— Я пришёл сам, — сказал ему Омегыч. — Где Видрельельхен, Вышний Жрец Вечно Недовольных богов, да пребудут вечно чистыми их ноги?
В его словах не было учтивости, и потому прозвучали они как насмешка.
— Я позову его, — неуверенно сказал тот, что помладше, не узнавший Омегыча.
— Нет-нет, идёмте в храм, — жрец постарше опасливо покосился на мага. — Идёмте со мной, господин Альфред!
Видрельельхен, верховный жрец Свободных, говорящий с Вечно Недовольными богами, лежал возле купели, встроенной в мозаичный пол, и водил ладонью по воде. Над купелью кружился пар: вода шла из-под земли, тёплая в любое время года. Жрец увидел Омегыча и проворно вскочил на ноги.
— Как посмел ты…
— Да вот посмел, — сказал Омегыч, не дожидаясь долгой отповеди. — У меня к тебе предложение, вышний жрец.
— Боги недовольны тобой! — взвыл Видрельельхен. — Ты, мерзкий исчезающий вор…
— Я принёс камень, — сказал Омегыч. — Единственный правильный камень. Он здесь, — маг коснулся груди. — И я прошу Вечно Недовольных богов выслушать меня твоими ушами, вышний. Послушай, Видрельельхен! У вас в шкатулках сейчас есть три камня — и один из них мёртв, а два ещё живые. И эти живые действуют как надо, пока жив я, ведь правда? А если ты сейчас возьмёшь кинжал и вырежешь у меня сердце, у тебя будет всего один живой камень и три мёртвых. Бесполезных. Но что твоим богам, да пребудут их ноги всегда чистыми, жалкая человеческая жизнь? Когда я умру, моё сердце достанется вам. Я завещаю, чтобы его отнесли в храм. Вы получите его, а я получу жизнь. Кто знает, может быть, она не будет слишком длинной…
Верховный жрец Свободных прошёлся кругом купели, шлёпая сандалиями на босу ногу.
— Не понимаю, — сказал он. — Решительно не понимаю! Ты имел наглость появиться тут и диктовать свои условия? Да я сейчас же прикажу тебя схватить. Эй, жрецы, схватить его! И не думай — исчезнуть из этих стен не сумеет ни один… никто… даже сам ратипупланг не смог бы сделать этого!
— Я не думаю, — сказал Омегыч. — Я лишь предложил небольшой компромисс, вышний. Мне очень жаль оставлять этот мир. Но если ты отказываешь мне в просьбе… что ж, вот мой кинжал, вот он я.
— Оставьте нас, — сказал Видрельельхен младшим жрецам, подступивших со всех сторон с копьями и секирами. — Каким богом ты поклянёшься, Альфа и Омега всех бед, алхимик-неудачник, последний из огнемагов, что не замышляешь солгать или схитрить? Клянёшься ли ты Охнафом Безбровым, сотворившим мир из пепла, клянёшься ли его женою Фарфани-Кривые-Губы, давшей жизнь Ют и Эльвжанни, Фафнарху Двухголовому и Хинни Неистовой?
— Нет, — ответил Омегыч. — Это не мои боги. Я поклянусь именем той, кого я люблю больше жизни, той, милосерднее кого нет во всех мирах, именем женщины, говорящей со Смертью на её языке. Я клянусь своей Матерью.
Тут что-то словно шелохнулось вокруг, а потом храм едва заметно вздрогнул. Видрельельхен сделал вид, что этого не заметил, хотя вода плеснула из купели ему на ноги.
Омегыч подумал, что, должно быть, его клятву услышали.
— Она даже не богиня, — сказал жрец, насупив жидкие брови. — Не знаю, примут ли боги эту клятву и не будут ли недовольны.
«Они и так Вечно недовольны… А ещё я не знаю её имени, — мысленно добавил Омегыч. — Но это единственная клятва, которой я не преступлю!»
— Ты можешь поговорить со своими богами об этом, — сказал он. — Я подожду.
И, кажется, зря он это сказал. Видрельельхен ухмыльнулся как-то на редкость гадко.
— Тогда сделаем так. Я буду говорить с богами не сегодня. Этот день неподходящий для бесед с Вечно Недовольными. Я буду говорить с ними завтра! А ты не сойдешь со ступеней храма всё это время. До самого утра!
У Омегыча закружилась голова и во рту появился медный привкус — от волнения. Сумеет ли он удержаться на ступенях храма столько времени?
«Я должен, — подумал он. — Пока есть надежда — я могу!»
И он кивнул.
Часть 1. Глава 19. На то и семья
Маленькая белая синица постучала в окно кухни дома-на-семи-ветрах. Мать Некромантов никогда не видела синиц-альбиносов, и решила, что это знак. Она смотрела на еле заметную полоску на грудке птички, на её любопытные рубиновые глазки, а мысли её были очень далеко. Омегыч ушёл и не вернулся. Ушёл, по всей видимости, к храму, и нет о нём вестей. А ведь, скорее всего, именно сейчас он до храма Вечно недовольных богов и добрался… так что же там сейчас могло происходить? И как он решит свои дела? Он ещё слишком молод, в нём так мало рассудительности и так много огня! А ведь, усыновив его, пусть и не по правилам, Мать тут же впустила Омегыча в своё сердце. Вот теперь этот огонь и её жёг. Беспокойством и тревогой.
— Эй, женщина! Привет тебе!
На стул рядом с пыхтением вскарабкался Киммельбобель и голосом пай-мальчика попросил кусочек бисквита с шоколадной крошкой. Мать отрезала ему пару ломтиков и рассеянно подала тарелку.
