— Сэнъя…
Непривычно мягкие нотки в голосе Исилдура заставили Элендура удивленно приподнять брови. Никогда еще не видел он в глазах Короля Верных такого отчаянья, такой мольбы — сердце дрогнуло от внезапной жалости, Элендур, шагнув к отцу, положил руку ему на плечо. И отвел глаза, прочитав во взгляде отца жгучую благодарность — пусть не за любовь сына, но хоть за сочувствие.
— Сэнъя, — хрипло повторил Исилдур, — послушай, мы еще можем спастись. Всем не уйти, но мы двое…
Элендур отшатнулся; он ждал другого. Лицо его застыло, голос прозвучал резко и недобро:
— Не играй в благородство хотя бы сейчас. У тебя это скверно выходит. Спастись может только один, и ты, верно, уже решил — кто. Ну так беги. Спасай свою шкуру… король. Тебе не привыкать. Я не стану платить за свое спасение чужой кровью.
Исилдур поднял руку, засалоняясь, словно от удара, от жестоких слов сына. Элендур стиснул зубы, заставляя умолкнуть невольную жалость.
— Сэнъя, это ведь простые воины, а ты…
— Королевский сын, хочешь сказать? Это люди. И я ничем не лучше их. Я не предатель. Лучше разделить судьбу братьев, чем быть предателем и трусом.
— Благодарю, королевич, — оскалился Исилдур, — без твоего позволения я не мог уйти.
Воистину, в тебе благородная кровь; я и не ждал от тебя иного решения!
Он никак не мог подавить бьющую его дрожь — не умел справляться с болью, с безнадежным отчаяньем, эти чувства всегда вызывали в нем ярость; он не понимал, что говорит — да это уже и не было важно: сын оттолкнул его, как когда-то оттолкнул отец, не захотел понять — что ж, тем хуже, он действительно не собирается подыхать здесь! Белый гнев застил ему глаза, и словно издалека доносились жестокие слова сына:
— Выслушай, король, что хочет сказать тебе последний твой советник. Ты, отрекшийся от родства с сестрой отца твоего лишь потому, что ее избранником стал человек с более смуглой, чем у тебя, кожей — ныне я отрекаюсь от родства с тобой и говорю: ты не отец мне! Ты, блюститель чистоты крови, узнай хотя бы сейчас — чистая кровь еще не означает чести, мужества и благородства. Ты, предавший своего брата в час опасности, кровью утверждавший свою власть — знай: лишь Элендил достоин был зваться королем Верных, да и был истинным королем во все дни жизни своей; ему давал я клятву верности, и не изменю ей, пока я жив. Ты не король для меня! Беги же, если сумеешь. Здесь нет работы для палача. Здесь умирают воины.
И еще я скажу тебе: недолго будешь ты носить этот венец. Ты заплатишь за кровь, пролитую по твоей вине. Так будет.
Исилдур скрипнул зубами и шагнул в темноту, нашаривая на груди тяжелый медальон на тонкой золотой цепочке — но обернулся, словно надеялся еще, что сын остановит его. Элендур на мгновение прикрыл глаза; голос его прозвучал жестко и насмешливо: — Не бойся. Я воспитанник Элендила, не твой. Я не умею бить в спину.
…Он не смотрел вслед Исилдуру — напряжено вглядывался в темноту, пытаясь понять, не подбираются ли снова Орки.
Страха не было. Может быть, страх живет, пока есть надежда — а надеяться больше было не на что. И некогда размышлять о том, что ждет за гранью: станешь ли странником Неведомых Путей — или, как говорят предания лесных людей, еще одним золотым цветком в Лоэг Нинглорон. Была горечь — почти раскаянье: впервые в жизни он так жестоко говорил с человеком. Пусть все это и было правдой — но «справедливость без милосердия»…
Темные тени медленно приближались.
Тяжело биться почти вслепую — и, как на грех, небо затянули низкие облака… Если бы хоть капля света…
Огонь!
Элендур внутренне выругался: как же не догадался сразу! Орки боятся огня. Отступил к костру, выхватил тлеющую ветку:
— Гоните их огнем!..
Вспыхнувшая было гневная радость схлынула сразу, как только понял, чего стоил этот шаг назад. Эстэлмо, его оруженосец, с глухим стоном осел на землю. Стиснув зубы, Элендур ткнул факелом в перекошенную морду Орка — тот взвыл, пытаясь защитить голову вскинул руки — и нуменорец с силой ударил его клинком в грудь. Словно из-под земли выросла еще одна темная фигура — Элендур взмахнул факелом…
Это был не Орк.
Бледное лицо — без выражения, без возраста. Немигающие жуткие глаза. Тусклый металл кольчуги, темная одежда, темный плащ.
Мертвый, ничего не выражающий взгляд в лицо — завораживающий, как взгляд змеи.
Элендур растерялся всего на миг.
…И последнее, что он ощутил — цепкие, мягкие, словно бескостные пальцы, ощупывающие его тело.
…Наделенному Силой нет дела до боя. Он должен найти. Это должно быть на груди у одного из предводителей. Надо найти. Наставник будет доволен. Великие Безымянные наградят его. Он поймет. В этом — Сила. Так сказал Безликий. Доверил ему. Он найдет.
Хороший воин. Здоровый, сильный. Жаль. Мог бы стать одним из высшего круга Воинов.
