— Это приманка, — сказал Теренций. — Он поймёт, что можно получить целую безднову кучу сладостей на халяву и придёт снова. А если не поспешит — мы отправим ему новое приглашение.
— Какое же? — спросила Мать Некромантов.
Она порядком устала, но, признаться, ей было интересно. К тому же большого семейного чаепития они не устраивали страшно давно! И Мать даже подумывала сделать ещё штук пятьдесят заварных булочек с кремом…
— Этого я пока не скажу.
Вечером в саду поставили длинные столы, зажгли фонарики, хотя ещё и не думало темнеть. Расстелили на скамейках пледы и накрыли стол. Тут было такое количество печений, кексов, булочек, пирожных, тортов и конфет, что хватило бы не на пятнадцать человек и одного гнома, а на целую сотню прожорливых чайных воришек. Просто не верилось, что такую груду еды можно съесть. В сад вышел даже Бессвет, который не желал выбираться из полутёмной спальни. Только Омегыч ещё не вставал с постели, но ему отложили пару кусочков торта и самые лучшие маффины. Несколько заварочных чайников чая стояли, гордо выпятив коричневые глиняные животики, большие чайники пыхали кипятком, и всё так и сияло на столах. Киммельбобель явился, когда все сидели за столами, прошёлся гордо, словно принимал парад, заложив большие пальцы за ремень брюк, и даже не думал ни с кем здороваться. Ему поставили высокий детский стульчик, чтобы удобно было сидеть, и чайный гном принялся за еду. Вежливые дети Матери Некромантов наперебой предлагали ему всё новые сладости и заботливо подливали в чашку чай.
…Темнело. Фонарики жёлтыми светлячками озаряли стол. На нём осталось не так уж много. Объевшийся Киммельбобель вяло отнекивался от очередной порции сметанного торта. Возле его стула стояли две корзины со сластями — с собой.
Наконец он с трудом слез на землю и, переваливаясь с боку на бок, побрёл прочь. Бертина окликнула его:
— Господин Киммельбобель! А корзиночки-то?
— Ох…ох-ох-ох…
Он бы, кажется, побежал, но не мог. С усилием повернувшись, чайный гном попросил принести корзины завтра утром в сад.
И поспешно ушёл.
— И что дальше? — спросила Мать Некромантов.
— А дальше устроим соревнование обжор, — сказал Теренций торжественно. — Проигравший будет мыть чашки всю зиму.
— Но кто может выиграть у этакой прорвы? — удивилась Бертина.
Теренций, жалея, что у него нет бороды, в которую он бы мог таинственно ухмыльнуться, не ответил.
Часть 1. Глава 11. Странник
Блуждающая Башня, о которой все давно позабыли, а некоторые даже не подозревали о её существовании, выбралась из земли чуть ли не посреди лесного озера и очень этому удивилась. От удивления она разинула рот-дверь, и оттуда в воду вывалился изрядно пожёванный человек. К его плащу сзади прицепился зубами череп жив-курилки, и никак не желал отцепляться.
В злобе плюнув в сторону башни, этот человек на четвереньках добрался до берега по отмели, и лёг обсушиться на солнце. Он был очень слаб.
Дух Леса с любопытством посмотрел на это жалкое человеческое создание из-за ветвей. Незнакомец в лёгком доспехе из чешуи морского змея встал на ноги и побрёл куда-то по лесной тропинке, и вид у него был такой несчастный, что Дух тут же отправил Матери Некромантов паутинку с паучком. Паучок был непростой, он нёс весть: появился путник, весь такой мокрый, несчастный, приюти, что ли, бедолагу.
Дух заботливо подсунул мокрому, дрожащему от холода человеку тропу, ведущую к дому-на-семи-ветрах. И тут же потерял к нему всякий интерес. Люди не слишком волновали его. Был бы какой-нибудь особо вредный, который сшибает шляпки с грибов и жжёт сухостой почём зря, и рубит зелёные деревца — ему б не поздоровилось. Этот был несчастный, замёрзший, вот потому и помог. Мать Некромантов всегда говорила, что надо быть добрее…
Утреннее солнце, словно драгоценный камень, лежало в вате тумана, когда Мать Некромантов поднялась с постели. Первый Некромант уже ушёл куда-то по своим делам, оставив на подушке крошечный подарок — миниатюрную серебряную чашечку размером с напёрсток. Внутри оказалась драгоценная капля росы, которая не проливалась и не испарялась, зачарованная временем. Она сверкала, словно алмаз.
Хорошее настроение тёплым клубочком лежало на душе, свернувшись, как рыжий котёнок. Чёрный и серый коты, лежавшие у Матери в ногах, потянулись, щуря одинаковые оранжевые глаза, и спрыгнули с кровати, мяукнули вопросительно — мол, идём кушать? Или как? Но Мать Некромантов как следует потянулась, приподнялась на цыпочки, распахнула окно в сад. Свежий осенний воздух, пахнущий сентябрём — грибами, дымком далёких костров, опавшими листьями и росой на увядающей траве — бодрил и радовал Мать.
В окно влетел крошечный паучок на паутинке — послание Духа Леса. Паучок вцепился Матери в палец маленькими лапками и пискнул. В воздухе появилась тающая с краёв льдистая надпись: «Ну, как твой странник?» Мать лишь недоуменно нахмурилась — не поняла, что за странник.
