— И… дальше-то что? — затормошила меня Яга, а я всерьез призадумался.
— Бабуля, здесь дубль пусто! Я не нахожу ни одной причины, по которой Кощей Бессмертный был бы вынужден задержаться в Лукошкине.
— Дак ведь ты сам говорил, будто из-за таможни на воротах да чтоб отделение наше милицейское под корень извести…
— Все это эмоции, — вяло отмахнулся я, — по большому счету подобные мелочи такого крутого уголовника не удержат. Должно быть что-то еще… Что-то очень важное, чего мы пока не знаем, но без разрешения этой загадки нам дело не раскрыть.
— Уж и не знаю, что тебе присоветовать, касатик…
— Да особо советовать нечего. Но если мы на время опустим эту тему, то дальнейшее развитие событий было таково… Пока Кощей тайно пробирался в столицу, его сообщница сделала все, чтобы убрать меня с дороги. Был разыгран целый спектакль с похищенным кольцом, и банда Поганова наверняка бы расправилась с нами, если бы не роковая случайность — Митька! Заметьте, все началось, как только мы потянули первую ниточку, ведущую к Ксении Сухаревой. Преступница убирает случайного свидетеля — дворника Николая Степановича, отца покойной. Поняв, что затея с постоялым двором на грани провала, она так же легко избавляется и от Селивестра Петровича. Убежден, что без посторонней помощи и Настасья не смогла бы от нас убежать. Дальше — все как по маслу… Мы движемся к цели — противник принимает контрмеры. В дело идут любые средства — клевета, отравления, засады, народные волнения и даже стопроцентная надежда на вспыльчивый характер царя. Ей-богу, Горох мог запросто казнить меня и за смерть любовницы, и при последнем бунте. На каком этапе в игру вступил Кощей, я точно сказать затрудняюсь…
— Чего ж тут мудреного? Логически мыслить надо… — насмешливо подковырнула бабка. — Как на улицах наших маньяк кошачий объявился, так, считай, Кощеюшка с того дня и здесь.
— Спасибо, — даже покраснел я, решение действительно было чересчур простым. — Наша беда в том, что мы вечно плетемся в хвосте у преступников. Нам никак не удается их опередить…
— Ну уж тут мне тебя и утешить нечем… Кто задним умом крепок, тому в милиции делать нечего! Сам думай давай!
Думать я не мог. Мои мысли все равно были заняты образом смешливой черноглазой Олёны, моей несложившейся любви…
— Никитушка?
— Да?
— Я вот что подумала, — Баба Яга опять напустила на себя торжественно-строгий вид, — ведь ежели враги наши так смерти твоей желали, а у сподвижницы Кощеевой и шапка-невидимка была, и нож мудреный, и яды сильные — что ж она тебе-то ничего не подсыпала?
— Не знаю… В принципе, если судить по тому, как ловко она отравила троих… могла бы запросто.
— Так, может, мы сгоряча на девушку всех собак вешаем? У нее небось хоть что-то светлое в душе да осталось… — И Яга начала собирать завтрак.
Я только тяжело вздохнул. Наш разговор прервал Митька, ворвавшийся в горницу, как ураган Борнео.
— Батюшка сыскной воевода, беда!
— Я слушаю.
— Дык… че-то спокойны вы? Я ж говорю — беда!
— Митя, поменьше патетики, — попросил я. — И позу смени, в такой только святые отцы проповеди читают. Ножки ровно, пятки вместе, носки врозь, руки по швам! Вот так, теперь докладывай…
— Беда, Никита Иванович! — Он выполнил мои указания, но театрально страждущий тон не сменил. — Накатилось на нас горе великое! И на вас, и на нас, и на весь наш народ разнесчастный… Вот уж беда пришла, всем бедам беда! Сподобил Господь дожить до такого позору… И как я теперь тока людям добрым в глаза-то смотреть буду?! