Мы радостно согласились: ценник был адекватный. Арендодатель в лице ВНИИинструмента оказался коллективным «приличным человеком». Но ошибок при выборе помещения мы в первый раз наделали много. По порядку. Помещение было на втором этаже. Грузовой лифт был, но ни по грузоподъёмности, ни по габаритам наш шлифовальный станок в него не помещался, к тому же до этого лифта от ворот было… ну, наверное, метров пятьдесят, а от лифта до цеха – ещё, наверное, метров сто. Преодолеть это расстояние, каким-то чудом запихать в лифт незапихуемое (то есть станок, не влезавший туда по размерам) – ну вот она, нетривиальная задача в высшем своём проявлении… К тому же нам тогда казалось, что ничего не будет страшного, если мы поставим столик – обычный канцелярский столик – в холле ВНИИинструмента и там будем принимать заказы на валы, блоки и прочее.
Практика показала, что эта надежда была по-детски наивной. Естественно, нам пришлось ставить временное сооружение со свободным выходом в свободный мир (то есть на улицу Большая Семёновская) и там организовывать приём-выдачу заказов, комплектацию запчастями и прочая, и прочая. В начальной версии формат нашего бизнеса и теоретическая модель его организации такого пердимонокля не предусматривали.
Но, как бы там ни было, помещение во ВНИИинструменте мы арендовали. Первая задача, которая требовала решения: разобрать станок 3Д (потому что целиком он ну никаким образом не пролезал) и затащить его на второй этаж промышленного здания. На сию тему опыт человечеством был приобретён к тому моменту гигантский. Оказалось, что строители пирамид оставили нам великое ноу-хау, которое называется «железный лом». А ещё – некое дивное такелажное приспособление, которое всю письменную историю называлось «яйца»: то есть два колёсика и рычаг, желательно кованый, хуже – если сварной, который позволяет поддеть тяжеленную железяку, приподнять её над земной твердью сантиметра на два, на три, на пять и таким образом как-то её переместить.
Прежде чем занять цех, его ещё предстояло освободить от стоявшего там оборудования – видимо, неиспользуемого, – от которого ВНИИинструмент в тот момент избавлялся. Честно говоря, глядя на те станки, которые оттуда увозили, слеза не капала – то есть чего-то из них купить, пока была возможность (всё равно ж выбросят!) не захотелось. То ли проницательности не хватило, то ли оборудование было не особо ликвидное.
Несмотря на все трудности, путем героических усилий шлифовальный станок был частично разобран, поднят на второй этаж, собран, налажен и запущен. Сотрудники ВНИИинструмента, наблюдая за нашей вознёй, постепенно прониклись к нам добрым отношением. Для опытных производственников видеть монтаж и запуск нового оборудования было отрадно. Особенно на фоне общего развала производства и хаоса середины девяностых. Хорошие отношения со старожилами были важны и очень помогли в будущем. Живя в основном на работе, хорошо находиться в доброжелательном окружении. И для решения хозяйственных вопросов взаимное уважение сторон – наилучшая основа.
Летом 1995-го, в разгар освоения цеха на Семёновской, уж не вспомню как, к нам просочилась информация, что продаются станки на улице Адмирала Макарова. Там строительная компания «Крост» выкупила ведомственный ремонтный завод, заточенный исключительно на ремонт двигателей Д-160. Станки можно было купить дёшево, но забрать было необходимо быстро. Картина: тёмный цех, электричества нет, никакой инструмент не подключишь, всё оборудование можно перемещать только вручную, и если успеешь забрать отсюда несколько шлифовальных, расточных и хонинговальных станочков, то они твои… Вот мы их оттуда и забирали. Орудовали ломами вместе с Гиви Корнеевым. В этот же драматический момент мы, можно так сказать, позвали на помощь Романа Миляева (который был тогда ещё студентом) – просто на том основании, что малый он редкой физической силы. Вот Роман тогда и явил свою богатырскую мощь, а также готовность помочь, потому что подорваться и нестись чёрт знает куда, на край Москвы, ради сомнительного удовольствия двигать тяжёлые железяки по неровному полу практически в темноте – для этого нужно обладать определённой решительностью, альтруизмом, и вообще здоровым пониманием слова «дружба».
Итак, перебравшись на Семёновскую набережную, в небольшую, весьма для меня уютную двухкомнатную квартирку, я себе жил-поживал. Занимался активно работой, мыслями, компаниями (в смысле регулярно собирал у себя друзей-приятелей) – в общем, жизнь шла, бурлила, била ключом…
Дело было одним воскресным утром. Воскресенье в России (не знаю, как в иных местах, но в России это так) преимущественно наступает после субботы. А суббота имеет ряд национальных особенностей.
Итак, было утро воскресенья. Часиков примерно девять – ну, может, даже без четверти. Я себе мирно спал – потому что накануне была суббота. А субботу я посвятил посещению милого музыкального кабачка под названием «Гульбарий», где вдосталь наобщался с хорошими людьми, наслушался хороших песен – и под необременительную закуску переусердствовал с не очень хорошим, зато доступным пивом. В общем, накануне я был нетрезв, но весел – а теперь наступило утро пробуждения. Я ещё не до конца проснулся, но уже подозревал, что, когда открою глазки, буйная головушка будет побаливать.
