— Элвир… здесь есть мастера лютни? Есть мастерская?
Юноша коротко кивнул.
— Проводи меня.
И — снова молчание. Только на пороге:
— Почему ты не смотришь на меня?
Элвир с трудом поднял голову и взглянул в усталые серые глаза нуменорца.
Теперь Нарион жил только работой. И Элвир снова начал пропадать в Храме Одиночества — он больше не был нужен мастеру, — по крайней мере, так ему казалось, — и приходил редко — садился у порога и смотрел, ни говоря ни слова; Нарион не всегда даже замечал его присутствие. Но на этот раз вышло по-другому.
Еще с порога Элвир услышал обрывок незамысловатой мелодии и с трудом различил слова:
— Четвертой — ирис и костер…
Он постоял немного, прислушиваясь, но Нарион продолжал мурлыкать песенку без слов.
— Нарион, — тихо окликнул Элвир.
Мастер оторвался от работы:
— Да будет светел твой день…
— Что ты пел сейчас?
— Пел? Я? — раздумье стерло улыбку с лица мастера. — А-а… Ты об этом…
Он замолчал, нервно сплетая и расплетая тонкие пальцы; Элвир хотел уже было повторить вопрос, когда мастер заговорил снова:
— Не хотел рассказывать… вспоминать тот день. Я стоял и смотрел, а пламя вдруг взметнулось огненными крыльями…
Пламя взметнулось огненными крыльями, а потом встало стеной — как-то сразу занялись со всех сторон сухие поленья и хворост, и в раскаленной жгучей круговерти уже не увидеть было осужденную. «Пламя Удун», — пробормотал кто-то; на него даже не оглянулись. Никто не мог отвести глаз. Нариона била дрожь.
— Ведьма! — взвизгнул женский голос, и из-за огненной стены рванулся единственный страшный крик, словно душа с кровью вырывалась из темницы искалеченной обожженной плоти.
И — тишина. Всепоглощающая тяжелая тишина — только трещат поленья и гудит огонь, и дым обжигает слезящиеся глаза.
Языки пламени опали, и толпа замерла в едином вздохе ужаса.
Пепел. Только пепел и раскаленно-багровые уголья.
— Святая, — без дыхания зашептали рядом, — мученица невинная, Валар спасли, не допустили несправедливости…
То ли серебряный бубенчик, то ли тишина такая оглушительная — до звона в ушах.
Бубенчик…
Перед ним расступались, давая дорогу.
— Ушла…
Он наклонился, сгреб горсть горячего пепла и начал медленно сыпать его на брусчатку площади. Налетел ветер, закружил вокруг него черные хлопья — толпа шарахнулась, словно боялись, что пепел коснулся их. А он запрокинул голову и тихо запел.
— Кто он?
— Наран. Городской сумасшедший. Там было еще что-то о круге девяти… Не помню. Он всегда поет странное.
— Где его можно найти?
Нарион пожал плечами:
— Где угодно. Он — перекати-поле. На что тебе сумасшедший?
— Как его узнать? — вместо ответа спросил юноша.
— Ну… смуглый, не очень высокий, волосы темные…
— Понятно.
— Эй, погоди! Я же еще ничего тебе не сказал!
— Не сказал?.. — Элвир нахмурился, потом коротко усмехнулся. — А-а… Ты его нарисовал. Представил себе. Этого достаточно.
И — не вышел, а как-то сразу оказался за порогом, оставив Нариона в недоумении.
— Наран.
Сумасшедший, чуть склонив голову, посмотрел на светловолосого юношу — как видно, из знатных — и отвернулся, но тот снова оказался перед ним.
— Я искал тебя.
— А? — воззрился на него Наран и даже рот приоткрыл в усилии понять. — Чёй-то?
Светловолосый, видимо, потеряв терпение, перехватил руку безумца в запястьи и поволок его за собой вниз по улице.
— Чё? Чё я-то? — испуг и растерянность в голосе Нарана звучали весьма правдоподобно.
— Не морочь голову, — тряхнул длинными волосами благородный господин, толкнув Нарана к стене в какой-то подворотне. — Что я, сумасшедшего от Видящего не отличу?
Наран явственно вознамерился произнести очередное «а чёй-то?», но незнакомец ему такой возможности не дал.
— Значит, так, Во-первых, я прошу извинения за то, что приглашение к разговору было… скажем, несколько навязчивым. Во-вторых, я тебя уже целый день ищу по всему городу, и, возможно, это служит некоторым оправданием моему поведению. В-третьих, я не представился — мое имя Элвир, твое мне известно. В-четвертых…
— Да, в четвертых — на кой же ты меня так долго искал, приятель?
— О, — улыбнулся наконец Элвир, — наконец-то я слышу речь разумного человека.
Посерьезнел:
— Я хочу, чтобы ты спел мне одну песню.
— Разве все песенки упомнишь… Которую?
Элвир посмотрел внимательно:
— Ты все прекрасно понял.
Наран поскреб в затылке:
— Была тут у меня одна мысль…
Элвир промолчал.
— Так вот оно что… — уже совершенно серьезно сказал Нарван. — Ну, слушай, коли хочешь.
— Что было — былье, что будет — бурьян;
Цветок бел, огонь рьян…
Шут в короне с бубенцами
Ведьме — память, ведьме — пламя.
