в снежки! Похоже, Мелькору доставалось больше прочих: разметавшиеся по плечам волосы его были осыпаны снегом, снегом был залеплен плащ. «Своеобразный способ выразить любовь к Учителю!» Впрочем самому Вале все происходящее доставляло удовольствие. Он смеялся — открыто и радостно, как умеют смеяться только дети; подбросил снежок в воздух, и тот рассыпался мерцающими звездами, озарившими мягким светом разрумянившиеся от игры лица Эллери.
— Учитель! — окликнул его Гортхауэр.
Тот обернулся и подошел к Ученику, на ходу стряхивая налипший на одежду снег.
— Что ты делаешь? Зачем?
Мелькор, едва успев заслониться от метко пущенного рукой Мастера снежка, ответил:
— Чтобы поднять людей, нужно делить с ними все: и горе, и радость, и труд, и веселье. Разве не так, Ученик?
— Да, Учитель, но все же… они же просто как дети, и ты…
Мелькор рассмеялся молодым, счастливым смехом:
— Почему бы и нет? Скажи честно: не хочется самому попробовать?
Гортхауэр смутился:
— Но ты ведь — Учитель… Как же они… Как же я…
Снежок, попавший ему в плечо, помешал Майя закончить фразу.
Гортхауэр нагнулся, зачерпнул ладонью пригоршню снега; второй снежок угодил ему в лоб.
— Ну, держитесь! Я ж вам!.. — с притворной яростью прорычал он. — Я тут по делу, а вы вот чем меня встречаете!
Увернуться Мастеру не удалось.
— А это от меня! — крикнул Мелькор, и снежок, коснувшись груди Сказителя, обратился в белую птицу.
Гортхауэр, повернув к Мелькору залепленное снегом лицо — Мастер Гэлеон в долгу не остался — предложил, широко улыбаясь:
— Ну что, Учитель, покажем им, на что мы способны?
Мелькор кивнул, изящно увернувшись от очередного снежного снаряда.
В руках Менестреля, снежок неожиданно обернулся горностаюшкой. Зверек замер столбиком на ладони Эльфа, поблескивая черными бусинками глаз, фыркнул, когда его осыпали снежинки, и юркнул под меховую куртку Менестреля.
— Развлекаешься, Учитель? — рассмеялся Гортхауэр.
…К ночи собрались в доме Мага — греться у огня и сушить вымокшую одежду. Слушали Менестреля, пили горячее вино с пряностями. Мелькор, разглядывая окованную серебром чашу из оникса — дар Мастера — вполголоса говорил Гортхауэру:
— Конечно, простого заклятия довольно, чтобы прогнать холод, высушить одежду; Бессмертные могут вообще не ощущать стужи. Но разве не приятнее греться у огня в кругу друзей, пить доброе вино — хотя, по сути, тебе это и не нужно — просто слушать песни и вести беседу?
— Ты прав, Учитель, — задумчиво сказал Майя. — И я не могу понять: почему в Валимаре тебя называют Врагом? Почему говорят, что добро неведомо тебе, что ты не способен творить? Прости, если мои слова оскорбили тебя… но разве не проще жить, если понимаешь других, не похожих на тебя самого? Если не боишься?
— Я понял тебя. Беда в том, что они не хотят понимать. Тебе, конечно, не рассказывали, что я предлагал им союз?