— Что? — переспросил Максим.
— Жаль, я старовата для этого дела, — развеселилась она.
— Для какого? — Максим снова ничего не понял.
— Для оплодотворения, дурачок! — еще ласковей сказала она и погладила его по щеке. — В таких центрах сперму держат для оплодотворения, но эта, наверное, уже прокисла.
— Почему? — обиделся он.
— Срок хранения два года максимум, — пояснила Ирина, — хотя бывают исключения.
— Откуда ты знаешь? — удивился Банан.
— Я по образованию биолог! — ответила Ирина и засмеялась.
Он налил ей еще вина, плеснул и себе.
— Ты мне все рассказал? — недоверчиво спросила она.
— Все! — припечатал он, сообразив, что не рассказал только про носатого с жесткой черной щеточкой усов, носатого, с которым он предпочел бы никогда больше не встречаться; откуда Максиму было знать что в этот самый момент тот проходил в каких-то двадцати метрах от таверны, по самой кромке песчаного берега, омываемого жемчужными волнами Эгейского моря?
— Собирайся, — промурлыкала Ирина. — Я хочу сделать тебе подарок.
— Какой? — невпопад спросил он.
— Мы поедем в горы есть хохлюс!
— Что-что? — озадачился Максим.
— Местных улиток. Их подают бубуристи, то есть жареными на сковороде с солью и растительным маслом, ты не представляешь, какое объедение!
Он действительно не представлял и поэтому быстро собрался, думая лишь о том, как Ирина поведет машину после двух бутылок легкого белого вина, пусть даже и выпитых ими сообща.
Они спустились с веранды и направились к машине, носатый мгновенно уселся за покинутый ими и спешно прибранный столик.
Он заказал себе мясо офто — крупные куски козлятины, запеченные на углях.
Ирина
Годы спустя, вспоминая Ирину, Банан осознал, что она — самая мудрая из женщин, по прихоти судьбы вовлеченных в безумную авантюру с Палтусовой спермой.
И не столько потому, что была старше на пятнадцать календарных лет, сколько потому, что воспринимала жизнь как женщина на излете: смысл каждого поступка предельно ясен и прост.
Например, смысл поедания улиток, которых они в тот день все же отыскали, но далеко за Ираклионом, в провинции Ретимно у подножия горы Псилорити.
Впрочем, впервые он оценил Иринину мудрость еще на побережье, на второй день их отпуска, когда они вышли на пляж и начали пробираться ближе к берегу, ища пару незанятых топчанов.
Задача казалась неразрешимой — повсюду уже лежали такие же жадные до моря и солнца северные люди, западные люди. Люди с Северо-Запада и Северо-Востока, Север, Запад, некондиционный Восток сплошь белые-белые тела, только начинающие покрываться загаром.
Из Англии, Франции, Швеции, Дании, Германии, Польши, России.
Наконец они нашли местечко у самой воды: два лежака, осененные тентом.
Слева на песке обосновалась парочка юных бельгийских студиозусов, справа — немецкая фрау, загорающая топлес, а рядом с ее комильфотно обгоревшим лицом и красными, взывающими к сметане плечами лениво шелестел свежим номером «Шпигеля» герр, посматривая на часы, будто смекая, когда удобнее отправиться в пляжный бар за пивом.
Ирина посмотрела на немку и хмыкнула — как по казалось Максиму, осуждающе.
— Она не стесняется, — пробормотал он, — хотя у нее они побольше твоих.
— Хочешь? — осведомилась она в ответ.
Он не нашелся, что ответить, и огляделся — из русских топлес не загорал никто. Возможно, потому, что юных соотечественниц в отеле не было, а дамы, обретающиеся в возрастной группе его спутницы, не могли позволить себе снять лифчик: пресловутый менталитет или, вернее, врожденная скромность, которая на самом деле обуславливалась вековыми комплексами и стойким ощущением собственной ничтожности, логически переходящим в самозабвенную российскую гордыню.
Это относилось не только к женщинам.
К мужчинам — тоже.
Даже к самым раскованным, нагло разбрасывающим купюры.
Они были здесь чужими, их терпели, и над ними посмеивались.
Несмотря на то что немцам доставалось больше, они вели себя еще развязнее, громче смеялись и больше пили. Однако к немцам тут успели привыкнуть.
Они были свои, западные.
Для англичан, французов, бельгийцев. Для шведов, датчан. И даже для поляков.
Максим посмотрел на Ирину, потом на фрау, ублажавшую груди кремом, и выговорил:
— Хочу!
Ирина покладисто спустила бретельку купальника, с кокетливым испугом взглянула на Максима и спустила вторую бретельку.
Завела руки за спину, медленно расстегнула застежку.
Сняла бюстгальтер, положила его в плетеную пляжную сумку, которую они купили вчера в магазинчике на набережной Ираклиона, когда ездили осматривать древнюю венецианскую крепость.
И мирно уселась на топчан, вслед за фрау намазывая грудь кремом от загара, безмятежно и расслабленно, будто проделывала это на пляже сотни и сотни раз.
— Намажь спину! — распорядилась она и улеглась на живот.