Она заварила чай с травами, добавила немного клюквы и корицы. Налив чай в большую глиняную кружку, пошла по дорожке туда где начинался лес — украшенный паутиной с каплями росы, залитый туманом, словно молоком. На опушке, сутулясь, ждал её Дух Леса. Мать молча протянула ему чай. Он с шумом сделал несколько первых глотков, крякнул и сказал:
— Хороший чай. Душевный.
Мать Некромантов подождала, пока Дух допьёт, и забрала кружку.
— Так что там с твоим новым гостем? — спросил он. — Вчера отправил к тебе одного бедолагу. Мокрый был, как мышь. А ведь холодновато уже, особенно по ночам. Сам насморком мучаюсь.
— Не было вчера никаких странников. Один только Омегыч, но он уже третий день как у нас…
— Как так? А я тебе паутинку посылал.
— И паутинки не было, — сказала Мать.
Паучки иногда не долетали до неё с известиями. Но вот то, что какой-то мокрый бедолага заблудился, несмотря на то, что его отправили к ней в дом, было хуже.
— Погоди-ка, погоди, — Дух Леса нахмурился. — Ааа, не дошёл ещё просто. Болен он, еле на ногах держится. Я и сам вечно скриплю да похрустываю. Не тот уже стал, не тот…
Из леса и правда выбрался человек. Был он потрёпан, грязен, мокр и бледен. Очень худое и измождённое лицо казалось мёртвым. Увидев Мать Некромантов (Дух Леса моментально и без малейшего звука скрылся в чаще), он покачнулся ей на встречу, воспалёнными губами прошептал «Помоги» и упал на траву.
Вздрогнули паутинные сети, уронили с себя сверкающую росу, посыпались с ближайшей осины медяки листьев. Мать Некромантов, цокнув языком, склонилась над беднягой.
Хорошее настроение, тёплым клубком спящее в её душе, развернулось, потянулось, лапками скребя и цепляясь до боли, и спрыгнуло в мокрую траву. Начинался очередной день забот.
Молодой мужчина, свалившийся на руки Матери Некромантов, был истощён, покрыт ожогами и вдобавок, скитаясь в мокрой одежде по лесу, подхватил воспаление лёгких, сжигавшее его изнутри сухим, беспощадным огнём. Куда там волшебному пламени Омегыча!
— Помоги, — сказал он Матери.
«Знаю, — подумала она, — надо быть добрее к тем, кто просит помощи, и ценить жизнь. Но он мне не нравится. Боги мои, боги, почему он мне так не нравится? Словно я внесла в дом беду!»
— Ты должен поклясться мне своими кровью и костями, кожей и жилами, всей своей жизнью и посмертным сном, — сказала она медленно, — своим именем и именами своих предков. Поклянись, что не причинишь зла ни мне, ни моим детям.
Она слегка запнулась, словно боясь что-то упустить, и продолжила:
— И каждому живому, условно живому и неживому существу в моём доме и в его окрестностях!
— Ты со всеми так строга, женщина? — хрипло, с перерывами на тяжелые вдохи и выдохи, спросил мужчина.
— Нет, — подумав, ответила Мать Некромантов, — но ты мне не нравишься.
— Я клянусь… кровью и костями, кожей и жилами, жизнью и посмертным сном, — запинаясь, произнёс клятву человек, лежащий на пороге дома-на-семи-ветрах. — Я клянусь именем своим и своих предков до седьмого колена, и своими ещё не зачатыми детьми. Клянусь, что ни тебе, ни тому, кто живёт в доме, я не причиню вреда. Помоги же мне, или я умру.
— Все умирают, — сказала Мать Некромантов.
Она подставила ему плечо, помогла встать и впустила в свой дом.
Пить. Пить. Боги, как жарко… пить.
Руки, которые только что вытерли губкой пот с его лица и поднесли к губам соломинку, через которую он жадно принялся глотать прохладный травяной отвар, не были ласковыми. Он с трудом разлепил глаза. И лицо не было ласковым. Суровый взгляд, пожатые губы. Женщина, давшая ему приют, поила его чаем и хмурилась.
— Вчера мне было… лучше, — чувствуя себя виноватым в том, что злит эту женщину, сказал Странник.
— Видимо, временно, — буркнула она. — Есть будешь?
Странно, но он не чувствовал себя голодным.
— Пить. Ещё.
— Много вредно, — ворчливо сказала женщина. — Ну, хоть жар спал, и то хорошо. Спи.
— Я не хочу спать, — капризно сказал Странник.
Ему хотелось поймать её взгляд, а лучше — улыбку. Но женщина смотрела недоверчиво и строго.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Мать.
Он прыснул со смеху. Мать, с ума сойти.
— И много у тебя детей?
— Одиннадцать… нет, двенадцать, — ответила она, чуть запнувшись. — Скоро будет тринадцать.
Он попытался приподняться, чтобы рассмотреть её. Не больше двадцати пяти лет, небольшого роста, рыжая, но без веснушек. Глаза серые, холодные, смотрят неприязненно. Стройная, никаких признаков того, что ждёт прибавления.
Двенадцать детей, сказала она. Скоро будет тринадцать. Врёт?
— Как зовут тебя? — спросила она с нажимом.
— Отвечу, если скажешь правду и своё имя, — после чая к Страннику стали возвращаться силы и уверенность. — Мне нельзя называть тебя Матерью: ты мне не мать.
— Я Мать Некромантов. Не нравится? Зови Хозяйкой. Мне безразлично.
— Ну, тогда зови меня Странником. Как все зовут.