…Он увидел, как его убили, увидел — кто. Он сказал. Не поверили. Но так и случилось. Тогда стали верить. И бояться его и его видений. Его глаз. Он это видел. Страшно. Все хуже и хуже. Теперь он видел события, как бы на развилке: одно событие и много исходов, в зависимости от обстоятельств. И в ужасе понял, что от его слов зависят судьбы слишком многих, и он должен судить и решать. Страшное бремя. Предотвращая близкое зло, он слишком часто давал жизнь злу дальнему, более страшному.
И он ушел, чтобы не быть с людьми, чтобы не судить… Ведь никто не давал ему права, никто! Страшно видеть — и молчать, знать и мочь, но не уметь пользоваться, о, боги…
«Зачем, за что? Зачем — я, почему? На что мне этот дар? За что наказание, о боги? Я так молод, я еще ничего дурного не сделал…»
Отшельник, сухой, словно ветка сосны с осыпавшимися иглами, но глаза — как раскаленные гвозди. Не скроешь ничего.
— Тебе дан великий дар, и грех губить его. Говорят, раз в тысячу лет рождаются такие люди. Видно, ты избран судьбой.
— Если бы я знал, что делать с этим даром…
— Помнишь ли — «Зов, что заставляет покинуть край счастливый, это — моя дорога. Я разменял золото бездумного счастья на черствый, но живой хлеб страданий. Горько мое вино, но я пью его, ибо в нем — свершенье. Хочешь — возьми мой хлеб, испей из чаши моей — я жду. Боль приноси свою — я возьму ее, дав взамен знание и мудрость.»
— Темны эти слова…
— Разве не темны твои сны? Ты хочешь знать их значение?
— Нет… Я не хочу больше этого видеть, не хочу!
Отшельник встал, прямой и строгий, и поднял свой посох.
— Вон отсюда… трус… будь ты проклят!
«Я должен измениться. Перестать быть собой. Мудрые говорят — не желай себе смерти, ибо жизнь не повторится. Лучше уж умереть, чем это…»
Он помнил сказание: «Глядящий в глаза белого тигра, седого, древнего, бессмертного тигра — изменится. Познавший суть свою — изменится. Познание — убийца покоя, похититель счастья для имеющего жалость. Хочешь мудрости — иди, но оставь покой. Хочешь покоя — убей свою жалость, умри.» Это был первый выбор. Он не хотел умирать — но и жить ТАК больше не хотел.
Глаза зверя — светло-зеленые, затягивающие. Воля — где? Он не видел ничего, он шел, держась рукой за теплую короткую шерсть. Тело зверя — мускулистое, упругое, струится, словно растворяясь. Где я? Что там? Я это видел когда-то… Что это?
Зверь несется гигантскими прыжками, почти не касаясь земли. Туман скрывает его тело — призрачное, как и он, и глаза его — как болотные огни… Человек сидит, изо всех сил держась за жесткую холку…
«Я его видел… Он был другой — моложе, сильнее… Если это он — то я знаю, кто это…»
— Приветствую тебя, Идущий к Закату, — неуверенно, еще сомневаясь.
— Привет тебе, приехавший на Белом Звере…
— Я тебя откуда-то знаю. Я тебя видел? Но ты был так давно. Ты мудр — так говорят. Объясни!
— Что?
— Объясни мне меня.
— Что с тобой?
— Я вижу. Не знаю, не понимаю — что? Если понимаю — то не могу сказать другим, ибо тогда должен судить, а я не в силах…
— Ты всегда видишь? Как это бывает?
— Иногда, теперь очень часто. Словно как слышишь — надо затыкать уши. Но как закрыть душу?
— Ты этого хочешь?
— Не знаю… Теперь — не знаю.
— Сейчас ты можешь видеть? Смотри на меня — что ты видишь? Говори.
И он заговорил. И не выдержал Черный Повелитель.
