Кабели, удерживавшие фигуру, запульсировали быстрее, их свечение стало почти ослепительным.
— Кайен! — истошный крик Лиры был полон ужаса.
Он шагнул вперед, протягивая руку к светящейся, жемчужной коже.
В тот миг, когда его пальцы были в сантиметре от того, чтобы коснуться Нулевого Пациента, все кабели, удерживавшие его, с оглушительным треском лопнули.
Фигура, освобожденная от своих оков, медленно опустилась на пол. И протянула свою гладкую, безликую руку навстречу руке Кайена.
Это был момент истины. Момент, который мог даровать ему божественную силу или стереть его из реальности. И он, не колеблясь, сделал свой выбор.
Его пальцы коснулись ее.
Глава 30: Эпитафия Пустоты
Не было ни вспышки света, ни взрыва энергии. Не было ничего.
В тот миг, когда их пальцы соприкоснулись, мир для Кайена просто исчез. Он не чувствовал ни своего тела, ни присутствия Лиры, ни холода лаборатории. Он оказался в абсолютной, бесконечной пустоте. Не в серой, знакомой пустоте своей души, а в первозданной, чернильной пустоте, что была до сотворения миров.
Он был один.
И в то же время, он не был один. Он чувствовал Его. Другого. Существо, которое он освободил. Оно было здесь, везде, оно было самой этой пустотой.
У него не было ни голоса, ни мыслей, но Кайен понимал его. Это было общение на уровне чистой концепции.
«Кто ты?» — спросил Кайен, его вопрос был не звуком, а формой, которую приняла его воля.
«Я — Начало», — ответила Пустота. «Я — возможность. Я — чистый лист, на котором мир написал себя. Они нашли меня. Пытались прочитать. Пытались написать на мне свою историю. Но они были плохими авторами. Их чернила были ядовиты. Я заболел от их слов».
Кайен понял. Клан Черного Солнца не просто пытался использовать его как батарейку. Они пытались перепрограммировать его, навязать ему свои законы, свою волю. Но первозданная пустота не может иметь законов. Попытка навязать их привела к катастрофическому сбою — к «болезни», которая и уничтожила их цивилизацию.
«Ты другой», — продолжала Пустота. «Ты не пишешь. Ты читаешь. Ты собираешь истории, что уже написаны. Ты — Летописец. Ты носишь в себе шрамы чужих историй. Ты похож на меня. Ты тоже исписан».
В пустоте перед Кайеном возникли три световых пятна. Рубиновый кристалл Райкера. Железный комок Корвуса. И его собственный, крошечный прозрачный кристалл.
Пустота коснулась их.
Она коснулась Эпитафии Корвуса, и Кайен почувствовал, как грубая, бычья ярость внутри него не исчезла, а была… очищена. Словно из руды извлекли чистый металл. Осталась лишь концепция силы, воли к битве, без личности и ненависти.
Затем она коснулась рубинового кристалла Райкера. И произошло то же самое. Сложные, высокомерные слои личности капитана, его страхи и амбиции — все это было стерто, как пыль. Осталась лишь чистая, идеальная концепция тактики, стратегии и смертоносной точности.
Два чужих наследия перестали быть чужими. Они стали просто инструментами. Чистыми, без примесей.
Наконец, Пустота коснулась его собственного кристалла. И они слились. Прозрачный кристалл Кайена впитал в себя часть этой бесконечной, первозданной пустоты. Он не стал черным. Он остался прозрачным, но теперь в его глубине, как зрачок в глазу, плавала крошечная точка абсолютной тьмы.
«Ты был страницей. Теперь ты — часть книги», — прозвучала последняя мысль в его голове. «Ты не просто читаешь истории. Теперь ты можешь их стирать. И писать свои. Но помни: у каждой истории есть цена. А у пустой страницы — самая высокая цена из всех».
Мир вернулся.
Кайен стоял на коленях посреди лаборатории. Его рука все еще была вытянута, но он никого не касался. Безликая, светящаяся фигура исчезла. Она не умерла. Она не ушла. Она стала частью него.
Он поднял руку и посмотрел на свою ладонь. Он чувствовал себя… пустым. И полным одновременно. Ярость Корвуса и интеллект Райкера больше не были голосами в его голове. Они были просто навыками, лежавшими в его арсенале, как меч или нож. А в центре его существа была тишина. Спокойная, могущественная тишина.
— Кайен!
Крик Лиры вырвал его из транса. Он обернулся.
Она стояла у закрытой двери, отчаянно пытаясь ее открыть. Но дверь не поддавалась.
— Мы в ловушке! Оно исчезло, и теперь это место… оно умирает!
Она была права. Белое свечение стен начало меркнуть, сменяясь тревожным, красным аварийным светом. Пульсирующие вены на стенах начали усыхать и крошиться. Это место питалось жизненной силой своего пленника. Теперь, когда пленник был свободен, комплекс умирал. И он собирался похоронить их под тоннами камня.
Кайен встал. Он чувствовал себя другим. Сильнее. Спокойнее.
Он подошел к гигантской круглой двери. Он приложил к ней ладонь. Он не искал протоколов, не пытался взломать механизм. Он просто… пожелал.
