— Вы… можете идти, — чужим, чудовищно усталым голосом проговорил Саурон.
И в молчании они вышли из зала — только Элвир задержался на пороге и обернулся.
Куда девался Элвир, Сайта не понял, но решил его отыскать. Он мог бы поклясться, что обошел весь замок, прежде чем наткнулся на юношу. Тот сидел, сжавшись в комок, в углу библиотеки — последнего места, куда Сайта догадался заглянуть.
— Элвир, — Сайта легонько потряс его за плечо.
— А… да… — Элвир смотрел серьезно и грустно.
— Ты скажи, ты из этой… из Земли-у-Моря?
Юноша просветлел:
— Да. Ты — слышал о нас?
— Те ребята назвались Странниками моря. Красиво! — мечтательно зажмурился рыжебородый, — Капитана их звали… Айта?…
— Айтии. Я его еще мальчишкой знал. Он хотел стать мореходом, верно.
Сайта озадаченно поскреб в затылке:
— Слушай, я чего-то не понял, наверно… Я его видел лет десять назад, а самому ему тогда было лет двадцать пять, должно, а может, и поболе. А тебе…
Элвир задумался:
— Вообще-то двадцать…
До Сайты что-то начало доходить — медленно и смутно:
— И здесь ты…
— Одиннадцать лет. А первый раз пришел двадцать один год назад, — Элвир смущенно улыбнулся, — Я сам до сих пор привыкнуть не могу. Если бы не это, — он поднял левую руку, на которой, на безымянном пальце, как и у Сайты, поблескивало кольцо; только камень был темным, да и само кольцо было потоньше, — я бы…
Он замолчал.
— Эй, — нерешительно сказал Сайта, — Ты чего это, братец?
— Странники мало живут. А я — Странник.
— Значит, это колечко… — Сайта недоверчиво разглядывал сердоликовый перстень, — А я-то ему не поверил!.. Слушай, брат, так что, правда — это он и есть?
— Кто? — не понял юноша.
— Ну… Саурианна. Я его, знаешь ли, как-то по-другому представлял.
— А как? — заинтересовался Элвир.
— Ну… такой… — Сайта обрисовал обеими руками неопределенный контур по крайней мере на две головы выше его самого и вдвое шире в плечах.
— Сказки.
— А то, что мне ваши ребята рассказывали — не сказка?
Элвир улыбнулся и покачал головой.
— Слушай, давно спросить хотел — у них что, и правда оружия не было?
— Нет, — юноша вздохнул, — Учитель считает, что я должен уметь сражаться. Хотя бы чтобы защищаться или обезоружить противника — ударить я все равно не могу.
— А?!
— Не умею. Учителю хуже; он мне как-то сказал — ему просто больно. Когда-то было по-другому. А Тот, кто зажег Звезду… — Элвир помолчал и продолжил совсем тихо, — Я думаю, когда прорастаешь Артой, а она — тобой, просто не может быть по-другому.
Сайта мало что понял, но решил это оставить до времени. Сейчас его гораздо больше занимал другой вопрос, но и с ним он решил погодить.
— Пойдем, братец, по замку прогуляемся, — предложил он.
Пока они бродили по залам и коридорам, Сайта молчал; говорил все больше Элвир — рассказывал о своей земле, о мореходах и Странниках, о медных соснах побережья, о белых дюнах и просоленных морем травах, о Дайнтар, о Долине Ирисов, о Единороге и серебряном драконе… Сайта слушал внимательно, но все больше мрачнел и наконец, когда они вершней площадке одной из башен замка, высказал мысль, не дававшую ему покоя:
— Слушай, откуда здесь — этот?
Элвир резко остановился:
— Кто?
— Хэлкар, — имя произнес, словно сплюнул.
— Он… — Элвир растерялся, — Он — наш брат…
— С ума спятил, парень? — Сайта присвистнул, — Ну, ты даешь! Это ж Хэлкар, тот самый!
Юноша взглянул недоуменно — что, мол с того? В больших серо-зеленых глазах появилась тревога.
— Хэлкар, подонок! Ты знаешь, как его называли? — «брезгливый убийца»! Он от городов камня на камне не оставлял, сволочь нуменорская, падаль!..
Сайта длинно и грязно выругался. Элвир заметно побледнел, но ничего не сказал — казалось, он просто утратил дар речи.
— Ты что, не знал? Еще бы, как же, сознается он! Как только язык не отсох — собственное имя произнести! Ты мне скажи, как эту мразь сюда занесло? Что, повелитель ваш тоже ничего не знает? Он же продаст всех и вся, вот только случай подойдет! У него же на лбу написано, что он предатель! Пес нуменорский! Он…
— Ты прав, Могучий Сайта.
Они обернулися одновременно. Лицо Хэлкара было как всегда холодно-бесстрастно — прекрасная маска бога, высеченная изо льда, — только в глазах стояло что-то странное.
— Ты прав, — повторил он и, как тогда, в зале, развернувшись, пошел прочь.
Ветер трепал его темные с сильной проседью волосы и черный плащ.
Сайта обернулся к Элвиру в поисках поддержки, на лице его явственно читалось — «Эк лопухнулся-то!» Лицо юноши было не менее холодным и застывшим, чем лицо нуменорца мгновенье назад.
— Ты оскорбил моего брата, — медленно и раздельно выговорил он страшным неживым голосом, — Как ты посмел. Думаешь — я не знаю. Думаешь — он не помнит. Я буду драться с тобой.
