Она думала, что всадник разозлится, но он засмеялся. Тут же и застонал от боли: у него были тяжёлые переломы. Анда как могла сдерживала боль. Для этого и была оторвана пуговица. Сейчас всадник сжимал её в кулаке: к ней боль привязалась и сидела там, свернувшись в комочек. Но всё-таки ещё много болезненного осталось в поломанном теле.
— А ты живучий, Блондинчик, — сказала ему Анда.
Всадник вздохнул.
— Да. Ладно, вы можете меня называть Терхаллоу — так меня называет моя птица Кхиллау. Мы побратимы.
— Она что, говорить умеет? — поразилась Анда.
— На своём языке, дарованном нашим птицам Небесами и великой милостью богини Миры, — пояснил Терхаллоу. — Кхиллау очень умная, ведь она принадлежит к породе Небесных Стражей…
— Ндай, очень умная. Чуть меня не убила, а я ведь её уговаривала потерпеть.
— Я поражён, женщина, тем, что ты сумела найти с нею общий язык. Обычно птица признаёт лишь своего наездника. И изредка снисходительно позволяет себе довериться его племени. Если у птицы убили всадника — приручить её уже сложно, а летать на такой не всякий отважится. А твой птицечеловек тоже тебя слушается? Он твой раб? Ты на нём летаешь?
— Он не мой птицечеловек, — буркнула Анда. — Он свободен и я…
Она почувствовала, что краснеет. Они полночи не могли уснуть, несмотря на страшную усталость. И там было от чего краснеть…
Анде уже наскучил слишком разговорчивый Терхаллоу, который, видимо, не знал меры в болтовне, и она стала разглядывать скалы и окрестности гор. Скорее бы уж пришла к ним подмога.
А наездник всё рассказывал о нравах племени и крылатых существах своего мира. По его словам, там почти все летали, а жили на скалах или деревьях, потому что под ногами не имелось твёрдой почвы — одни болота да пропасти, на дне которых бурлили мутные потоки. Оттуда тянулись руки жутких существ, оттуда лезла нежить, и всадники пытались разрушить хотя бы часть этих мрачных созданий тьмы, но они создавали себя снова.
— Схожу погляжу, как там твоя птица, — сказала Анда в конце концов.
Но тут с тихим треском разорвалось пространство — так творил телепорты только Теро-Теро. И из звёздной темноты — пространства, которое находилось между двумя пунктами мира — на скалистую площадку шагнули Мать Некромантов, Бессвет и сам Ливендод.
— Хей, как хорошо, — сказала Анда. — Этот всадник кого хочешь уморит своей болтовнёй!
Часть 1. Глава 23. Беглая «невеста»
Ближе к ночи ударили заморозки, подул резкий, холодный Шестой ветер, принесший с собой ледяную то ли морось, то ли крупу. Словно осколки льда стучали в стекло, и даже в доме сделалось не так уютно, как обычно. Мать Некромантов поглядывала на то, что творится за окном, и радовалась: вовремя же они перенесли Анду, большую птицу и маленького наездника в дом!
В большой гостиной на первом этаже стало тесно, когда туда поместили раненую птицу. Она вела себя довольно агрессивно и подчинялась только своему наезднику. Он многословно заявил, что не пристало всаднику неба занимать отдельную от других всадников и птиц комнату — поэтому устроился на диване поближе к тому углу, где уложили его птицу по имени Кхиллау. Скоро все узнали, что в его мире принято жить в больших просторных гнёздах вместе с птицами, а собираются вместе и готовят еду в маленьких жаровнях посреди настилов там же, на деревьях. Всадники Неба, по словам Терхаллоу, привыкли и к холоду, и к голоду, и к лишениям и были к ним совершенно безразличны. «Лишь бы твой побратим был сыт и находился рядом. Он и согреет, и пищу добудет, и принесёт тебя куда бы ты не пожелал!» — так, если опустить лишние слова, выразился маленький худощавый наездник.
Мать Некромантов возилась с его переломами, пока не заявился доктор Конрад. А вот с птицей оказалось невозможным сладить: она к себе никого не подпускала, даже к Анде и Бессвету относилась с подозрением и повторяла имя своего наездника. Теро-Теро, отчаянно ругаясь на северном наречии Туммарионе, сказал, что пока Терхаллоу и Анда не успокоят «эту безднову курицу», он и близко не подойдёт к её крылу. Мать предложила усыпить птицу чарами, но тут стал возражать всадник. А когда он стал возражать, это было даже похоже на старинную эпическую песнь, густо пересыпанную эпитетами и метафорами, все заслушались и сами чуть не зачаровались. Так что было решено, что пока крыло Кхиллау побудет в самодельных лубках. Возможно, через некоторое время птица привыкнет к новой обстановке и даст Теро осмотреть крыло.
— Хотя мне кажется, что лучше всего для костей моей птицы будет просто побыть в покое. Орххи очень живучие, сильные, настоящие птичьи воины, а вовсе не какие-то бездновы куры, как изволил высказаться ваш скелет в доспехах, о женщина, разговаривающая со Смертью на её языке, — сказал Терхаллоу Матери. — Пройдут дни, много дней, семь дней или чуть больше, зайдёт солнце, погаснет в ночи, затем пройдёт и ночь — и крыло окажется в полном порядке…
— А кто за вами гнался? Кто на вас напал? — не слишком вежливо перебил наездника Неба маленький Странник.