Он представил себе, как атомы в запирающем механизме перестают взаимодействовать друг с другом. На одно короткое, неуловимое мгновение он «стер» концепцию замка.
Раздался оглушительный щелчок, и гигантская дверь, весившая сотни тонн, с легкостью отъехала в сторону.
Лира смотрела на это с открытым ртом. Это была не сила. Это была не магия. Это было нечто иное.
— Не отставай, — сказал Кайен, его голос был ровным и глубоким, лишенным прежней неуверенности.
Они выбежали из угасающего святилища в машинное отделение. Здесь тоже все рушилось. Магические кораллы трескались, выбрасывая снопы нестабильной энергии. С потолка падали камни.
Они бросились к шахте аварийного выхода. Но путь был прегражден. Массивный силовой кабель, сорвавшись с креплений, рухнул вниз, полностью перекрыв проход. Он весил десятки тонн.
Лира остановилась в отчаянии. Это был конец.
Но Кайен даже не замедлил шаг. Он вытащил свой черный меч. Он не стал вливать в него ярость или тактику. Он влил в него частичку своей новой пустоты.
На одно мгновение клинок перестал быть черным. Он стал похож на дыру в реальности, на вырезку из ночного неба, в котором не было звезд.
Он нанес удар.
Он не рубил кабель. Он просто провел по нему своим «пустым» клинком.
И там, где прошел меч, металл просто исчез. Не было ни разреза, ни оплавленных краев. Просто идеально ровная пустота. Огромный кабель был перерезан, словно был сделан из бумаги.
Кайен прошел через образовавшийся проем. Лира, ошеломленная, последовала за ним.
Они достигли лестницы и начали свой безумный подъем наверх, в то время как самые глубокие уровни зиккурата за их спинами коллапсировали, превращаясь в могилу для секретов клана Черного Солнца.
Когда они, изможденные, наконец выбрались на поверхность, под багровое небо Сердца Пустоши, и обернулись, они увидели, как гигантский зиккурат содрогается. Из его вершины, из черного солнца, вырвался последний, беззвучный импульс пустоты, который стер его из реальности. Огромное строение просто исчезло, оставив после себя лишь идеально гладкую, стекловидную воронку в земле.
Проклятие было снято. Ад, созданный кланом, поглотил сам себя.
Кайен и Лира стояли на краю этой воронки, двое выживших на пепелище чужих амбиций.
Лира посмотрела на Кайена. На его спокойное лицо. На его глаза, в глубине которых теперь, казалось, отражалась сама бесконечность. Он изменился. Он больше не был просто падальщиком. Он больше не был просто летописцем.
— Кто ты теперь? — спросила она, и в ее голосе был трепет.
Кайен посмотрел на свои руки, затем на горизонт, где за пределами этой мертвой земли его ждал мир, который все еще хотел его уничтожить.
— Я — Эпитафия, которая еще не написана, — ответил он. — И теперь… я сам буду ее автором.
Их путешествие в Сердце Пустоши закончилось. Но его собственная, настоящая история только начиналась.
Глава 31: Незапятнанный Лист
Когда последний отголосок падения зиккурата затих, наступила тишина. Но это была не та мертвая, гнетущая тишина, что царила здесь прежде. Впервые за тысячи лет Кайен услышал звук ветра.
Он поднял голову. Фиолетовая, больная дымка в небе редела. Сквозь нее пробивались лучи чистого, белого света. Проклятие, державшее в плену эту землю, рассеивалось. Сердце Пустоши медленно, мучительно начинало дышать снова.
Лира смотрела на Кайена, и в ее взгляде смешались благоговейный трепет и глубокая настороженность. Мальчишка, которого она вела через пустоши, исчез. На его месте стоял кто-то — или что-то — иное. Его глаза были спокойны, но в их глубине таилась бездна. Вся его фигура излучала ауру завершенности и пугающего контроля.
— Ты в порядке? — спросила она, и вопрос прозвучал глупо даже для нее самой.
Кайен посмотрел на свои руки. Он чувствовал себя странно. Пустым. В его голове больше не было чужих голосов. Ярость Корвуса, интеллект Райкера — они не исчезли, но теперь были не гостями, а просто инструментами в ящике. Аккуратно сложенными, безмолвными. А в центре его души царила спокойная, могучая тишина. Это была сила Пустоты, которую он впитал.
Он посмотрел на свою ногу, на уродливый шрам, оставшийся от когтей Жнеца. Это был знак его прошлого, его слабости. Теперь он казался чужеродным.
Он сосредоточился. Он не стал призывать свою Эпитафию Выживания. Вместо этого он обратился к новой силе. Он представил себе концепцию шрама — память о ране, записанную на его коже. И он, словно редактор, вычеркивающий строку, просто… стер ее.
Лира ахнула. На ее глазах шрам не зажил. Он исчез. Кожа под ним стала гладкой и чистой, какой была до ранения. Не осталось и следа. Это было не исцеление. Это было переписывание прошлого.
Кайен почувствовал легкую, но отчетливую усталость. Не физическую, а иную. Словно он потратил крошечную частичку своего собственного бытия, чтобы отменить бытие шрама. У этой силы была своя цена. Экзистенциальная.
Они нашли укрытие среди скал, чтобы отдохнуть и осмыслить произошедшее. Мир менялся на глазах. Ветер принес первые семен