могли, посмотрев на вал, уверенно сказать: «Так, мужик, это “Опель”, он вот такой-то, я точно знаю, никакого VIN мне не надо, я его в каталоге и так нашёл, и у него вот такие ремонтные размеры». У нас уже были в наличии наиболее популярные вкладыши востребованных ремонтных размеров, потому что отшлифовать вал по справочнику – это одна история, а укомплектовать отшлифованный вал вкладышами – уже совсем другая. И часто случались ситуации (собственно, они и сейчас случаются): в умной книжке – в эдаком букваре – написано, что второй ремонт существует, а в природе вкладышей второго ремонта, извините, нету! Так что можно было по справочнику отшлифовать вал во второй ремонт, а потом его выкинуть. В связи с отсутствием в неживой природе необходимых вкладышей. От этих необдуманных действий мы своих клиентов по возможности остерегали. Наверное, за это кто-то из них был нам благодарен – по крайней мере, у нас сформировался устойчивый поток заказов на шлифовку валов. А ещё образовался некоторый склад вкладышей, сальников и прочих полезных штук.
Рассказывая о развитии нашего бизнеса, я обязан объяснить причины некоего качественного скачка, что пришёлся на девяносто четвёртый – девяносто пятый годы. Помните, описывая события девяносто третьего, я говорил, что у нас не было возможности приобрести расточной станок и что дело тут далеко не в отсутствии подходящего помещения? А вот в девяносто пятом мы раскошелились на наш первый шлифовальный станок 3Д, который обошёлся нам в пятнадцать тысяч долларов. Это была колоссальная сумма по тем временам. Так откуда же взялись эти деньги? Каким образом мы так выросли?
Ну, тогда со страшной силой росло всё – это был «эффект низкой базы», в обществе жили большие надежды, была уверенность, что мы всего добьёмся, мы всё преодолеем, что мы идём в светлое будущее рядами и колоннами – и это было действительно здорово! Очень хотелось бы испытать такой энтузиазм ещё и ещё раз: честное слово, в воздухе пахло успехом, а успех заразителен. Вот такие внешние условия: практически пустой рынок, большой объём неудовлетворённого спроса – словом, развивайся не хочу. Ещё один важный фактор: в девяносто четвёртом году я совершил первое эпохальное для себя лично приобретение: купил свою первую квартиру. Это были феерические переживания – я расстелил на полу в свежеприобретённой двушке привезённую из деревни перину, улёгся на неё, стал смотреть в потолок и осознавать помаленьку, что никто не придёт и не выгонит меня отсюда, что я здесь живу.
Какое это было счастье! От души желаю всем читателям переживать такие замечательные моменты. Увы, такое бывает нечасто: психологи называют этот эффект умным термином «гедонистическая адаптация», а попросту привыканием к хорошему.
Словом, приобретение квартиры было для меня поистине великим событием, тем более что располагалась она на Семёновской набережной, у метро «Электрозаводская». Рядом родной институт, общага – и посиделки по поводу защиты дипломов и прочих торжественных событий из общежития на Малой Семёновской, 12 плавно перемещались ко мне на кухню. А там к тому времени уже стоял большой холодильник «Либхерр», и его морозилка была всегда забита пельменями россыпью, отменного качества, покупаемыми в кулинарии Московского электролампового завода. То есть почти по Молоховец: если к тебе неожиданно нагрянули гости, что нужно? Кипящая вода, пол-ложки соли, две пригоршни пельменей – ну и все сыты. Хороший такой, весёлый был период жизни: настроенная гитара в углу, прислонённая к стене, велюровые сиденья от «Ауди-100» в сорок третьем кузове, которые стояли на кухне и были на диво удобны, журнальный столик – за отсутствием обеденного… Зато всё весело! Много было тогда разных забавных, занятных, комичных и трагикомичных эпизодов… кое о чём расскажу.
Когда я купил квартиру, я был рад до невозможности. Так рад, что даже не знаю, как это описать. У меня регулярно стали бывать гости – благо общага рядом и студенческих друзей ещё никуда жизнь не разбросала. Все связи были крепки и легки, и даже отсутствие мобильных телефонов никак не мешало общению: мы знали, как встретиться, как созвониться по городским – ну и виделись регулярно.
А тут в Москву осенью – это был примерно ноябрь девяносто четвёртого года – нагрянул Малыш, он же Игорь Михайлович Колесников. Который, прожив в Москве около трёх лет, так и не нашёл того дела, которое бы его реально увлекло, – был инженером на заводе ЛОЗа, потом торговал «кубанскими специалитетами»: мёдом и ароматным подсолнечным маслом… А дома его ждали вполне приличные перспективы. Потому что хлопец он статный, толковый, грамотный, с высшим образованием, два метра ростом, кулак – пивная кружка. То есть именно такому нужно быть в колхозе управляющим или каким-то ещё высоким начальством. Он и сказать мог, и кулаком по столу мог – для убедительности. Игорь Михайлович на тот момент уже начал реализовывать карьеру кубанского руководителя…
Мы все с Игорем давно не виделись, а поздней осенью он приехал в Москву, возник шикарный повод собраться всей студенческой банде, повидаться, обменяться новостями… Ещё он никогда не был у меня в новокупленной квартире – а ведь очень хотелось, честно говоря, и похвастаться!
