— Этого не могло быть. Я не могу больше. Не могу. Я не хочу это видеть, это не может быть правдой, не может, слишком страшно, я только человек, мне больно, зачем, зачем, за что, почему это — со мной, зачем, за что…
И вдруг, выпустив его, закрыла лицо руками, вздрагивая всем телом, и медленно, без стона повалилась на постель.
Нельзя так больше, невозможно…
Зачем ты пытаешься уничтожить то, что через века очнулось в тебе? Зачем ты хочешь убить себя?
Убить себя?..
Как хорошо было бы думать, что эта любовь — некий подвиг, жертва, коей она сможет спасти проклятую мятежную душу… Но она-ночная не умела так думать о себе, а ее-дневную эти мысли ужасали, ибо по ним она догадывалась, сколь глубоко яд проник в ее сердце. Но зачем это Врагу? Много ли проку ему в слабой безумной девчонке? Или в ее мучениях находит он радость, или лестно ему, что и за Гранью Мира он достаточно силен, чтобы увлечь во мрак еще одну душу?
Найди в себе силы поверить. Пусть тебя учили по-другому: поверь себе. Вопреки всему — поверь.
И — что тогда?
…и, слезами омытые, закроются неисцелимые раны; рухнет заклятье, и истает цепь — ибо только любовь может разбить оковы ненависти. И он будет свободен…
Она плакала и улыбалась, и пламя свечей дрожало, расплывалось в ее глазах, и не было счастья горше, чем сознавать — так будет, и это сделает — она… И непослушными дрожащими губами она шептала странные слова чужого языка, сейчас не казавшегося ей ни странным, ни чужим: кори'м о анти-этэ, Тано мельдо… кори'м о анти-этэ…
Она проснулась поутру с тем же горьким, мучительным ощущением счастья — и в ужасе осознала: это — правда. Все прочее могло быть лживым наваждением, но это — правда. Вот зачем она нужна ему, вот зачем надо, чтобы она поверила в свой полуночный бред. Он получит свободу — а ей наградой станет его холодный издевательский смех: чего еще достойна глупая девчонка, обманутая бесстыдной ложью Врага? И только там, за Гранью, ей и будет дано до конца осознать свое безумие, только там она поймет, что все было не так, все — наваждение, ложь, бред, не было никогда ни того — крылатого, ясноглазого, ни хрупкой зеленоглазой девушки с горчащим на губах именем — Полынь, ни ее народа, ни медово-золотого, медвяного города в белой пене цветущих яблонь, ни черных крестов на ослепительно-белых скалах. А был — Враг, холодный и рассчетливый лжец, убийца, сеющий смерть и ненависть. И не лгали древние предания — ложью была только ее память…
Она натянула одежду, плеснула в лицо водой. Лорн поднялся, потягиваясь, сладко зевая во всю пасть, завилял хвостом: что, гулять пойдем?
— Нет, Лорн. Оставайся здесь.
Он тряхнул головой: не понял.
— Оставайся, — почти резко повторила она и, притворив дверь, сбежала по ступенькам крыльца.
…Она гнала коня к скалистому берегу, и сердце бешено колотилось в такт частому перестуку копыт.
Зачем ты хочешь убить себя?
Нет, не себя: свое безумие, ту ложь, которая завладела ее сердцем. Злые жгучие слезы текли по ее лицу, она досадливо вытирала их рукой, но снова соленая влага переполняла глаза.
«Ненавижу тебя, ненавижу, проклятый, Проклятый!..»
Она стояла на краю скалы под первыми робкими звездами.
— Слышишь?! Я ненавижу тебя! — крикнула отчаянно, — Я ненавижу тебя… мэл кори…
И, стараясь не смотреть на хищно щерящиеся внизу острые клыки скал, шагнула вниз.
…Медно-рыжий пес бежал по берегу моря, бежал так быстро, как только мог, песчинки забивались между пальцев, мелкие камешки больно ранили лапы, путались в шерсти, а он бежал, бежал, и густой морской воздух забивался ему в ноздри, он бежал, высунув язык, пересохший от жаркого дыхания, от соленых брызг, задыхаясь, хрипя от бега — бежал, и знакомый запах единственного родного ему существа, запах молока и меда, и горьких трав — этот запах ускользал от него, был только густой дух высушеных солнцем водорослей и соленой воды, соли и песка, и разогретого солнцем камня, и он остановился, а волны смывали знакомый запах, уносили его куда-то далеко в соленую воду, и тогда он завыл — отчаянно, тоскливо, обреченно, ощутив невероятную пустоту внутри…
…Шторма не было в ту ночь.
О государыне Анкалимэ и сыне ее Анарионе
«Государыня Анкалимэ, первая Правящая Королева Нуменора, рождена была от брака Алдариона-Морехода, сына Тар-Менелдура, и Эрендис Тар-Элестирнэ, дочери Берегара из Дома Беора, в году 873 II Эпохи. Эрендис была весьма рада рождению дочери, ибо по древним законам женщина не могла наследовать престол, и думала она, что желание иметь сына-наследника удержит ее царственного супруга от морских походов к берегам Покинутых Земель.
Однако обманулась она в ожиданиях своих; а так как была Эрендис горда и нравом обладала непреклонным, и не желала она уступить Алдариону ни в чем, сказала она: «Не стану я делить любовь супруга своего с Госпожой Уинен; и, если не желает он оставить свои корабли и моря, покину Арменелос и стану жить в одиночестве, как вдова или как женщина, мужа не знающая; и дочь моя будет пребывать со мной».
