Под нею стелилось ровное поле, потом вздыбились горы, потом серебром блеснула извилистая речка, на берегу которой темнели слабые контуры хижин. Луч опустил ее (но разве не она сидит здесь, в своем доме, у зеркала?) на земляной пол чужой хижины, и она увидела Его.
Он сидел за дощатым длинным столом, задумчивый и грустный. Перед ним грудой лежали деревянные обожженные таблички вед (низанные на бечевку), еще не испещренные письменами. Тут же оружие. Видно по всему: на заре Летописец выйдет в поход и догонит рать ведунов. Инда долго наблюдала за ним, понимая, что он не видит ее и видеть не может. Она прощалась с ним.
Она видела, как подошла к нему статная женщина в расшитой одежде, ласково взяла его за руку и повела от стола. Видела, как эта женщина стелила широкую постель. Видела, как Летописец подошел к другой постели, на которой спали двое малышей — девочка и мальчик — и поцеловал их в лоб. Слышала, как статная женщина позвала его: «Ганг!» — и протянула к нему руки.
Так вот как зовут тебя, любимый, в твоем племени! Ганг… Ей дороги были эти последние минуты прощания с любимым, но пора было уходить: статная женщина снова окликнула его:
«Ганг!» И он пошел к ней.
Инда вскрикнула от нестерпимой боли в сердце и, проваливаясь в темноту, в которой медленно плавали какие-то крошечные серебряные точки, унесла с собой последний взгляд Летописца, в зрачках глаз которого отразилось ее, Индино, лицо…
Она не знала, сколько пробыла в забытьи, но первое, что сделала, придя в себя, — с силой наступила ногой в кованом сапожке на туманную гладь зеркала, раскрывшего ей горькую правду, и то, слабо хрустнув, раскололось.
Она не стала подходить к своему бронзовому зеркальцу, не стала трогать свое лицо, ища морщины. Она молча села у догорающего костра, в бездумье, глядя в проем хижины на холодные звезды этой чужой земли, и так просидела до рассвета.
— Что ты натворила, внучка! — услышала она испуганный голос бабушки. — Ты разбила Наследство! В наказание за это ты стала обыкновенной смертной женщиной, и тебе не дожить до нашего прихода к окоему!
— Обыкновенной? — очнувшись, переспросила Инда. — Значит, я не стала бессмертной старухой, как ты?
— Старухой ты станешь, но в свое время, как становятся все обыкновенные женщины. Но твой век будет так короток!
— Но мне и не нужно ничего другого! — дивясь непониманию бабки, молвила Инда.
Теперь она резво подбежала к бронзовому зеркальцу, и оттуда блеснуло белоснежным пятном ее молодое зеленоглазое лицо.
— Ты ничего не понимаешь, бабуля, хотя и прожила сто лет! Пусть я проживу вполовину меньше, зато я знаю, что такое Любовь и Обман, зато я увидела любимого тогда, когда не могла больше терпеть разлуки, и попрощалась с ним. А впереди еще очень большая жизнь. Разве этого мало?
— Глупая, — качая головой, тихо проговорила старая бабка, — зато ты больше уже не ведунья.
— Зато я просто женщина и воин!
В селенье раздались призывные звуки боевой трубы: то воины собирались в поход мести. Инда, с этого дня не ведунья, теперь могла идти вместе с ними.
Опоясавшись мечом, закинув за спину колчан со стрелами, не забыв прихватить и ларец с целебными снадобьями от ран, выбежала она из хижины и, свистнув своего саврасого веселого конька, поскакала туда, где звенела походная труба. Может быть, Летописец уже там или примкнет к рати по дороге. Какое ей теперь до него дело? Она попрощалась с ним, а в походах нет места ни для любви, ни для личных обид.
…Потом, после похода мести, их ждало большое переселение с берегов Ениса через высокие снежные горы в теплую страну, где вспять друг от друга текут две большие реки — каждая к своему морю, и им пока нет названия…