Сайта перепугался не на шутку — его юный спутник совершенно переменился.
— Да ты что, ты что?.. Я ж правду… он и сам сказал…
— Правду, — лицо Элвира перекосилось, — Правду. Ну, так давай, берись за меч. Или — что ты там предпочитаешь, секиру? Я знаю, ты меня убьешь. Все равно. Ну?!
— Элвир, ты что… ну, хочешь я, как это… принесу ему извинения? — Сайта был ошеломлен и растерян до крайности: какой угодно реакци он ожидал на свои слова, но только не этой.
— Принесешь — извинения, — Элвир сказал это тем же ровным голосом, но, перехватив его взгляд, Сайта увидел, что его глаза переполняла невероятная боль, какую можно увидеть только в глазах умирающего, — Извинения. Зачем? Ты ведь — прав. Ты прав, Могучий Сайта.
И, развернувшись так резко, что его черный плащ взлетел крыльями, он бросился следом за Аргором.
— Брат!
Голос его был сейчас совсем иным, чем когда он говорил с Сайтой — чистым и напряженным, как натянутая до предела струна:
— Постой… постой! Прости его! Он ведь совсем не знает тебя!
— Простить? За что? Ведь он прав. И ты, разве ты знаешь — Хэлкара?
Имя прозвучало резко и отчетливо — словно бич хлестнул. Элвир внутренне сжался.
— Знаю, — ответил как мог мягко, — И знаю, каким ты стал.
— Предателем своего народа.
— Нет! — отчаянно крикнул Элвир.
Он лихорадочно пытался придумать — что же сделать, что, что?! Тоска в глазах нуменорца была невероятная, нечеловеческая, и еще страшнее казались эти глаза на спокойном холодном лице, в котором ни один мускул не дрогнул. И тогда юноша решился.
— Идем, — он крепко взял Аргора за руку, — Я буду петь тебе, брат мой.
«И не мерзко называть меня — братом?» Хотел сказать — и не сказал, такая отчаянная решимость читалась на лице юноши.
…Он пел — а на небе зажигались первые звезды, и восточный ветер играл языками пламени, поднимал в воздух недолговечный рой искр. Он пел песни Странников Земли-у-Моря и странников Большого мира, и те песни, что сложил сам, и те, что слышал от менестреля со странной черной лютней, помнившей иные руки и иной голос. Он пел, а ночь опускалась на землю — ветренная звездная ночь, пахнущая горькими степными травами. Он пел древние песни ковыльных степей и холмов, пел о Звезде и Зажегшем Звезду, о доблести навеки ушедших воинов, о соленом морском ветре, о гордых кораблях и о ветви ойолаирэ, что дают в путь мореходам далекой Эленны. Пел о Долине Звездного Тумана и о черных маках, о Зачарованных Островах, о вершинах гор в сверкающих мантиях ледников и о первых весенних цветах, о Той-что-Ждет, о звездопадах, о костре в ночи, о скорби, о надежде, и снова — о море и о Звезде…
Лишь когда звезды начали бледнеть, он умолк. И нуменорец поднялся, встал за спиной Звездочета и, положив руки ему на плечи, сказал тихо и печально:
— Благодарю тебя, брат мой, Король-Надежда. Благодарю тебя. Только прошу — не надо так больше.
Отвернулся и шагнул прочь прежде, чем Элвир успел заглянуть ему в лицо.
Провидец
Они так нежно и изысканно звенят, эти маленькие колокольчики в хрупких ажурных беседках. Утро — перламутровое, неопределенное. Каждый миг мимолетен и неповторим, и вся жизнь такова — миги, мгновения, каждое — единственное. Эта мимолетность, манящая печаль неопределенности и изменчивости — во всем. И девушки в ярких платьях, что идут за водой к источнику — иные каждую минуту. Странно, как при этой изменчивости вещь остается самой собой? Суть? Что есть суть? Все меняется, все хрупко и изысканно, нежно и зыбко. Одно повторяется — эти проклятые видения. Каждую ночь новолуния — всегда, неизбежно и страшно. И это с детства. Непонятно и страшно. Здесь такого нет. Здесь — гармония даже в смерти. Печаль неизбежности, но не ужас. Но ночью — не смерть. Жизнь, но страшнее смерти. И он ее видит.
Страшно жить двойной жизнью. Днем еще как-то можно отогнать мысли. Поэтому — нет наездника и охотника, поединщика и музыканта лучше его. Ночью — опять эти страшные, непонятные видения, от которых перехватывает дыхание. Сначала пытался спрашивать. Затем — затаился.
— …Пропала, понимаешь, — плачет. — Куда я без нее? Как детей-то накормить, а?
Всадник остановился. Он не знал, о чем речь, не знал, что случилось. Но, еще не осознав сам, сказал:
— Иди к Еловой горе. Она там, у порубки.
Оба воззрились на него в изумлении. А вечером крестьянин прибежал, благодаря и кланяясь в землю, говорил:
— Нашел, прямо там и была! Да будет вам счастье и тысяча лет жизни, молодой господин!
«Счастье и тысяча лет… Зачем столько… Если бы понять, что я вижу…»
И началось. Он стал понимать, что видит потаенное. Особенно ясно это стало, когда он во сне увидел, как мать обрезала руку. На другой день все произошло в точности, как во сне. Он испугался. А потом привык. Он видел всякие грядущие мелочи, и даже забавно было иногда подшучивать над друзьями. Но все было до поры.