Он не атаковал. Он не защищался. Он начал транслировать.
По всей площади, по всему древнему городу, усиленная энергией осколка, прокатилась беззвучная, ментальная волна.
Спящие, пробуждавшиеся в агонии и ужасе, внезапно услышали нечто иное. Они услышали тихую, печальную колыбельную. Скорбь в этой мелодии была им знакома, она резонировала с их собственным тысячелетним одиночеством. Но гармония давала им то, чего у них никогда не было — покой. Принятие. Их яростные, безумные крики стихли, сменившись тихим, mournful гулом. Они перестали ломать свои тюрьмы. Они просто… слушали. Пробуждение не остановилось, но оно перестало быть агрессивным.
Ассасины же были совершенно не готовы к такому. Их разум, закаленный для убийства и защиты от ментальных атак, был беспомощен перед этой силой. Это была не атака. Это была эмоция в ее самой чистой, первозданной форме.
Волна скорби ударила по ним, как физический удар. Их отточенная дисциплина рассыпалась в прах. Двое, что бежали к озеру, рухнули на колени, их плечи затряслись от беззвучных рыданий. В их разумах всплыли все их подавленные страхи, вся их боль, все их потери. Лидер группы, «Скорпион», замерла на месте, ее лицо исказилось от ужаса, когда перед ее мысленным взором предстали призраки всех, кого она когда-либо убила.
За несколько секунд вся элитная группа убийц была полностью нейтрализована.
Кайен вытащил меч из земли. Он был бледен, по его губе стекала тонкая струйка крови. Трансляция на таком уровне стоила ему дорого.
Площадь погрузилась в тишину, нарушаемую лишь тихим гулом успокоенных Спящих и всхлипами сломленных ассасинов.
Лира медленно опустила лук. Она смотрела на Кайена, и в ее глазах был трепет. Он не просто выиграл бой. Он остановил войну, даже не нанеся ни одного удара.
Кайен медленно подошел к лидеру ассасинов. Женщина, которая еще минуту назад упивалась своей хитростью, теперь смотрела на него так, словно он был самим богом смерти и отчаяния.
— Ты хотела забрать осколок, — сказал Кайен, и его тихий голос был единственным звуком на затихшей площади. — Хорошо. Сначала я заберу твои секреты.
Глава 106: Язык Боли
Лидер ассасинов, чье имя было Таша, попыталась подняться, но ее тело не слушалось. Волна скорби парализовала ее волю. Она могла лишь с ужасом смотреть, как Кайен приближается, его спокойные глаза казались ей двумя безднами.
Он присел перед ней на корточки.
— Кто вас послал? — спросил он. Его голос был тихим, но он проникал в ее разум, как холодная сталь.
Таша стиснула зубы, пытаясь собрать остатки своей воли.
— Я… ничего… не скажу…
— Скажешь, — просто ответил Кайен.
Он не стал ее пытать. Он не стал угрожать. Он просто приложил кончики пальцев к ее вискам.
И поделился.
Он не стал транслировать скорбь Сердца Эха — это бы просто убило ее или свело с ума. Он выбрал нечто более личное. Он открыл ей доступ к Эпитафии Корвуса. Не к его силе, а к его предсмертному моменту. К грубой, животной ярости, смешанной с шоком и болью от того, что его жизнь обрывается.
Таша закричала. На одно мгновение она перестала быть элитным убийцей. Она стала простым гвардейцем, чье тело пронзает холодная сталь, чья жизнь утекает в грязный снег.
— Хватит! — взмолилась она, когда Кайен убрал руку.
— Кто вас послал? — повторил он.
— Старейшина… Старейшина Ву, — выдохнула она, ее тело дрожало. — После провала Фэя… он возглавил операцию…
— Где он?
— Он… он ждет на границе болот. Ждет, когда мы принесем ему осколок…
Кайен получил то, что хотел. Он узнал имя лидера и его местоположение. Но ему нужно было больше.
— Что вы знаете об осколках? Откуда клан узнал об этом месте?
Таша молчала, ее взгляд снова наполнился упрямством.
Кайен вздохнул. Он снова коснулся ее висков. На этот раз он поделился с ней другим наследием. Падением Королевы Паучихи. Он заставил ее почувствовать, каково это — быть гигантским, могущественным существом, чей мир рушится, чьи опоры подрезаны, чье тело падает в темноту, чтобы разбиться о камни.
Приступ ужаса и бессилия был еще хуже, чем предсмертная ярость. Когда он убрал руку, Таша рыдала.
— Из библиотеки… — прошептала она, ее воля была сломлена окончательно. — У нас был шпион в Корвусе. Он добыл копию нескольких страниц из… из Зала Забытых. Там говорилось о «точках резонанса». Местах, где спят осколки. Это место было первым в списке…
Теперь картина была полной. Клан не просто искал. У них был список целей.
— Что теперь? — спросила Лира, подходя к нему.
Кайен посмотрел на сломленных ассасинов, затем на затихающих Спящих.
— Мы забираем осколок. И уходим.
Оставить ассасинов здесь означало позволить им перегруппироваться или быть убитыми пробудившимися Спящими. Убить их было бы милосердием. Кайен выбрал третий путь.
Он подошел к каждому из них и коснулся их лба. Он не стирал их память. Он стер их намерение. Он нашел в их разумах концепцию «верности клану Алого Кулака» и стер ее.