Девять — к ночи, три — в закат,
Семь под землю — травы спят…
Что было — былье, что будет — бурьян;
Цветок бел, огонь рьян…
Танцем в пламени костра —
Девять знаков.
Девять трав,
Девять башен,
Девять струн,
Девять минет черных лун;
В папоротнике и соснах,
В Древнем Цвете, в травах, в звездах —
Найди, узнай, пойми, прочти
Знаки Круга Девяти.
Что было — былье, что будет — бурьян;
Цветок бел, огонь рьян…
Одна — полынь, вторая — клен
Четвертой — мак, восьмому — сон
Девятый — ирис, боль и быль,
И третий — золотой дракон.
Шестому — волчья ночь — ковыль,
Седьмому — горький чернобыль,
Для пятой — время и вода,
Для Девяти — Одна Звезда…
Что было — былье, что будет — бурьян;
Цветок бел, огонь рьян…
Звезды знамений — тьма в зеркалах:
Девять ступеней — той, что ушла.
Для первой — сталь, полынь и лед
Второй — звезда-печаль венца,
Для третьей — скалы и волна,
Четвертой — ирис и костер,
Для пятой — к горлу острый серп,
Шестой — холодный ветер гор,
Седьмой — оборвана струна,
Восьмой — огонь и лед кольца;
Девятой — той, что вновь уйдет —
Чужого мира горький хлеб:
Сгореть дотла, сходить с ума —
Чтоб крылья распахнула Тьма,
В ладонях память принести
Как кровь в горсти — и в ночь уйти…
Что было — былье, что будет — бурьян;
Цветок бел, огонь рьян…
Шут в короне с бубенцами
Ведьме — память, ведьме — пламя.
Девять — к ночи, три — в закат,
Семь под землю — травы спят…
Элвир сидел у стены, обхватив колени руками, опустив голову.
— Эй, — нерешительно позвал Наран.
Юноша молчал.
— Эй, приятель… — Наран тряхнул юношу за плечо — не помогло; взял за руку и недоуменно уставился на кольцо с темным камнем.
— Вот так та-ак… — шепотом протянул он и уселся перед Элвиром, не выпуская его руки, свободной рукой подперев щеку. — Чё ж мне с тобой делать-то теперь, парень? Это, значит, то есть, ты был… Уф-ф… Вот так история…
Элвир вроде бы очнулся:
— Ты откуда знаешь? А впрочем, что я…
— Ты, это, ты знаешь что, парень? Есть тут неподалеку одна забегаловка — оно тебе сейчас не помешает. Или, может у вас вина не пьют?
— Пьют, — рассеянно ответил Элвир.
— Вот и славно! А то, приятель, глаза у тебя сейчас… Ты вот что: ты первым иди, а я, значится, следом буду, чуть погодя. Монета-то есть? Нету? Э-эх ты, «девять к ночи»… Ну ладно, держи, чего уж там — меня тут намедни один… хм… облагодетельствовал. Ты только того, не забудь и мне поставить, слышь? Эк тебя, однако…
Хозяин клялся всеми Валар, что вино принес самое что ни на есть лучшее; по виду забегаловки непохоже было, но Элвир все же налил себе кружку — да так и остался над ней сидеть. Наран подошел, как и обещал, чуть погодя, огляделся по сторонам и тихо присвистнул:
— Ох ты, братец, не вовремя я тебя сюда приволок…
— Почему? — безучастно спросил Элвир.
— А ты посмотри, кто сюда идет! И, обратно, пьян в стельку, Это он уж, почитай, месяца четыре такой ходит, а то и поболе. С тех самых пор. Это ж…
Договорить Наран не успел: к столу, пошатываясь, подошел здоровенный мужик. Выглядел он, впрочем, неважно: негустые светлые с проседью волосы его давным-давно не видали ни мыла, ни гребня, щеки обвисли, под глазами — мешки; вдобавок, от него нестерпимо разило потом и перегаром.
— Добрые люди, присесть не позволите ли…
Наран открыл было рот, но Элвир опередил его:
— Садитесь. Места здесь хватит.
И тут человек повел себя странно: он вдруг как-то съежился весь, мелко закивал и, пристроившись на краешке скамьи, затравленно поднял на юношу слезящиеся тоскливые глаза.
— Благодарствуйте, молодой господин, благодарствуйте, благослови Валар…
— Пейте, — Элвиру было нестерпимо видеть эти заискивающие глаза — как у побитой дворняги; он поспешно пододвинул незнакомцу глиняную кружку и наполнил ее вином из кувшина. Нарана передернуло, а незнакомец залпом опрокинул в себя вино, посидел немного молча, потом заговорил:
— Так вот и живу. Пью. А что мне еще… Работа у меня такая, чтоб ее… Жену, детишек кормить надо — трое их у меня, младшенькой-то годик всего… а старший вот, сынок, то есть, тот давечась меня и спросил — правда, грит, мы хлеб за кровь покупаем? Так и спросил. Я-то при нем об этом — ни-ни, да, видно, нашлись вот… А чё, ведь правду сказали. Кто я еще есть… Она ж мне сына спасла, а я ее — к столбу цепями…
Элвир вздрогнул.
— Оно ж такое дело… Я ей яд принес, да она пить не стала. Делай, грит, добрый человек, что должен…