И тут на Терхаллоу снизошла молчаливость. Он как-то сразу замкнулся и заткнулся. Омегыч, стоявший тихонько в дверях гостиной, сам себе кивнул.
— Рана-то воооон какая, — не унимался Нот.
— О маленький несносный ребёнок, дай бедному наезднику отдохнуть, — сказал всадник. — Я клянусь, что вы не увидите от меня и Кхиллау никаких неприятностей. И это всё, что я пока могу вам сказать. Да падёт на меня гнев богини Миры, если я лгу, маленькое дитя. Никакого зла и никакого преследования не принесли мы с Кхиллау сюда, в этот гостеприимный дом.
«Придумывает на ходу, — отметил про себя Омегыч. — Уже и речь его стала не такой гладкой. Потому что привирает!»
— Я бы на твоём месте взял бы с него клятву посерьёзнее этой, — бросил он Матери. — Нот, а ты поменьше приставай к раненому. Смотри, как бы его пташка не клюнула тебя.
Услышав эти слова, Грей у ног маленького Странника заклекотала и воинственно приподняла пёрышки.
И чудо — огромная птица повернула к ней голову и ласково проворковала:
— Хыыыыыры!
Теро-Теро Ливендод был не в духе.
А когда Теро-Теро Ливендод бывал не в духе, вокруг него сгущалась чернущая тьма, которая, казалось, подавляла и делала унылыми, или печальными, или тревожными каждого, кто находился рядом.
Кроме маленькой феи Наперстянки. Ей было наплевать и на тьму, и на настроение лича, лишь бы он не гнал её со своего плеча.
У Ливендода со вчерашнего дня не получалось починить птице крыло. Тут не магия, тут требовалось лечение, а таких возможностей у него не имелось. Поняв, что помочь не сумеет, он уступил место Анде и Бессвету, но и они никогда никого не исцеляли. Доктор Конрад с возмущением отверг предположение, что он может попытаться срастить перелом на крыле Кхиллау, да и птице он не понравился.
Оставалась Мать Некромантов. Но Кхиллау из всех её домочадцев доверялась только Анде и Бессвету. А Мать она почему-то побаивалась.
— Вы тут все слишком близко к земле живёте, — объяснял Терхаллоу. — Вы некроманты, живущие низко, роющие землю, говорящие с костями и духами. Вам она не поверит, о люди, бредущие во тьму. Светлая магия напитала нас, живущих близко к небу и солнцу. А с теми, кто на земле, у нас разговоры разговаривать обычно и не принято. Кхиллау привыкла, что зло в наших краях живёт низко, отравляет почву, заставляет гнить корни и убивает либо калечит всё, что коснётся земли. Тёмные силы в наших краях не такие, как здесь…
— Это ничего, что ты тут единственный Светлый маг на целую орду Тёмных? — огрызнулся Теро. — Я усыплю эту безднову курицу прямо сейчас. Я вправлю ей перелом. И починю всё с помощью своей Тёмной магии, наездник. Если ждать, пока оно там само заживёт… летать, она, конечно, сможет…
И добавил безжалостно:
— Но как и положено курице. С сарая на забор.
Кое-как Кхиллау смирилась, поддавшись уговорам своего наездника, дала перевязать крыло, и Анда сказала, когда закончила:
— Ндай, с такой нервной птичкой непросто сдружиться. Ишь, какая шустрая.
— О женщина, умеющая входить в мир духов, у тебя, живи ты в наших краях, была бы другая птица. Не столь быстрая, как Кхиллау, и, наверное, не такая умная, но зато более спокойная и покладистая. Ведь птицы и наездники растут вместе, и характеры у них схожи.
— Что-то я не видела, чтобы ты очень уж нервничал и дрался, когда Мать тебя перевязывала, — буркнула Анда, немного уязвлённая тем, что ей, по словам Терхаллоу, досталась бы «не такая умная» птица. — Смешной ты человек.
И ушла, хмуря брови.
Мать Некромантов молча сделала раненому перевязку и тоже удалилась.
А Странник остался в комнате, потому что маленькая Грей всё вертелась возле Кхиллау, и та отвечала ей поистине материнской любовью. А раз остался Странник — то, под видом его вечной няньки, остался и Омегыч.
Терхаллоу долго делал вид, что его не заботит наблюдение за ним, но в конце концов не выдержал и сказал:
— О ты, что скрывает своё имя так же, как всадники Неба, не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь меня в чём-то?
Омегыч утвердительно кивнул.
— Ты успел наговорить тут всем гадостей, — сказал он, — но это не главное. Ты мне не нравишься. Скажи толком, кто за тобой гнался?
— Это так важно? — с вызовом спросил Терхаллоу, тут же утрачивая разговорчивость.
— Если не признаешься, я добьюсь того, что тебя и твою птичку вышвырнуть отсюда… будете спать в лесу.
И немного подумав, чем бы пробрать этого беловолосого, Омегыч добавил:
— На голой земле!
Но Терхаллоу не ответил.
Свет из окон падал ещё слабый, сумрачный, того серого цвета, который предвещает пасмурный, скучный день.
Омегыч зевнул и сел, потирая поясницу. Давно он на твёрдом не спал, вот что. Отвык уже.
Ещё дольше не спал вполглаза, сторожко, чтобы не прозевать беду. Изнутри гулко стукнулся исчезающий камень. Но сдерживающий его медальон, пожалованный любезной Чайкой, уберёг от внезапного исчезновения. Хвала кораблю Матери Пиратов, разумному и предусмотрительному!