Они не умерли. Они не сошли с ума. Они просто… опустели. Их многолетняя служба, их клятвы, их миссия — все это превратилось в бессмысленный набор слов. Они стали просто людьми, без цели и направления, потерянными в центре проклятого болота. Это была участь, возможно, худшая, чем смерть.
Закончив, он повернулся к черному озеру.
— Пора.
Он снял сапоги и одежду, оставшись в одних штанах. Он передал «Незапятнанный» Лире.
— Если я не вернусь через час… уходи. Не оглядываясь.
Лира молча кивнула, ее лицо было серьезным.
Кайен сделал глубокий вдох и шагнул в неподвижную, черную воду.
Глава 107: Озеро Тишины
Вода не была холодной. Она не была и теплой. У нее не было температуры. Погружение в черное озеро было похоже на погружение в ничто. Кайен не чувствовал давления на уши или сопротивления воды. Он просто опускался в абсолютную, безмолвную тьму.
Свет от его медальона здесь не работал. Он просто гас, поглощаемый этой вязкой пустотой. Кайен был слеп. Единственным его ориентиром был сам осколок, который теперь ощущался не как точка в пространстве, а как центр гравитации, тянувший его вниз.
Он опускался все глубже. Вокруг него не было ни рыб, ни водорослей. Лишь изредка он проплывал мимо идеально сохранившихся, затопленных зданий древнего города.
Наконец, его ноги коснулись дна.
Он стоял на центральной площади города, но той, что была под площадью. Это было огромное, вымощенное черным камнем пространство. А в его центре, на постаменте, парил он.
Осколок.
Он был похож на идеально отполированный шар из черного обсидиана, размером с человеческую голову. Он не светился. Он поглощал свет, которого не было. Вокруг него не было ни ауры, ни энергии. Лишь абсолютный, непоколебимый покой. Это была концепция «Стазиса» в ее чистейшей, первозданной форме.
Кайен медленно подошел к нему. Он знал, что не может просто взять его. Попытка схватить такую вещь силой была бы равносильна попытке схватить черную дыру.
Он не стал его касаться. Он просто протянул к нему свое сознание. Свою душу.
Он не пытался его поглотить. Он начал диалог.
Он показал осколку все, чем он был. Падальщика, выживающего в грязи. Ученика, танцующего с осенним листом. Воина, стоящего на вершине горы. Летописца, ищущего истину. Он показал ему другие осколки, что жили в нем — ярость Корвуса, контроль Королевы, гармонию Лиана. Он показал ему Пустоту, что стала его сутью.
Осколок Стазиса ответил.
Он показал Кайену свою историю. Он показал ему мир, который горел. Катастрофу, пришедшую извне. Он показал, как жители этого города, вместо того чтобы бежать, собрались на этой площади, готовые встретить свой конец. И он, этот осколок, в своем первом и последнем акте сознательной воли, сделал то единственное, что умел — он нажал на «паузу». Он остановил время для них, погрузив их в бесконечный сон, в надежде, что однажды катастрофа минует и их можно будет разбудить.
Но катастрофа не миновала. Она лишь утихла. А сам осколок, истратив всю свою волю на этот один-единственный акт, погрузился в сон вместе с ними, став их хранителем и тюремщиком одновременно.
Кайен понял. Он не был злым. Он не был и добрым. Он был просто… уставшим.
«Твой сон окончен», — послал Кайен безмолвную мысль. — «Ты выполнил свой долг. Теперь твое время отдыхать».
Он не пытался его забрать. Он предложил ему покой. Он предложил ему стать частью чего-то большего, частью новой гармонии, которую он строил в своей собственной душе.
Черный шар завибрировал. Он узнал в Кайене родственную душу, другой осколок Эха. Он почувствовал в нем наследие Лиана — ту самую гармонию, которой ему не хватало, чтобы завершить свой цикл.
Медленно, без сопротивления, черный шар уменьшился в размерах, превратившись в маленький, идеально гладкий, черный камень, и плавно опустился в протянутую руку Кайена.
Поглощения не произошло. Произошло принятие.
В тот миг, как Кайен взял его, он почувствовал, как наверху, на поверхности, что-то изменилось. Тысячелетний сон закончился.
Он знал, что нужно уходить.
Он начал свое всплытие.
Когда он вырвался на поверхность, его встретил изумленный взгляд Лиры.
— Что произошло? — спросила она.
Кайен посмотрел на город.
— Они проснулись.
И это была правда. По всему древнему городу Спящие, один за другим, начали выходить из стен. Они не были безумными. Они были растерянными, как дети, очнувшиеся ото сна. Они смотрели на свои руки, на свои дома, на небо. Тысячелетняя колыбельная закончилась.
А затем они увидели Кайена и Лиру, стоящих у озера. Они не выказывали враждебности. В их древних, нечеловеческих глазах было лишь тихое, бесконечное любопытство.
— Мы должны уходить, — сказала Лира. — Пока они не решили, кто мы — боги или демоны.
Кайен кивнул. Он сжал в руке гладкий черный камень. В его душе теперь царил абсолютный покой. Наследие Стазиса не дало ему новой боевой техники. Оно дало ему нечто большее. Умение останавливать. Не только врагов, но и себя. Умение находить точку абсолютного покоя в сердце любой бури.