Он сел, прислонившись к изогнутой внутренней стенке рога, и размотал повязку. Рана выглядела плохо. Края были рваными, и она все еще сочилась кровью. Обычный бальзам, который он выменял у Грея, здесь бы не помог. Нужны были швы.
И у него было все необходимое.
Стиснув зубы до скрипа, он приступил к самой ужасной процедуре в своей жизни. Он взял одну из костяных игл и продел в нее жесткое, как проволока, сухожилие Жнеца. Это была его хирургическая игла и нить.
Первый прокол кожи заставил его вскрикнуть, закусив губу до крови. Боль была невыносимой, но он продолжал. Он не думал. Он действовал. Он видел перед собой не свою ногу, а кусок мяса, который нужно было починить. Он шил, неумело, грубо, стягивая края раны. Кровь и пот смешивались, капая на пол пещеры.
Когда последний, седьмой шов был наложен, он был почти без сознания. Рана была зашита. Уродливо, криво, но она была закрыта. Он туго перевязал ее остатками чистой ткани.
Изможденный, он откинулся назад. Его тело дрожало от пережитого шока. Он выжил. Снова. Он сразился с неведомой тварью, использовал окружение, чтобы победить, и сам зашил себе рану инструментами, сделанными из врага.
Он посмотрел на свои руки — они были в его собственной и чужой крови, в грязи и костяной пыли. Он больше не был просто Кайеном-Падальщиком. Он был чем-то большим.
Он был выжившим в Диких Землях.
И пока он проваливался в тяжелый, лихорадочный сон, в глубине его души, рядом с рубиновым монументом и запертым железным идолом, что-то изменилось. Его собственная сущность, до этого бывшая лишь серым, пустым пространством-тюрьмой, начала обретать форму. В самом ее центре, из пустоты, начал расти крошечный, едва заметный кристалл. Не красный, не железный. А прозрачный, как слеза.
Его собственная Эпитафия только что зародилась. Она была почти пустой, на ней была лишь одна-единственная, первая гравировка.
Выживание.
Глава 11: Кристалл в Пустоте
Сон Кайена был лихорадочным, рваным одеялом, сотканным из боли и воспоминаний. Он снова был в Отстойнике, чувствуя на себе презрительные взгляды. Он снова стоял перед Стариком Греем, ощущая его жадность. Он видел ярость в глазах Корвуса, ледяной расчет в стойке Райкера, и бездумный, всепожирающий голод Костяного Жнеца.
Образы кружились в хаотичном вихре, угрожая разорвать его рассудок. Он был на грани, тонул в чужих жизнях и чужих смертях.
Но в самом центре этого урагана было нечто новое. Тихое, неподвижное ядро. Точка спокойствия. Воспоминание о том, как он сам, своими руками, зашивал свою рану. О том, как он обрушил кость на своего врага. О том, как он выбрал побег вместо верной смерти.
Все эти разрозненные моменты были связаны одной нитью, одним упрямым, непоколебимым фактом.
Он выжил.
Это простое осознание стало его якорем. Вихрь воспоминаний начал замедляться и рассеиваться, уступая место знакомой серой пустоте его души.
Он вновь парил в своем внутреннем мире. Но на этот раз все было иначе. Пустота не ощущалась больше чужой или враждебной. Она была его частью. Он чувствовал ее границы, ее текстуру. Это была не тюрьма для чужих наследий. Это был его дом.
Его взгляд обратился к трем монументам, парящим в центре.
Величественный, рубиновый кристалл капитана Райкера сиял сложным, интеллектуальным светом. Он был источником порядка, стратегии и смертоносной точности.
Рядом с ним, подавленный и тусклый, висел уродливый железный комок Корвуса. Он излучал грубую, примитивную силу и ярость, которую Кайен теперь держал под контролем.
А между ними было нечто новое.
Крошечный, почти незаметный кристалл. Он не был ни красным, ни железным. Он был абсолютно прозрачным, как капля чистейшей родниковой воды. Он не сиял, а скорее мягко светился изнутри ровным, спокойным светом. И в отличие от холода Райкера и жара Корвуса, этот кристалл излучал едва уловимое тепло. Тепло жизни.
Это была его Эпитафия.
Он приблизился к ней, рассматривая единственную, первую гравировку на ее поверхности. Простое слово. Его первая истина. Выживание.
Что оно значит? Что оно дает? Это не было техникой, не было оружием.
Он сосредоточился на своем кристалле, и в ответ тот слабо пульсировал. Кайен почувствовал, как тонкий, едва заметный поток энергии исходит от него. Эта энергия не была направлена наружу. Она текла внутрь, в саму ткань его души. Она была как бальзам, успокаивающий хаотичные вибрации двух других Эпитафий. Она укрепляла его собственную волю, делая ее стержнем, вокруг которого вращались чужие наследия. С ее помощью подавлять ярость Корвуса стало легче. Анализировать знания Райкера, не рискуя потерять себя, стало проще.
Это был фундамент. Основа, на которой он мог строить все остальное.
И это было не все.
Поток энергии, исходящий от его кристалла, начал просачиваться за пределы души, в его физическое тело. В своем трансе Кайен смог «увидеть» свою раненую ногу. Он увидел рваные ткани, воспаленные мышцы, инородные швы из сухожилий. И он увидел, как его собственная, внутренняя сила окутывает рану. Она не творила чудес, не заживляла ее мгновенно. Она делала нечто более тонкое. Она ускоряла естественные процессы. Клетки делились быстрее. Кровь эффективнее боролась с заражением. Ткани медленно, но верно начинали срастаться.