— Замолчи! Замолчи! — крикнул он, закрывая лицо руками. — Все правда, все так было… Иди за мной.
Листы книги были потрепанными и ломкими.
— Читай. Здесь все поймешь — все, что ты видел. Я буду ждать.
— Ты хочешь, чтобы я отнял твой дар?
— Нет. Теперь — нет.
— Чего же ты желаешь? Говори — все будет, как ты выберешь. Ведь ты можешь видеть грядущее — загляни. Реши.
— Не хочу. Мне это не нужно, я выбрал. Нужно ли мне говорить, что я избрал, Повелитель?
— Нет. Благодарю тебя. Только знай… впрочем, ты уже это сам знаешь. Тяжело знать — предвидеть — и не сметь сказать.
— Да. Я не смогу ничего изменить сам… Молчание.
— Нет. Иначе это будет та же проклятая предопределенность.
— Но зачем тогда мой дар!
— Тот, кто стоит на развилке, спросит — туда ли я иду? Знающий скажет — да или нет. Но не скажет — почему. И не скажет — как дойти, иначе нет смысла в дороге.
— Я отвечу, Повелитель.
«Сталь кольца — оковы на устах моих, на сердце моем. Я знаю. Я вижу. Я молчу. Я не смею менять — предопределенность и зло, что я призову на головы других. Я не смею судить. Не судья, а слуга… Сталь кольца — как печать, как клеймо, как судьба… Лунный камень и ночь, и молчанье пути, я не смею, я смею… Молчать — и идти…»
О «черных культах» в южных колониях Нуменора
…Ночь непроглядно-темна, узкий серп ущербной луны почти не дает света, стволы деревьев в нескольких шагах сливаются в сплошную стену. Кто выйдет из дома в такую недобрую ночь? Что могло выгнать в лес этих сумрачных людей, кутающихся в тяжелые плащи, скрывающих лица под капюшонами?
Они называют это — Служением.
Сколько их собралось на лесной поляне вокруг грубо обтесанной продолговатой каменной глыбы? — не знают и они сами. Как не знают друг друга по именам, не видят лиц друг друга.
Они называют это — тайной Служения.
Тот, единственный, кто сбросит сегодня темный плащ — увидит ли его лицо хоть кто-нибудь? Ущербная луна хранит свои тайны, вряд ли кто-то узнает его, даже если они и были знакомы в том, дневном мире. Знает всех лишь один.
Они называют его — Первым среди равных в Служении.
В мертвом молчании он делает шаг вперед, и невольно вздрагивают собравшиеся, когда раздается его тяжелый голос:
— Я приветствую братьев моих во Служении. Да будут благословенны те, чьи сердца бьются надеждой на возвращение Владыки единого и справедливого. Истинно, говорю я, истинно, братья мои — великая ночь ныне, ибо сегодня еще одна душа взойдет к Властелину, дабы придать Ему сил, дабы мог Он вернуться. И наступит час — падут пред Ним троны Запада, и весь мир — от заката к восходу, от севера к югу — прахом ляжет к стопам Его…
Голос звучит мрачным, яростным вдохновением, ему внимают в молчании, затаив дыхание, не смея не то что слово молвить — переступить с ноги на ногу.
— Так говорю я вам, братья, равный среди избравших путь Служения: грядет Час, когда вернется Он, и будет судить Он, и будет карать Он, и никому не укрыться от гнева Его. И будут те земли, что не покорятся Ему, достоянием злаков сорных, соляною рытвиною, пустынею навеки. Грядет Час, когда вернется Он, и Днем Гнева наречется тот день, когда вернется Он; и истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы…
… Что привело сюда этих людей, кто они? Одни — из тех, кого называют еретиками, кто не умеет слепо верить священным книгам: они пришли узнать истину. Другие — пресытились милостями светлых Валар: они ждут, что сможет дать им — тот, из Тьмы. Третьи — из семей, в которых поклоняются Изначальной Тьме, знающие, что у Тьмы не может не быть господина: они следуют своему пониманию веры… Всех равняет ночь, тень, темные плащи; всех равняет благоговейное молчание, с которым они внимают словам темного пророчества.