Банан принялся покрывать ее спину кремом, член вдруг напрягся — Ирина вела себя намного раскованнее, чем он ожидал.
Максим испытывал эрекцию и сейчас, сидя за уютным деревенским столиком с блюдом улиток и початой бутылкой рецины; Ирина засмеялась, опустила руку под стол, и ее пальцы необыкновенно сильно и в то же время нежно сжали его промежность, а глаза сделались первобытно невинными с примесью смутной детской тоски.
— А ты помнишь… — начала она.
— Что? — выдавил он, желая одного — чтобы они оказались в совсем другом месте: в номере отеля или в пустынной бухте, которых на острове было достаточно.
— Черный тип из твоего сна… Что он тебе говорил?
Максим отхлебнул вина, осторожно и неумело вытащил из раковины смешной деревянной палочкой, похожей на огромную зубочистку, темно-бурое, почти черное тельце улитки и подумал, что привычнее было бы грызть семечки, хотя для местных жителей семечки и улитки — наверное, одно и то же.
Ирина вынула руку из-под стола и потянулась к стакану с рециной.
— Тебе не поплохеет? — спросил он.
Она засмеялась и сказала:
— Я жду!
Банан напрягся, вспоминая.
В голове загудело, начали всплывать отдельные слова.
Слова складывались в строчки, строчки он той же деревянной палочкой, которой поддевал улиток, вытягивал изо рта и раскладывал на тарелке перед Ириной — поверх блестящих масляных раковин, точно незапланированный гарнир.
Да, я круче всех на свете, только в царство теней
Я ушел, а на планете не оставил детей!
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
— Боже, как просто! — воскликнула Ирина. И, помолчав, добавила: — Хочешь, я тебе объясню, что он имел в виду?
— Не пей столько, — взмолился Максим. — Как мы поедем обратно?
— Ты поведешь!
Он не смог ей признаться, что, пожалуй, единственное, чему он не обучен, — так это водить машину, причем никогда не испытывал от этого неумения ни малейшего дискомфорта.
— Мне нравится, как водишь ты, — кратко ответил он.
— Твой друг умер, — сообщила Ирина.
— Догадываюсь, — проговорил Банан.
— А черный решил, что он и есть твой друг!
— Тебе бы кино снимать, — сказал Банан. — В Голливуде…
— С тобой в главной роли, — подхватила она, — с постельными сценами!
Хозяин таверны, проходивший мимо, засмеялся и помахал им рукой, будто говоря: «Я рад, что вам у меня так хорошо, кроме хохлюс попробуйте еще мое сфакьяни турта, больше никто в округе так не готовит баранину с творогом на листовом тесте, запеченную в духовке!»
— Он разговаривает с тобой как бы не отсюда, понимаешь?
— Понимаю! — ответил мало что понимавший Максим и опять подумал о том, как они будут добираться до побережья.
— Ну вот, — продолжала Ирина, глаза у нее были совершенно счастливые, помада с губ давно стерлась, она смазала остатки салфеткой и бросила ее в пепельницу, — но черный помнит про ампулу в хранилище и советует тебе…
— Да, — согласился Банан и продекламировал уже навязшие в зубах строчки:
Как вернешься ты домой, найди стеклянный предмет
И шикарную чиксу с крутым набором гамет.
Ирина низко наклонилась над столиком и прошептала ему в ухо:
— Вот он и говорит: найди ампулу и упри! Ты ее упер?
— Упер!
— А дальше найди классную чиксу…
— Девку? — уточнил Банан.
— Девку, телку, в общем классную, молодую, готовую к оплодотворению чиксу, не такую, как я…
— А дальше? — спросил Банан.
— А дальше я еще с биофака помню. Гаметы — это клетки, наиболее подготовленные к оплодотворению, чем круче гаметы, тем больше шанс забеременеть и выносить плод, а ведь чего от тебя хотят?
— Догадываюсь, — не очень весело ответил Максим.
— Черный предложил тебе обрюхатить какую-нибудь чиксу спермой твоего же друга. То есть его, черного спермой. Но так как черный — на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает…
— Его не существует, — бесстрастно проговорил Банан. — Он мне приснился.
— Хорошо, — развеселилась Ирина. — Пусть его не существует, но ампулу ты нашел?
— Нашел!
— Упер?
— Упер!
— Вот видишь! Осталась ерунда: найти девку и вдуть ей эту штуку шприцем!
— Проще в больнице, — серьезно сказал Максим. — Сомневаюсь, что я сам смогу…
— У тебя есть ампула, — обнадежила Ирина, — а девка и больница — дело наживное. Только вот девку надо подбирать где-нибудь в теплых краях, не дома, там у них с генетикой получше…
— В Израиле! — от фонаря сболтнул Банан.
— Замечательная страна! — согласилась Ирина и опять потянулась к улиткам.
— У меня нет денег, — предупредил Максим. — Ты это прекрасно знаешь!
Она открыла сумочку и достала оттуда кошелек.
Потом — шариковую ручку.
Открыла кошелек, извлекла из бокового отделения банковскую карточку.
Положила ее на стол рядом с сумочкой, взяла чистую салфетку и что-то написала на ней.