— У вас тут пиво чешское есть? — внезапно раздался за спиной чей-то быстрый мужской голос.
Я резко обернулся. Что за шуточки!
Передо мной стоял незнакомый высокий худой человек лет двадцати семи заурядного курортного обличия, в линялых джинсах и кроссовках. Как он проник на корабль? Наверное, вахтенный зазевался. Но вид у незнакомца был мирный, трезвый, лицо открытое, улыбка добрая, и я не стал сразу его прогонять. Не на боцмана Нестерчука он нарвался. Тот бы показал ему пиво, тем более чешское.
Вероятно, и у меня был вполне миролюбивый вид, он проникся ко мне доверием.
— Я здесь в санатории отдыхаю, — показал он куда-то в сторону Нижней Ореанды. — Мы там заспорили, ну и я проспорил. А парни сказали: слетай-ка, если ты такой умный, в порт за чешским пивом. Тут на любом лайнере, говорят, можно в барах достать. Но лишь своим пассажирам продают, — он доверчиво глядел на меня, — и не на валюту.
— Я не пассажир. Да и какой же это лайнер? Не можешь научно-исследовательское судно отличить?
— Значит, ошибся, — смутился он, — я на музыку летел.
У нас и правда в радиорубке громко наяривал джаз. Профессиональный радист Николай по духу из тех ребят, что любят слушать музыку вместе с улицей.
— Со всех ног? — уточнил я.
— Что?..
— Со всех ног, говорю, летел? — Наш возраст предлагал общение только на «ты».
— Да уж не крыльев, — засмеялся он. — Сказанул! Нет, приятный мужик. Мне нравятся те, до кого мой тонкий юмор доходит.
— Устал, спешил очень… Можно я тут немного постою?
— Присаживайся, в ногах правды нет, — откинул я бортовую скамейку.
— В головах — тоже нет. Я усмехнулся.
— Куришь? — И сел рядом.
— Бросил. Дыхание сбивает, — неопределенно ответил он.
— И у меня. Я теперь себя на голодном пайке держу — не больше пяти сигарет в день.
— А ты почему? — спросил он.
Чудак. Я ведь тоже не знал, почему ему куренье мешает.
— Водолаз.
— А я учитель пения.
— В школе? Он кивнул:
— В поселке городского типа — в Березовке. Гродненская область. У нас знаменитый стекольный завод «Неман»! Неужели не слышал? — заволновался он. — Анатолий, — спохватившись, протянул он руку.
— Валерий, — пожал я. — Про завод слышал.
— Вот! — обрадовался он. — У меня там жена работает. Тоже поет.
— А я в школе всегда с пения сбегал.
— У меня бы не сбежал. Такой хор!.. Я и сам пою.
— Теперь понятно, отчего ты курить бросил.
— Да вообще-то не потому… — он замялся. — Ну, пусть… Я еще никому свою тайну не раскрывал, даже своей малой.
— Кому?
— Маленькой дочке. Малая, по-нашему по-белорусски. А у меня от нее, поверь, никаких секретов нет.
— Верю. Не дылда напудренная, не разболтает. У самого дочка растет, есть пока с кем посоветоваться, — признался я.
Это еще больше расположило его ко мне.
— Не знаю, с чего начать…
Я не стал советовать, что — с начала. Кто знает, где оно и в чем. Сам разберется. Бывает, все самое важное начинается не с поступка, а, допустим, с погоды. Дунул ветер, сорвал с тебя кепку, ты погнался за ней и нечаянно сбил в канаву свою будущую жену, мать твоих будущих детей. Или того хлеще — с разбегу повалил усатого начальника областного УВД где-нибудь в Грузии. Со мной это было, в другой раз расскажу.
— Начну с Артека, — неожиданно сказал он.
Я малость испугался. Внешность обманчива: вдруг начнет со своего детства отличника-активиста. По-моему, обычные ребята в Артек не попадают. Со свиным рылом, как известно, в калашный ряд не пролезешь.
Слава Богу, первое хорошее впечатление меня не обмануло. Просто его детский хор за певческие заслуги возили год назад выступать в пионерскую столицу, а заодно разрешили и пожить там пару деньков. Вместе с руководителем Анатолием, конечно.
Ну, выступили они успешно на каком-то торжественном сборе. А потом своей, как бы отдельной группой отдыхали, купались, в горы ходили — и все под надзором Анатолия. Сам детей привез, сам за них отвечай. Кормили, ясно, бесплатно. И спать где нашлось — у них для гостей всегда место есть. Ну, это лишние подробности. Вообще он странно рассказывал, то очень подробно, то кратко, вдруг перескакивал на другое, затем возвращался к прежнему… Очень уж он волновался и страсть как хотелось выговориться.
Ни с того ни с сего поведал о своем соседе в санатории. Мол, в цирке работает, шпаги глотает, огонь изрыгает и так далее. Возвращались они как-то поздно из Ялты, одни шли по темному пустому проулку. Впереди появился запоздалый прохожий и кричит еще издали:
— Ребята, огоньку не найдется? — Понятно, обрадовался, прикурить хотел.
— Пожалуйста, — ответил шпагоглотатель.
Мигом что-то там сделал, и как пустит изо рта ему навстречу огненную ревущую струю. Прямо дракон огнедышащий! Еще чуток, и брови бы прохожему спалил.
Но тут был точный расчет, профессионал: знает доскональный предел.
Подходят. Прохожий молча стоит, в губах сигарета зажата, и щеками дергает, машинально раскуривая, — уже и огонек появился. Прошли они мимо без единого слова, а он каменно повернулся и смотрит им вслед.
Возможно, до сих пор стоит. Дали ему прикурить!
Я бы на его месте сразу рванул прочь без оглядки. Страшное дело.
— Так на чем мы остановились? — спросил меня Анатолий.
— На Артеке, — сказал я. — Купались, в горы ходили…
— Сдуру повел, упросили. В горах и случилось, — нахмурился он.
Мальчонка там у них, первый тенор, оступился и со скалы сорвался. Вгорячах Анатолий мгновенно прыгнул за ним, настиг — он же тяжелее, — схватил, и они мягко опустились на землю. Глянули вверх — обоих затрясло. Оказалось, метров пятнадцать летели.
— Я не случайно сказал, что «мягко опустились» и «летели», а не падали, — подчеркнул Анатолий. — Так именно и было. Иначе бы мы с ходу разбились!
Ребята были здорово напуганы, но в Артеке ничего про этот случай не сказали. А уже дома кое-кто из хора проболтался, так сказать, напел родителям: с тако-ой высоты, чудом уцеле-ели!..
Анатолий отбоярился: мол, метра полтора лишь было. Дети, известно, всё преувеличивают.
А сам думал и думал над тем, что случилось. Как только обхватил он мальчонку, падение замедлилось, и они словно спланировали вниз. Нет, ветер им никакой не помог. Напротив, в ущелье было безветренное застойное марево, будто в парилке, без малейшего сквознячка. Когда они падали, он неожиданно почувствовал, что в нем как бы включилась какая-то неведомая упругая тяга, преодолевающая падение. И если б не тяжесть мальчика, он бы, наверное, неудержимо поплыл ввысь. Такое было чувство… легкости, невесомости. Причем не какого-то бездуховного воздушного шара, а управляемого по желанию полета. Он ведь и место приземления невольно выбрал «помягче», кругом были одни камни.
Он припоминал все до мельчайших подробностей, и то неведомое чувство точно эхо откликалось в нем… Ему неудержимо хотелось испытать его вновь, как говорится, воочию. Но, уговаривал он сам себя, в их поселке нет гор. Не прыгать же, в самом деле, с балкона собственного дома, даже ночью. Вот потеха будет, если он вдруг, в лучшем случае, сломает ногу! Скажут, а еще учитель — с ума сошел или того хуже: «бимбера» (самогонки, на польском) налакался!.. Так и не решился.
А зимой вдруг появилась идея. В Раубичах есть лыжный трамплин. Лыжник он так себе, с трамплина никогда в жизни не прыгал, но все-таки… Если и случится несчастье, никто потом позорить не будет. Желание испытать себя становилось все навязчивей. Разок бы попробовать, а там хоть трава не расти. Трава травой, а вот соломки бы подстелить под трамплином побольше!..
Ладно, это все впереди. Еще осенью, разбирая всякие бумаги, он обнаружил письма покойных бабушки и дедушки.
Немного истории. Про голод и разруху после революции известно. Жили они тогда в Орше. Кирпичный завод, на котором работал дед, встал. Безработица, нищета… Бабушка устроилась через родственницу на какой-то суконной фабричке в далеком Петрограде. А дед здесь остался, был он замечательным мастером и все надеялся, что завод нет-нет да и вновь откроют. Напрасные ожидания… Бабушка ему весточку прислала: срочно, мол, лети ко мне, я тебе место кочегара схлопочу. А он ей ответное письмо: еще погожу недельки две, продержусь как-нибудь из последнего, и, если с заводом ничего не решится, такого-то числа вылетаю ночью, а под утро уже буду в Питере. Жди, мол.
Чуете, какие письма?.. Что это, совпадение: она ему — «лети», а он ей — «вылетаю»! Образные выражения? Не похоже. И потом такая, прямо скажем, нахальная дедова уверенность: «буду», «жди». Тогда и поезда-то ходили, когда и куда им заблагорассудится. Мечта МПС.
Можно было принять на веру только одно: дедушка мог летать, и бабушка знала об этом. Разумеется, они скрывали такое, но в годину бедствий не до скрытности. Да и кто чего бы понял, даже если бы и заглянул в те письма строгим революционным глазом. И сам бы Анатолий не докумекал, не случись с ним та история в горах и не почувствуй он в себе загадочную подспудную силу.
После тех писем он, наконец, и решился прыгнуть на лыжах с трамплина в Раубичах. Правда, ночью. Тут были свои «за» и «против». Если он совершит прыжок днем и все удастся, вдруг «установит» прилюдно невольный мировой рекорд? Если же прыгнет ночью и потерпит крах, то кто ему потом вызовет «скорую»?.. По-научному, дилемма.
…Я слушал его и думал: «Складно заливает! А закончит рассказ, попроси я его сделать хоть небольшой кружок над акваторией, непременно откажется: раньше мог, а теперь, дескать, не могу. Такому трепачу, чей приятель из своей луженой глотки огнеметом дает прикурить, пара пустяков на ходу выдумать случай, после которого он якобы вмиг разучился летать».
Вы, конечно, можете возразить: а как же та встреча со Степанишной? (См. рассказ «Степанишна».) Там я сам все видел. Видел, а не слышал!
Я уже предчувствовал, что прыжок Анатолия с трамплина пройдет успешно. Правда, то, что он, как оказалось, летел по воздуху метров двести на лыжах вверх ногами, этого я все-таки не ожидал. И лишний раз восхитился: вот брехло летучее! Недаром он мне сразу понравился, с первого взгляда произвел приятное впечатление. Ври, ври дальше, голубчик!.. С трамплина он приземлился нормально — повиснув на дереве. «Скорую» вызывать не пришлось, сам слез.