И сел на маленькую скамейку, оказавшись близко-близко к богине. Слишком близко, на его взгляд. Достаточно близко, чтобы понять, что в земном теле она притягательней очень многих женщин.
Многих — но не всех.
— Скажи мне, богиня, что со мной произошло. Как и когда ты сделала… то, что сделала? Ты инициировала во мне зверя?!
— Мне не пришлось ничего делать, мой дорогой Альфред. Всё произошло само — стоило тебе пожелать, чтобы так было, как твоя кровь потомка дракона закипела в тебе. Увы, но твоя клятва именем Матери обернулась для неё и для тебя маленькой ловушкой. Она связала ваши сердца, и я предлагаю тебе распутать этот узел.
— При чём тут моя клятва? — нахмурился Омегыч.
Ют улыбнулась снова.
— Глупый мальчик, — сказала она. — Ты просто не ведал, что творил.
У Омегыча закружилась голова — от золотистого блеска, от приятных запахов и тихого нежного голоса. Богиня очаровывала его, притягивала и манила.
— Всё завязано на крови? — спросил он, пытаясь сбросить с себя эти липкие чары.
— На крови. На твоей крови потомка дракона. Как я уже сказала — эта кровь связывает вас чересчур крепко. Но она тебе не мать, Альфред. Ты клялся ею, а потом отдал ей свой огонь, и он жжёт не только тебя. Вот только ей-то это зачем? Ты же понимаешь, что она не захочет рушить всю свою семью ради тебя одного?
"Для Безмолвной она слишком любит поговорить, — подумал между тем Омегыч. — Видно, прозвище ей было дано в шутку".
Ют Безмолвная склонилась к Омегычу, приблизила своё прекрасное лицо к его лицу и молвила еле слышно:
— И вот когда я увидела, как у нас получилось её воскресить… Когда я увидела, что твоя клятва всё ещё держится, непонятно зачем и как, а ты становишься драконом, я поняла: рано или поздно ты своего добьёшься. Драконы — они такие. И ты её погубишь, и себя заодно. Вот я тебя и предупредила дня три назад: идёшь не по тому пути. А теперь вернись, откуда начал, и будь моим возлюбленным.
Омегыч, однако, чуть отодвинулся и спросил:
— Ты ведь богиня? Так сделай меня свободным и от клятвы, и от этой проклятой крови. Всё равно камень в моей груди не даст мне обратиться, и я сгорю.
Богиня взяла Омегыча за руку, и пальцы у неё оказались тёплыми и нежными.
— О, ты немало хочешь. Но хорошо, что у тебя есть цель. Я могу сделать так, чтобы твоя кровь не сжигала тебя, но ты лишишься своей магии… я могу вложить тебе в грудь другое сердце, а могу просто из раза в раз наполнять тебя силой, которой хватит на то, чтобы тебе не сгореть. Но ты не будешь свободным, пока я не захочу освободить тебя, мой дракон. Потому что у меня на тебя свои планы.
С этими словами Ют вытащила из покрывала, державшегося на её голове, золотую булавку, и приколола её к рубашке Омегыча. Золотистые волосы богини рассыпались и закрыли огнемагу лицо, и он поклялся сам себе, что сейчас же уйдёт.
Уйдёт, как только в голове прояснится, в глазах перестанет рябить от золотого сияния, а руки его оторвутся от прекрасных плеч Ют Безмолвной. Уйдёт, когда сумеет отделиться от её нежного тела, трепещущего и ищущего наслаждений. Уйдёт, когда закончится ночь.
Нельзя не признать… это было божественно. На полу, среди сброшенных мехов и покрывал, книг и свитков, с женщиной прекрасной, как вечерняя заря, в золотом ореоле её нежного сияния… Да, это было прекрасно, но мучительно — потому что воля одурманенного богиней Омегыча всё ещё противилась ласковому соблазну. Но его измученное тело попало в плен и сдалось на милость ошеломительным ласкам, которым, казалось, не будет конца. Ему так не хватало любви, он так тянулся к теплу, что никак не мог насытиться им. И лишь одно цепляло острым крючком: золото, плавкое золото под его руками, не медь.
…Крадучись, будто вор, Омегыч собрал с пола в библиотеке свою одежду и выбрался в холодный, пустой храмовый зал. Здесь не слышалось дыхания богов, не горели свечи, и лишь молчаливые статуи жрецов угрюмо выстроились вдоль стен. Это выглядело жутковато, и Омегыч внезапно понял, что сочувствует им. Особенно младшим, которые не повинны в обмане паствы — скорее всего, верховные жрецы скрывали тайну о Вечно Недовольных богах, некогда лишённых ими возможности жить.
К тому же Омегыч уже успел призадуматься, так ли уж неправы были жрецы пятьсот с лишним лет назад, когда избавились от своих богов.
Он встал возле тёплой купели, от которой шёл пар. Он ощущал в себе ту самую силу, которой обещала его оделить Ют Безмолвная, и эта сила так и распирает изнутри. Омегычу было стыдно и тоскливо — аж сводило челюсти. Но ещё ему было любопытно, а будет ли теперь преградой, чтобы обернуться драконом, его окаменевшее сердце. Этой ночью ему показалось, что камень расплавился — так горячо было его телу и сердцу в объятиях богини. Омегыч прижал руку к груди и прислушался — редкий стук, непохожий на стук настоящего сердца, заставил его поморщиться. Камень, это был всё ещё тот же самый проклятый камень.
Не одеваясь, Омегыч осторожно выдохнул изо рта струйку огня, и не почувствовал боли. Опалённая огненным дыханием кожа не покрылась ожогами. Тогда он зажмурился и представил, как покрывается бронёй из чешуи, как увеличиваются и раздвигаются его кости… как он становится драконом.
Но ничего не произошло, только начало саднить спину. Внезапно эта боль стала настолько сильной, что Омегыч упал на четвереньки. Он изогнулся, коснулся спины и обнаружил, что у него выросли крылья и хвост. Небольшие — наверное, размах этих крыльев уступал Бессветовым. Омегыч увидел в отражении купели хвост, и это напугало и насмешило его одновременно. Он не рассмеялся только потому, что боялся разбудить Ют. Да, боялся! «Я никогда не избавлюсь от собственной трусости, — укорил себя маг. — Этак всю жизнь придётся бежать от чего-то или кого-то».
Он не представлял, как сделать так, чтобы крылья и хвост исчезли, но ему захотелось одеться и уйти отсюда как можно дальше. В конце концов новая волна боли охватила всё тело Омегыча, и на несколько секунд тёмный огонь затмил его разум. Затем он пришёл в себя на ледяном полу — ни хвоста, ни крыльев больше не было, — поспешно натянул штаны и рубашку, обулсяи поспешил к выходу.
Но в тот момент, когда он уже спускался по длинной лестнице и увидел внизу каменное изваяние Кривой Беллы, что-то дёрнуло его, подсекло, как рыбку на леске, и с силой потянуло назад.
Часть 2. Глава 39. А где Омегыч?
Протяжный и в то же время нежный голос моря разбудил Мать Некромантов этим утром. Что-то должно было произойти, и в душе её вдруг поселилась некая горечь и досада. Верно, это стоило связать с тем, что она решила покинуть гостеприимный берег?
Мать Некромантов накинула лёгкое платье и вышла из домика. Солнце ещё не встало, только далеко на юго-востоке розовело в сизых и рыжевато-персиковых полосах облаков небо. Ласковые волны накатывали на берег, оставляя кружевные следы на плотно слежавшемся песке, и крохотные крабы и раки-отшельники суетились возле маленьких лужиц пляжа. Белые и серые птицы при виде матери вспорхнули и полетели дружной стайкой к другой стороне залива.
На берегу среди лежащих лодок сидела Анда, глядя в небо, где кружился тёмный силуэт — Бессвет. Она молча кивнула Матери и снова загляделась на то, как оперённый делает изящное танцевальное па. Этот полёт посвящался Анде. Мать Некромантов на всякий случай махнула ему рукой и пошла дальше.
Она добралась до места, где берег уходил вверх и становился каменистым. Здесь река впадала в море узким пенистым потоком, струящемся между двух крупных валунов. Чуть выше этого водопада находилась маленькая заводь — рядом с нею Винни построил себе шалашик, который уже разметало ветром в прошлую грозу.
И вот её цель, маяк, где в хлипком домике ночует целая компания. Тобиас, Винни, Сарвен и Хелли — неразлучная компания — уснула в спальных мешках прямо под открытым небом, возле драконьего скелета. Он внушителен и страшноват, и Мать задумалась о том, каким мог бы стать Омегыч — большим огнедышащим ящером с золотистыми глазами, чужой и равнодушный. У драконов, вопреки сложившимся легендам, ледяные сердца, в которых не так уж много остаётся человеческого. А отведав крови, многие из драконов к тому же теряют разум и делаются просто зверями. Жаль, если Омегыч сделается таким. Но Мать надеялась, что её приёмный сын слишком хорош, чтобы закончить свою историю таким образом.
Маленький Странник и Теренций спали в обнимку на старой деревянной кровати в доме. Во сне Нот хмурился и выглядел так, словно защищал брата от неведомой беды, хоть и был в два раза меньше размером.
Омегыча, которого Мать собиралась оставить за старшего, нигде не было.
Некстати вспомнились фигурки для гадания: костяной дракон, крючок и Тикки — древняя мать. «Он на крючке, — вдруг подумалось ей. — Он попал в какую-то ловушку».
И чувство досады и горечи вновь поднялось на душе, словно Мать обманули.
Она подошла к кромке воды, и море, протяжно и нежно вздыхая, принялось облизывать ей ноги. Всходило солнце, бросая на волны россыпь мелких розовых бликов, и волны оставляли на плотно слежавшемся песке кружевные следы пены.
Маленький Странник загорел и даже как будто подрос. Мать пытается определить на глазок, насколько он вытянулся за эти две недели, но не очень получается. Кажется, что ему уже никак не меньше семи лет, а значит, он растёт несколько быстрее, чем она рассчитывала.
Он не очень хотел возвращаться, но оставаться на острове без Омегыча и Матери ему, видимо, хотелось ещё меньше. Поэтому он уже собрался и сидит на кровати, раскладывая красивые камешки и ракушки, окатанные морем стёклышки и веточки коралла.
— Как ты разбогател, — сказала Мать, кивая на сокровища.
Нот её несказанно удивил, когда ответил:
— Это подарки. Вот эта веточка — Бертине, а это — отцу. А вот этот, с дырочкой, я оставлю себе. Если Грей вернётся, я подарю его ей.
Он сказал «если», а не «когда», и у Матери сжалось сердце. Она попыталась погладить Странника по тёмным, торчащим во все стороны волосам, но тот отодвинулся в сторону.