И тут как назло затрещал злобный такой, советский дверной звонок: «Дз-з-зын-н-н-нь!» Я удивился – кого это принесло в такую рань? Ко мне-то, в общем, чужие никогда не захаживали – стало быть, если кто припёрся, так это свои. Но тут вариантов было достаточно много. Иногородние друзья, приехавшие, например, из Ахалкалаки, – они любят нагрянуть экспромтом… мама, в конце концов, могла приехать по каким-то надобностям в Москву и заглянуть ко мне с утра пораньше – проверить моё житьё-бытьё, ну и чайку заодно попить.
В общем, так и не предположив толком, кого же это принесло в такой час, я напялил спортивные штаны, сунул ноги в тапочки и поплёлся открывать. Открываю дверь квартиры, и – удивительное дело! – передо мной стоит незнакомая дама элегантного возраста… ну то есть эдак постарше меня – лет сорока с плюсом. В шубе. Норковой. Что для девяносто пятого или девяносто шестого года, когда происходили описываемые события, не особо характерно: люди тогда всё больше ходили в болонье… И смотрит дама на меня так уверенно, даже чуть вызывающе.
Когнитивные способности мои были в тот момент слегка подавлены, то есть, говоря по-русски, я тупил. И вот я туплю, смотрю на неё и не знаю, что сказать… Жду, чего она скажет. А она и говорит – с некоторым вызовом, я бы даже сказал: – Ну? Может быть, мне всё-таки предложат войти? Или я так и буду стоять на лестничной клетке?
Я бубню:
– Ну… проходите… пожалуйста.
Пропускаю её, она проходит уверенной походкой в квартиру. То ли я предложил, то ли она сама догадалась – в общем, прошествовала на кухню. Так это глянула вокруг… вправо… влево… и потом опять, видя, что я туплю, начала меня побуждать хоть к каким-то разумным действиям:
– Ну, может быть, мне предложат сесть, например? А ещё неплохо было бы чашку кофе предложить даме… с утра. Под кофе и разговор лучше идёт.
Слово «разговор» было произнесено с нажимом.
Я предложил даме присесть, она опустилась на стульчик у столика. Тогда у меня было уже поуютней: я успел чуть отремонтироваться. Мебель там… светильники, занавесочки, то-сё – то есть квартира выглядела вполне себе презентабельно.
Следует заметить, что, проходя по коридору в кухню и вращая «командирской башенкой» с прицелом-дальномером и всем остальным налево-направо, дама отмечала всё: и свежие обои, и ламинат на полу.
Ставлю чайник, размешиваю растворимый кофе – другого не имеем… А дама начинает разговор мне в спину – думая, наверное, что я уже потихонечку в себя пришёл и что пора уже переходить к сути дела.
Так вот, дама и говорит:
– Что ж, давно я хотела посмотреть, с кем это моя свиристелка неразумная жить собирается…
Меня крайне озадачила эта фраза, и я стал мучительно перебирать в памяти, кто бы это мог устроить мне такой «подгон босяцкий» в виде этой дамы – не знаю там… потенциальной тёщи, чьей-то мамы, бог его знает. Но ничего в голове моей не вытанцовывалось, то есть пазл не складывался. Вроде бы ни с какого фланга такую свинью подложить мне было некому. Наблюдаю… коплю информацию.
Вспоминаю, правда, что в пятницу были у меня в гостях мои милые друзья, Серёжа с Леночкой. Вроде бы сидели нормально, хорошо, а потом – ну, ребята эмоциональные – решили они поссориться, сделали это с большим размахом: пошвырялись посудой в стену, повизжали, поплакали, понервничали очень сильно, меня взбудоражили. Ну как бы и ладненько: я ж их давно знаю – они такие люди. Пары чашек мне не жалко. В общем, единственное предположение, которое у меня возникло: может быть, дама в шубке – это Ленина мама? Ну, поскольку Лена, возможно, звонила с моего телефона, это как-то определилось, мама вычислила – и пришла разбираться со мной… хотя я-то, в общем, не при делах. Моя должность в позавчерашней вечеринке была «гостеприимный хозяин», и с барышней я не более чем приятельствую.
Строю я эдак предположения у себя в голове – а дама, получив кофе и меня во фронтальной проекции (то есть я сел напротив неё и превратился в одно внимательное ухо и два туповатых, но тоже внимательных глаза), держит мхатовскую паузу. Смотрю. По-прежнему ничего не понимаю. Дама прихлёбывает кофе и начинает наконец содержательную часть беседы.
– Я считаю, Андрей, нам с вами давно следовало познакомиться и в конце концов поговорить о планах на жизнь – серьёзно, как взрослые люди.
Вся эта тирада – она абсолютно логична. За исключением одного.
– Мадам, – говорю, – я готов поговорить. Но есть одно обстоятельство: я ни разу не Андрей…
Дама чуть вздрагивает, отшатывается, меняясь в лице, в глазах отражается бурная мыслительная деятельность. Потом, прищурив один глаз и понизив голос, спрашивает: