Хэлкар отошел к окну и остановился там, вглядываясь во тьму. Показалось — или действительно на мгновение он заметил свет звезды? Нет, темнота за узкострельчатым окном была непроглядной, густой как терпкое вино, настоенное на полыни. И еще показалось ему, что он видит отраженное в рассеченном серебряной сеткой стекле лицо мальчика, которого вели на вершину Менелтармы — того мальчика, которым он был когда-то. Он не думал ни о чем — вглядывался в себя, пытаясь отыскать хотя бы отголосок тех, живых, человеческих чувств…
Ничего. Только глухая волчья тоска — такая, что хочется завыть, запрокинув лицо к тяжелому беззвездному небу.
Он повернулся к Саурону.
— Начать все заново?
И понял вдруг, что если Саурон ответит — да, он скажет — убей меня.
— Нет, — ответил Саурон. И повторил: — Нет. Ты вернешься к началу, оставшись таким, какой ты есть.
Хэлкар кивнул. Саурон медленно поднялся, не отводя взгляда от лица нуменорца. На его раскрытой ладони лежало кольцо: черный метал, черный камень. Хэлкар не знал, что это. Так было нужно. Он не спросил — зачем.
Просто протянул руку.
Ладонью вверх.
На мгновение их руки соприкоснулись — и что-то дрогнуло в лице Саурона.
Он опустил глаза и, развернувшись, поспешно вышел из комнаты. Хэлкар остался один. Остался смотреть на пляску пламени в очаге.
…Частым стуком сердца — перестук, перестук, перестук копыт, и летит вперед гонец, глотая сухую пыль. Принц Ханатты, получив весть, сказал только: «Любая помощь Посланника Солнца будет радостью и честью для нас». Мчится гонец в Черную твердыню, неся ответ принца Керниена, военачальника Ханатты: любая помощь… Мчится гонец, неся весть: Нуменор снова двинул свои войска в бой. Надежды мало.
Любая помощь будет — надеждой.
И — эхом — несказанное: помоги…
Хэлкар стоит перед Сауроном — прямой и холодный, как черный клинок.
— Ты отправишься в Ханнатту. Ты знаешь, что такое война и что такое Нуменор. Ты знаешь, что делать для того, чтобы остановить твое войско, — голос Владыки холоден и жесток.
— Я сделаю это, — Хэлкар идет к дверям, но, уже почти на пороге, останавливается и оборачивается:
— Ты же знаешь, кто я. Ты знаешь, как я буду добиваться своей цели. Все это ляжет на тебя. Тебя это не останавливает? Ты не боишься, что тебя будут считать таким же, как и я? — эхом.
— Мы с тобой поговорим об этом. Потом. Когда ты вернешься.
Коротко кивнув, Хэлкар выходит из зала.
Затихают шаги в коридоре, и фаэрни снова остается один. Пламя, потрескивая, пляшет в камине, отражаясь в невидящих глазах как в зеркале полированного светлого металла.
…Ты пройдешь через ненависть и боль, через пламя и смерть — и вернешься ко мне. Вернешься более человеком, чем сейчас. А, может быть, душа твоя умрет навсегда. Но все равно — ты сможешь спасти многих. Сейчас ты не чувствуешь боли, но тоска твоя поведет тебя путем возрождения. Если ты не оступишься. Но все равно — многих ты приведешь к победе. Это, наверное, жестоко, но у меня нет другого выхода. Я не могу учить тебя сейчас. Нет времени. Ты должен будешь учиться сам. И если тебе хватит сил, ты вернешься сюда. А я… я буду ждать тебя…
…И встают вокруг темные стены Тол-ин-Гаурхот:
«Таирни, ты нужен мне. Я жду тебя. Я прошу…»
Свечи почти догорели, а за окном уже занимается рассвет, когда он встает из-за стола, и, скомкав, швыряет лист бумаги в камин.
Огонь расправляет листок письма; и — черным на сером пепле — «…что бы ты ни думал обо мне, ты навсегда останешься для меня — Тано…»
— Я буду ждать тебя, — тихо, кажется, удивляясь этим словам и страшась их, повторил Гортхауэр. — Я буду ждать тебя… ученик.
Ученик, который никогда не произнесет слова — Учитель.
Хэттан
…Саурон долго молчал, испытующе глядя в измученное лицо нуменорца. Тот не опускал глаз. Он действительно хотел искупления. Он спешил. Тогда Майя встал и сказал ему:
— Следуй за мной.
Путь показался долгим и страшным. Они отправлялись, когда только-только начали загораться первые звезды, и всю ночь несли их крылатые кони к юго-востоку. Нуменорец изо всех сил вцепился в переднюю луку седла, так, что пальцы побелели. Земля медленно проворачивалась где-то невообразимо далеко внизу. Она казалось такой огромной, что не только человек был ничтожен среди ее сонного величия, но и сам великий Нуменор, благая земля, был лишь жалким клочком суши, горсткой камней, оторванным от пестрой ткани земли желтым лоскутком.
Аргору седло коня казалось ненадежной опорой, его тянуло вниз, неудержимо тянуло. Лететь самому. Хоть несколько мгновений. Потом — ничего. Это было сладко и страшно, он никогда не чувствовал так. «Неужели это явь? И это я? Лечу вслед за Врагом, иду за ним как собака… Что со мной? Или я этого хотел, но не знал? Я хотел полета? Неужели я не знал себя?»
Постепенно светлело небо. Теперь рассвет был немного впереди и слева.
«Велик мир… И как же могучи были и есть сотворившие его! Не поймет величие этого свершения тот, кто не увидит его с высоты. Почему этого Валар не дали людям? И почему же они прокляли эту красоту, это величие? Почему я спрашиваю об этом?»
Земля встала дыбом и накренилась вправо — кони спускались, черные зубцы скал чуть не задели раскинувшиеся крылья. Два всадника опустились на дно затопленного туманом ущелья. Где-то впереди вставало солнце, наливая туман золотым и алым — цветом королей. Нуменорец невольно вздрогнул — стук копыт вернул его в явь, и он вспомнил, зачем он здесь…
Они оставили коней в ущелье, не привязывая. По едва заметной тропе оба поднялись к небольшой площадке. Саурон тихо коснулся рукой небольшой монолитной глыбы, и она бесшумно отошла в сторону, открыв каменный узкий ход.
— Идем.
Опять потеряно ощущение времени и пространства. И тепло и свет, хлынувшие ему в лицо, чуть не опрокинули его.
— Иди же.
Он шагнул вперед, еще ничего не видя. Постепенно глаза его привыкли к свету. Это был очень старый храм, построенный еще по приказу вождя, когда-то вонзившего? копье в холм у подножия гор. Когда-то здесь люди впервые встретили Посланника Солнца.
Храм был невелик. Человек здесь не был подавлен могуществом божества; скорее, тут нисходило в сердце спокойное благородное раздумье, ощущение беседы с доброжелательным собеседником. И собеседником был бог.
Здесь почти не было камня; разве что простой куб алтаря, на котором стояла потемневшая от времени чеканная бронзовая чаша, в которой веками не угасал священный огонь. Невысокий зал, похожий, скорее, на жилой покой, был весь украшен резьбой, словно жуки-древоточцы источили дерево за века. Травы и цветы, звери, лики божеств и личины духов, вечно меняющиеся в пляске огня.
Дерево пропиталось ароматом благовонных дурманящих курений и ароматного дыма, источавшихся из бронзовых курительниц. В плоских чашах светильников, что держали в лапах причудливые деревянные изваяния, было драгоценное ароматное масло. Странно, что это смешение запахов не создавало тяжелого душного дурмана. Дым чаши легко тянулся вверх, уходя через узкое отверстие в крыше. Никаких драгоценностей, кроме золотого диска над алтарем, с изображением всевидящего Ока Божества. И цветы. И душистые травы — в дар священному огню. Деревянная мозаика пола, отполированного тысячами шагов за века. В открытые окна лился утренний мягкий свет, и лениво плавали в лучах поднявшегося солнца золотые пылинки. И туман, туман кругом, словно храм — ковчег в молочных волнах…
Восходный луч рассек покой ровно пополам, осветив лик Солнца. В открытую дверь вполз холодный воздух горного утра, и легкий ветер взметнул волосы людей, что стояли по другую сторону луча, напротив Саурона и нуменорца. Их было трое. Лица их были неподвижны и спокойны. Словно изваяния. Но, к удивлению своему, Аргор увидел их различность. Это не были просто люди, не бывшие им, Аргором. Хэлкаром. Это были — люди. Он был даже растерян, этим новым ощущением открывая новое в себе.
«Неужели я околдован… Такое может быть? Не я — люди? Такие, как я? Лучше? Хуже? Кто они? Почему я хочу узнать их? Почему?»
Но люди, стоявшие напротив них, явно знали его. Слишком хорошо. И только в одних глазах он не видел ненависти. Но именно они его пугали своей непроницаемостью и страшной похожестью на те, мертвые. Что там, за ними? Что они видят? Что знают? Но хоть ненависти нет…
Человек этот был на полголовы ниже ростом, чем Аргор. Смуглое точеное лицо, мужественно красивое, неподвижное, полное спокойной силы и достоинства. В самой простоте его воинского одеяния, манере поведения — сдержанно-аристократической, чувствовались властность и уверенность. Он был еще молод, даже по счету лет Средиземья. Длинные волосы цвета темного дерева с неожиданными светло-каштановыми прядями перехватывал на лбу тонкий золотой обод. Тяжелый плащ цвета алого пламени скрепляла на правом плече золотая? фибула с черной змеей с рубиновыми глазами.
По правую руку его, ближе к алтарю, стоял высокий сухощавый человек, совсем седой, с лицом, потемневшим от лет. Свободное черное одеяние до полу и вышитый на груди знак солнечного Ока выдавали в нем жреца. Таких было много убито по приказу Хэлкара, ибо ересь должна была быть выкорчевана. Понятно, что жрец не мог смотреть на нуменорца с приязнью. Презрение и какая-то брезгливая жалость читались на его лице, словно он смотрел на слабоумного уродца.
Зато третий — явный воин по призванию, лет пятидесяти, невысокий, худой, с короткой седой бородой, был готов убить нуменорца, такой ненавистью горели его желто-карие глаза.
Саурон заговорил.
— Я привел его. Осталось ли ваше решение в силе?
Воин в алом плаще проговорил на хорошем нуменорском:
— Да, Посланник. Ему мы не можем доверять. Но мы верим тебе. Если ты наложил на него чары, и он послан тобой помочь нам — мы принимаем его.