И стало так, что, когда вернулся Анардил Алдарион из плаванья, длившегося пять лет, — а было это в году 882, — не нашел он привета у супруги своей; и не хотел ни один уступить, и послужило это причиной разрыва между Алдарионом и Эрендис.
Потому и стало так, что не было у Тар-Алдариона сына-наследника, а лишь дочь Анкалимэ. И в году 883, приняв скипетр и власть, издал новый государь Закон ТарАлдариона, гласивший, что, буде не окажется у Короля наследников мужеска полу, власть его должна перейти к старшей дочери его; и, буде старшей в роду его будет дочь, а младшим — сын, и дочь не отречется от права наследования, суждено ей будет стать Правящей Королевой.
И так говорил государь Алдарион: «Взял я жену себе не из королевского рода, избрав ее по велению сердца своего; но ныне вижу, что это принесло мне лишь несчастья. Потому отныне единый закон для Дома Королей: пусть избирают они супруг и супругов себе только лишь из рода Элроса Тар-Минъятура, Сына Звезды». И стало по слову его; закон же этот получил название Закона Элроса, и все Королевы и Короли Нуменорэ после Анардила Тар-Алдариона свято соблюдали его.
Таким образом, первой Правящей Королевой Нуменорэ стала Тар-Анкалимэ, принявшая скипетр и власть от отца своего Анардила Тар-Алдариона в 1075 году II Эпохи. Долгое время не брала она себе мужа, но, коль скоро двоюродный брат ее Соронто побуждал Анкалимэ отказаться от прав наследования, дарованных ей Законом Алдариона, избрала она супругом своим Халлакара сына Халлатана из младшей ветви Правящего Дома Нуменорэ. Но горда и своевольна была наследница Анкалимэ, и стало так, что после рождения первенца и наследника ее Анариона в 1003 году вспыхнула вражда между царственными супругами, и с той поры никогда не делили они ложе, и других детей не было у них. И, став королевой Нуменорэ, не забыла Анкалимэ оскорбления, нанесенного ей Халлакаром, потому запрещено было ему появляться в столице, и жил он в Хъярросторни, во владениях отца своего, и там окончил дни свои в одиночестве.
Наследница Тар-Алдариона, государыня Анкалимэ не стала продолжательницей дел его; так говорила она: «Валар в великой мудрости и щедрости своей даровали нашим предкам эту землю, свободную от зла, дабы жили мы здесь и не искали других путей, ни других владений.
Вот, отец мой нарушил завет Валар; что принесло это Нуменорэ? — на долгие годы мужи уходили в плаванье к берегам Сирых Земель, покинув семьи свои, жен и детей своих; воистину, горек их удел. Сколь бы драгоценными не были те вещи, что привозили мореходы из странствий своих — оплатят ли они тяжкое бремя, что легло на плечи их близких? Здесь наша земля; разве не более достойно нас украшать ее по мыслям и силам нашим, нежели пускаться в безрассудные и бесцельные путешествия?»
И, верная решению своему, Тар-Анкалимэ не оказывала ни в чем поддержки Гильдии Мореходов; однако многие ремесла достигли расцвета своего в годы ее правления. И возведен был тогда в Арменелос Дворец Королей, великолепный и величественный, каким и ныне можно видеть его — краса и слава Поднебесного Града.
Однако государыня, хоть и была сурова нравом, не чуждалась праздненств и пиров; красота и изящество всегда находили отклик в ее утонченной душе. Потому на первых порах надеялись мореходы Гильдии смягчить ее диковинными дарами, привезенными с берегов Эндорэ; но, хоть и не пренебрегала она их подношениями, в душе оставалась непреклонной. И не было поддержки, ни помощи Верховному Королю Элдар Гил-галаду, и оплоты Нуменорцев на берегах Эндорэ, те, что возведены были в годы правления Тар-Алдариона, приходили в упадок, ибо все меньше кораблей приходило к берегам Эндорэ; и Гильдия Мореходов была в небрежении в те годы. Немногие решались оказывать помощь им, и то — лишь в тайне, страшась гнева государыни.
Сын и наследник Тар-Анкалимэ Анарион рано связал себя узами брака. Следуя Закону Элроса, избрал он супругу себе из рода Манвендила, второго сына Элроса ТарМинъятура, Мэлдис Ясноокую. Однако государыня осталась недовольна выбором сына, ибо сама она прочила в супруги ему Алтариэль, младшую сестру князя Андуниэ Атандила из рода Сильмариэн Прекрасной. Двух дочерей подарила Анариону супруга — Нимлот и Тинталле, и сына Суриона; и возрадовалась королева, ибо не было в ее сердце любви к сыну, непокорному ее воле, потому и медлила она назначать его преемником своим, быть может, надеясь втайне, что передаст власть одной из дочерей его. Потому приняла она Нимлот и Тинталле под опеку свою, и сама воспитывала их. Однако суровый нрав государыни пробудил в сердцах дочерей Анариона лишь страх и неприязнь; и отреклись они от прав наследования в пользу брата своего Суриона. Королева же в отместку принудила их дать обет безбрачия, ибо не терпела она тех, кто шел наперекор воле ее.