— А твой меньшой сын принёс домой грязного кота с улицы, — тут же наябедничал Киммельбобель.
— Нот?
— Он самый!
— Мучил, обижал? — насторожилась Мать.
— Нет, но он так его тискает и так старательно прячет, не придушил бы.
Маленький Странник сидел на кровати в своей комнате, низко опустив голову. Тёмные пряди волос свисали почти до подбородка. Грязного кота Мать нигде не увидела, но вся постель оказалась в пятнах и потёках землистого цвета.
— Где твой подопечный? — спросила она.
Мальчик посмотрел на Мать со страхом, втянул голову в плечи. Видно, это осталось от прошлого — какие-то отголоски памяти ребёнка, воспоминания, которые у него оставались до пяти лет. Эта часть памяти тоже раскололась, но должна была сохраниться лучше всего.
— Я вижу, что ты пытался его отмыть и вытереть простынёй, — начала Мать. — Бельё надо собрать для стирки. А кота высушить и покормить.
Нот Уиндвард рывком сдёрнул одеяло с кровати, показывая несчастное, возможно, больное существо. Пожалуй, на кота оно походило только задними лапками да длинным хвостом, а так это был крошечный детёныш грифона, существо, опасное даже в младенчестве. Но жёлтая роговица маленького клюва, круглые карие глаза и светлые пёрышки на голове и спинке, зачатки крыльев, покрытые птенячьим пухом — всё выглядело совершенно беспомощно и даже жалко.
Однако ещё жальче выглядел маленький Странник.
Мать вздохнула. В доме было несколько котов и кошек, собака, ручная крыса, несколько летучих мышей-вечерниц и парочка никем не опознанных тварей. Только грифона им и не хватало.
— Какой милый, — сказала Мать Некромантов, — как ты его назовёшь?
И маленький Странник робко улыбнулся, прижимая мокрого и всё ещё не очень чистого грифончика к груди.
— Это девочка, — сказал он. — Я назову её Грей!
— Не обижай её, — сказала Мать.
И подумала, что если грифон, существо недоверчивое и недоброе, дал мальчишке себя помыть и закутать в одеяло… то, быть может, с мальчишкой всё не так уж плохо.
От заходящего солнца тени ложились на землю чёткие и длинные, и пальцами дотягивались от дома до самого леса, и из леса смотрели тревожные глаза духов.
Семья почти в полном составе собралась на лужайке перед домом-на-семи-ветрах. Рыжее солнце пятнало их лица, делая медными и удивительно красивыми. Теро-Теро в чёрных доспехах, Бессвет в длинном светлом одеянии, Хелли и Упырёк, закутавшиеся в клетчатые пледы. Анда и Бертина в простых платьях, Мать, вооружённая амулетами и зельями, обвешанная талисманами на все случаи жизни. Череп Гоша в руках Первого Некроманта, стоящего на веранде в глубокой тени, так, что и не видно его лица. Део-Ведун и Тобиас, сидящие на скамейке под старой липой.
Тут же на земле сидел маленький Странник в обнимку с грифоном Грей, которая не отходила от него ни на шаг, жалась к мальчишке в поисках тепла. Рядом порхала крошечная цветочная фея, решившая присматривать за бывшим наёмным убийцей: она меньше остальных доверяла ему. Киммельбобель и тот выбрался из своей норы посмотреть на торжественное действо… или же на позорище Ванильного Некроманта.
Теренций, стоя на стуле, чувствовал себя глупее некуда. Но его переломы ещё давали о себе знать — и на сломанную ногу он хромал, и боль в рёбрах и спине ещё ощущал, что уж говорить о том, как иногда начинала болеть ушибленная о камни голова.
Маленькой острой булавкой наколол он указательный палец на левой руке и капнул крови в уже готовое зелье. Выпил всё до капли и произнёс заклинание, врезавшееся в память уже давным-давно. Зажмурился, потянулся на цыпочках к огромному багряному щиту солнца и вдруг ощутил невероятную лёгкость во всём теле.
Под аплодисменты взволнованных родственников Теренций оторвался от стула, на котором стоял, и плавно поднялся в воздух примерно на несколько пядей. Тут, не выдержав напряжения, Бессвет сорвался с места и принялся кружиться над крышей дома, снижаясь к Теренцию плавно, по спирали. Схватил брата за руку, потянул в высоту, заставил кружиться вместе с ним.
И впервые в жизни Ванильный Некромант увидел, как Бессвет улыбается.
Поздно вечером, в густо-чернильной темноте, распахнулось на втором этаже окно, и оттуда вылетела тень в тёплом свитере, толстой стёганой жилетке и длинном шарфе. Куда и зачем полетела эта тень, едва различимая на фоне ещё чёрного неба, никому не было известно. Только раздался тихий хлопок, возвестивший о переходе на другую сторону с помощью телепорта — буквально в десятке шагов от дома, недалеко.
Вскоре скрипнула входная дверь, выпустила двоих в тёмных плащах: высокая мощная фигура и низенькая, щуплая. Куда собрались эти двое? Неведомо. С лёгким треском разорвался утренний туман, повинуясь магии Руки, и появился проход, ведущий в другое, неизвестное место.
Задолго до рассвета с крыши поднялась стая птиц, стая, сбившаяся в плотный ковёр, и понесла куда-то ещё одну фигуру, в тёплой суконной накидке и с перьями в волосах. Кое-кто, кажется, смухлевал и не бросил кости на возраст: кое-кто, похоже, был куда старше, чем полагалось на этой неделе. Минутой позже от скалы Соколиное гнездо отделилась человеческая, но крылатая тень, и скоро присоединилась к стае.