Воинов мало. А Орки глупы и трусливы. Этот — смелый. Был. Жаль. Хорошая кровь. Круг не любит проливать кровь: Безымянные милосердны. Но эти не понимают мудрости Наставника, значит — враги. Не хотят служить — должны умереть. Это справедливо.
Было — четверо. Здесь — трое. Мертвы. Этого у них нет. Найти четвертого. Не мог уйти далеко.
Лизнул липкие от крови пальцы.
Соленая, густая. Горячая. Много силы. Говорят, Безымянные пьют кровь и оттого бессмертны. Когда-нибудь он попробует. Не теперь. Надо спешить. Найти след.
…Он бежал, задыхаясь, как загнанный зверь, не разбирая дороги. Уже стих за спиной орочий вой и звуки боя, а он все не мог остановиться, только иногда затравленно оглядывался через плечо — нет ли погони. Доспех был слишком тяжел, но остановиться, чтобы снять его, Исилдур не мог. Здесь, на равнине, не было даже редколесья, как у лагеря Нуменорцев — а ему хотелось забиться куда-нибудь, спрятаться; хоть он и уговаривал себя, что — невидим, от страха это не спасало.
Наконец он повернул на запад, к Андуину. Если перебраться на тот берег — это спасение.
Даже если его будут преследовать, река собьет со следа; тут и орочье чутье не поможет. Он поспешно освободился от доспеха, отшвырнул меч и вошел в воду.
Вода оказалась неожиданно холодной — у него перехватило дыхание. Он надеялся на свои силы — но через несколько минут понял, что переоценил себя; быстрое течение сносило его к югу, нежданная усталость сковала тело, от пронзительного холода сводило ноги — он безуспешно боролся с судорогой. Глупо было бы погибнуть сейчас, когда спасение так близко…
Нет, он, конечно, выкарабкается — нужно только немного передохнуть.
Он перестал бороться с течением и отдался на волю ледяного потока, вертевшего его, как сухой листок, попавший в водоворот. Наконец, решив, что достаточно собрался с силами, он поплыл к западному берегу. Его принесло туда, где Сир Нинглор впадает в Великую Реку — он не знал этого, да ему, пожалуй, уже было все равно — только бы добраться до твердой земли…
Его охватил ужас. Только сейчас он почувствовал, как чудовищно одинок — жалкая песчинка в бескрайних просторах Эндорэ. Равнодушная река и равнодушное небо — никому и ничему нет дела до злосчастного измученного человека. Он вершил волю Валар — а Валар не помнят и не знают о нем… Один, один… Да полно, есть ли они — бессмертные боги в Благословенной земле? — есть ли и сама эта земля?.. Может, нет вообще никого и ничего, кроме него — продрогшего слабеющего человека, захлебывающегося в мутной холодной воде?..
Он не заметил, когда Кольцо, которое так и не смог надеть, как должно — оно не шло дальше второго сустава безымянного пальца — соскользнуло с его руки. И это тоже было неважно: главное — добраться до берега, ведь вот же он — так близко, близко, рукой подать…
Он выполз из воды на болотистый берег — оскальзываясь, цепляясь за пучки жестких листьев, не чувствуя, что его пальцы кровоточат от множества неглубоких длинных порезов.
Онемевшее усталое тело было уже неспособно ощущать боль. Но он был спасен. Спасен. Эта мысль не рождала радости — отстраненное ощущение облегчения, не более. Он был слишком измучен, чтобы думать о чем-либо, кроме сна. Добраться до твердой земли и лечь, лечь… Он не думал ни о тех, кто остался позади, ни о последних словах сына, ни о потере Кольца — только об отдыхе.
Пошатываясь, он поднялся в рост.
Со стороны — чудовищная нелепость: дрожащая вымокшая фигура, одежда разодрана о камни, в жидкой грязи — и сверкающая звезда Элендилмира. Но ему было уже все равно. Об этом он тоже не думал — не было сил.
Он медленно побрел вперед. Нога зацепилась за тонкий прочный корень, и человек чуть было не упал, бессвязно хрипло выругавшись. Чавкала под ногами размытая дождем болотистая почва — больше ни один звук не нарушал тишину Лоэг Нинглорон.
За ним уже давно следило несколько пар глаз. Дважды низко пропела тетива — и без звука, нелепо взмахнув руками, человек рухнул ничком, ткнувшись в жидкую грязь.
…Он шел по следу легко и уверенно, остановившись лишь раз — на исходе второго часа, когда наткнулся на сброшенный доспех Исилдура. Осмотрелся, прислушался к чему-то внутри себя и решительно повернул на восток.
— …Мы не прикасались к нему, господин.
Он коротко кивнул. Хорошо. Это хорошо. Его сильные руки перевернули коченеющее тело, чуткие пальцы зашарили по намокшей окровавленной одежде: две коротких тяжелых стрелы торчали в горле и слева в груди, при падени человек еще глубже загнал их в тело.
Вот оно.
Длинные пальцы Наделенного Силой наткнулись на небольшой тяжелый медальон. Он нашел то, о чем говорил Безликий. Его наполнило чувство удовлетворения. Падаль пусть гниет здесь; но еще одну вещь он возьмет.
Краем плаща Наделенный Силой вытер светлый камень. В разрыве тяжелых облаков показалось бледное размытое пятно луны, и Элендилмир вспыхнул под его пальцами. Да. Здесь тоже сила. Чужая и древняя сила. Безликий будет доволен. В путь.
Он сделал знак Оркам следовать за ним. Надо спешить. Надо успеть до рассвета.
— …Я принес, Великий.