Пророк поднимает руки к небу, и немые тени вокруг начинают опускаться на колени.
— О, если бы Ты расторг небеса и сошел! горы растаяли бы от лица Твоего, как от плавящего огня, как от кипятящего воду, чтобы имя Твое сделалось известно врагам Твоим; от лица Твоего содрогнулись бы народы…
Он говорит, словно не видя и не слыша ничего вокруг, и вера почти безумная — в его словах. И двое подводят избранника к камню, указывая ему лечь, и цепи охватывают его тело, и еще один — с чашей в руках — встает в головах и так замирает — слушая.
— Ты милостиво встречал радующегося Тебе и поминающего Тебя на путях Твоих. Но вот, Ты прогневался, потому что издавна согрешили мы и восстали против власти Твоей; и как же мы будем спасены? Все мы сделались, как нечистый, и вера наша — как запачканная одежда; и все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас. И нет призывающего имя Твое, который положил бы крепко держаться за Тебя; поэтому Ты сокрыл от нас лице Твое и оставил нас погибать от беззаконий наших. Но ныне, Владыка и Господин, Ты — Отец наш; мы — глина, а Ты — образователь наш, и все мы — дело руки Твоей. Не гневайся, о Владыка, без меры, и не вечно помни беззаконие. Воззри же — здесь мы все народ Твой! Пошли нам слово Твое, ибо вот — со смирением и коленопреклоненные, молят Тебя об этом дети Твои!..
— Пошли нам слово Твое, — единый сумрачный вздох.
Прикованный молча смотрит в непроглядно-черное небо, не ощущая, как холод камня все глубже проникает в тело. Словно свод храма — великая Ночь над ним; его переполняет восторг, смешанный с благоговейным ужасом: вот сейчас, сейчас это произойдет, всего несколько мгновений… Что? — он не знает: разверзнутся ли небеса, явив Пришедшего судить и карать, разорвет ли напряженную тишину величественный Голос, подобный раскату грома… В мертвой тиши горячо бьется сердце. Великий миг…
— Слушайте!
Вздрагивают коленопреклоненные фигуры от неожиданно звучного голоса.
— Внемлите, ибо было ко мне слово Господина нашего, — безумный восторг в словах говорящего.
— Так говорит Он…
Тянется молчание, и с трепетом ждут новых слов пророка. И голос его раздается вновь — изменившийся, глухой и величественный:
— Когда полны соком виноградные кисти, тогда говорят: «не повреди их, ибо в них благословение»; то же сделаю Я и ради рабов Моих, чтобы не всех погубить. Те же, кто оставил Меня и отрекся от Меня, тех обрекаю Я мечу, и преклонятся они на заклание, потому что Я звал — и они не отвечали, говорил — и они не слушали, но делали злое в очах Моих и делали то, что было неугодно Мне. И рухнут престолы их, и падут твердыни их, и повержены будут беззаконные боги их; ибо их своеволие и беззаконие не укрыть от очей Моих. Посему так говорю Я: вот, рабы Мои будут насыщаться, отвергшие же Меня будут голодать; рабы Мои будут пить, отвергшие же Меня будут томиться жаждою; рабы Мои будут веселиться, отвергшие же Меня будут в стыде; рабы Мои будут петь от сердечной радости, отвергшие же Меня будут кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа. Примите же ныне причастие Мое; и кровь причастия да станет вином в устах ваших, вином истины Моей и завета Моего. Да станет причастие это знаком Избранных Моих для Меня, когда приду Я, и трижды три раза благословен среди Избранных Моих отдавший кровь свою, дабы жажду истины утолили собратья его, и душу свою, дабы мог Я вернуться…