Его Эпитафия была инструментом не разрушения, а сохранения. Сохранения его собственной жизни.
Он не знал, сколько спал. Когда сознание вернулось, мир за пределами его убежища уже успел дважды погрузиться во тьму и дважды встретить рассвет.
Первое, что он почувствовал — тупую, ноющую боль в ноге вместо той острой агонии, с которой он отключился. Он осторожно приподнялся и размотал повязку. Зрелище было все еще отвратительным, но он сразу заметил разницу. Опухоль спала. Покраснение вокруг швов уменьшилось. Рана затягивалась с неестественной скоростью.
Его сила работала.
Второе, что он почувствовал — это голод. Хищный, всепоглощающий. Его тело, ускоряя регенерацию, сожгло все до последней калории. Ему срочно нужна была еда и вода, иначе он умрет не от ран, а от истощения.
Собравшись с силами, он подполз к выходу и осторожно отодвинул камни.
Дикие Земли встретили его все той же тишиной и запахом пыли. Солнце, тусклое и белое, висело в пепельном небе. Опасность никуда не делась, она лишь затаилась.
Он не мог оставаться здесь.
Нужно было охотиться. Но как? Он падальщик, а не следопыт. Он привык иметь дело с мертвыми, а не с живыми.
Он на мгновение закрыл глаза, погружаясь в себя. Ярость Корвуса была бесполезна. А вот разум Райкера... Он был не только воином, но и командиром, который водил отряды по диким местностям. Он должен был знать.
Кайен начал вспоминать. Не боевые техники, а другие знания, погребенные в рубиновом кристалле. Как находить следы. Как определять съедобные корни по форме листьев. Как искать воду, следуя за полетом определенных насекомых.
Знание было там. Разрозненное, неполное, но оно было.
Он встал, опираясь на стену рога. Он больше не был просто падальщиком с ворованной силой. Он был симбиозом. Он был выжившим, использующим аналитический ум мертвого капитана.
Закинув за спину свой черный меч, Кайен шагнул из своего временного убежища. Он больше не был жертвой, убегающей от хищников.
Он сам становился хищником. И его первая охота начиналась.
Глава 12: Закон Когтя и Клыка
Дикие Земли были обманчиво пусты. На первый взгляд, здесь не было ничего, кроме пыли, ветра и гигантских костей. Но наследие Райкера учило Кайена видеть скрытую жизнь.
Он двигался медленно, его хромота заставляла его быть осторожным. Каждый шаг был выверен. Его взгляд, направляемый памятью капитана, больше не скользил по поверхности. Он искал детали. Потревоженный камешек. Сломанная ветка иссохшего кустарника. Почти невидимый след на спрессованной пыли.
Через час поисков он нашел то, что искал. Цепочка трехпалых следов, оставленных существом размером с крупную собаку. Райкер в его голове мгновенно идентифицировал их. «Песчаный Бегун. Быстрый, стайный. Мясо жесткое, но съедобное. Опасен только в группе».
Кайен пошел по следу. Он двигался против ветра, как учил его мертвый капитан, чтобы его запах не спугнул добычу. Он научился ступать на пятку, а не на носок, чтобы шаги были тише. Он чувствовал себя чужаком в собственном теле, выполняющим незнакомые, но интуитивно понятные действия.
След привел его к зарослям колючего, почти черного кустарника, росшего у подножия массивной костяной гряды. И там он их увидел.
Стая из пяти Песчаных Бегунов. Это были поджарые, ящероподобные твари с чешуей цвета пыли, что делало их почти невидимыми на фоне ландшафта. Они что-то грызли. Подойдя ближе, Кайен понял, что это было — труп другого Бегуна, очевидно, проигравшего в борьбе за доминирование.
Закон Диких Земель во всей своей красе.
Пять против одного. Даже здоровый, Кайен не рискнул бы напасть. А в его нынешнем состоянии это было чистое самоубийство. Ярость Корвуса в его душе требовала броситься в бой, но Кайен с легкостью подавил этот безрассудный импульс. Ему нужна была одна особь. Изолированная от стаи.
Он начал наблюдать, используя терпение, которому его научили годы, проведенные в ожидании конца битв. Он изучал их повадки, иерархию. Был явный вожак — самый крупный и агрессивный, который отгонял остальных от лучших кусков. Были и подчиненные особи. И был один, самый маленький и худой, которого постоянно отталкивали. Он держался на периферии, выжидая момент, чтобы урвать хоть крошечный кусок.
Это была его цель.
Кайен медленно, бесшумно начал отступать, заходя за костяную гряду. Он не собирался нападать здесь. Он собирался устроить ловушку.
Он нашел идеальное место — узкое ущелье между двумя скалами, заваленное с одной стороны валунами. Естественный тупик. Теперь нужна была приманка.
Он вернулся к месту, где оставил Костяного Жнеца. Зрелище было отвратительным. Мелкие падальщики, похожие на многоногих насекомых, уже копошились в останках. Серая Эпитафия Голода все еще висела в воздухе, но казалась более тусклой, словно медленно рассеиваясь.