Ну так вот: быстренько обзваниваются друзья, назначается время вечернее, часов в пять, не очень поздно, – собираемся, мол! Естественно, у меня: пивка попьём, Игорёк (в смысле, Малыш) всякие дивные южные соленья привёз – помидорчики-огурчики, сальце… ну шикарно!
И в условленное время съезжается в мой милый дворик две-три машины, из них вылезает приглашённая публика… Среди приглашённой публики были Гиви Корнеев, сам Малыш (естественно), старший брат Малыша Серёга (такой же нехилой комплекции гренадёр), Иля (Ильнур Ирикович Мансуров) – наш институтский сотоварищ, художник и большой шутник.
И вот вся эта банда выгружается из автомобилей, достаёт банки солений, кульки с разными вкусностями… идём наверх. Быт у меня тогда был уже налажен, но крайне спартанский. И выясняется, что нам для полного счастья было бы хорошо прикупить свеженького хлебушка, чёрненького – к сальцу-то да к водочке… А ещё зелени – петрушки, кинзы, – что сможем найти, то и замечательно. И майонеза. Вот, собственно, и всё. А остальное… много ли нам надо? В принципе, всё есть.
Гонцы за хлебом-зеленью-майонезом тут же нашлись: один из них я, а второй – Серёга, брат Малыша, самый взрослый из нас (ему тогда было года тридцать два). Сказал: «Давай я с тобой схожу, чтоб не скучно было…»
Спускаемся мы с Серёгой по лестнице, открываю я дверь подъезда – и наблюдаю следующую, весьма характерную для девяностых годов, картину. Стоит пазик… и мне это уже не нравится! Ну не нравится мне пазик, стоящий во дворе!!! У пазика распахивается передняя дверь – и в колонну по одному, в касках, брониках и в полной экипировке, на нас с Серёгой бежит… ну, пара отделений бойцов. А мы – да вот они мы: из подъезда вышли, а вот отойти от него на безопасное расстояние не смогли.
В итоге первый бегущий – а я совершенно чётко вижу: будет, сука, бить! – бьёт меня акаэмовским прикладом в грудак, а коленом – в пах. В грудак, дай Бог ему здоровья, ударил не со всей силы – потому что удар прикладом рёбра ломает гарантированно, – то есть парень врезал мне крепко, но… сдержанно. Видимо, предполагал, что я, скорее всего, мирный житель и в его боевых действиях особо не участвую. По яйцам тоже, сука, больно… но вытерпеть можно.
Серёга получает такой же комплект ударов, и первый бьющий, в маске, остаётся с нами – а остальные летят с топотом вверх по лестнице. Серёга – взрослый, здоровый – нависает нехилой своей массой над нашим конвоиром и говорит: «Чувак!
Я в куртку не полезу! Смотри сам: во внутреннем кармане паспорт…»
Чувак залезает Серёге в карман, достаёт паспорт, смотрит на него, бросает паспорт в снег, после этого оглядывается, всем своим видом показывая, что мы ему неинтересны, – и мелкой рысью бежит догонять товарищей.
Мы стоим как два… чудака, в общем: руки вгору, больно нам, в снегу валяется Серёгин паспорт…
Серёга опускает руки:
– Ну, будет мир-то дивить! Стоять с поднятыми руками посреди двора двум здоровым лбам, наверное, блин, уже хватит! Давай поднимаем имущество с земли – и идём куда шли! За хлебушком то есть… и за майонезом.
И пошли мы за хлебом и майонезом – слегка прихрамывая, поохивая и потирая ушибленные места. Купили чего смогли. Заодно по дороге немножко отдышались, прокашлялись… идём обратно.
Подходим к дому. Серёга говорит:
– А знаешь чего? Это… давай пацанам ничего говорить не будем? Потому что засмеют же! Ну реально засмеют!
– Да, – говорю, – Сергей Михайлович, ты как всегда прав. Давай замнём для ясности.
Поднимаемся на второй этаж ко мне… а дверь открыта. Заходим в квартиру – а там веселье! Если было бы чего переворачивать вверх дном, перевернули бы – но, на моё счастье, особо оказалось нечего. Ванну с толчком не перевернуть: они к полу прикручены, а из остальной мебели у меня журнальный столик и мойка, которая опять-таки приделана к полу и к стенам. Народ кряхтит по углам… какие-то люди в масках и камуфляже топчутся по моей небольшой квартирке. Всё разглядывают, лезут всюду… достали из-за двери топор – уж не помню, откуда этот топор у меня оказался, но зачем-то нужен был. И этот обычный тупой топор из хозяйственного магазина «гости» рассматривают так, будто топора раньше никогда не видели. Однако камуфлированный народ из квартиры потихонечку уходит, потеряв к нам всяческий интерес. На кухне сидит, собственно, сам Малыш. Сидит на стуле – и я понимаю, что Малышу хреновато… Ему полотенцем обвязывают голову, накладывают тугую повязку на рёбра… Занимается этим Гиви: служба в погранвойсках, видимо, включала в себя некий элемент фельдшерской подготовки. Совершенно бледный и потерянный, по квартире бродит Ильнур Ирикович Мансуров… Выясняется следующее: когда нас слегка били внизу камуфлированные товарищи и лазили по Серёгиным карманам в поисках документов, голова колонны уже подлетела к моим дверям. Ну, подлетело это «маски-шоу» к дверям, ну, позвонили в звоночек – а совершенно расслабленный народ подумал, что это мы что-то забыли: деньги, наверное. И пошёл открывать Гиви. Смуглый, усатый – ну типичный Гиви!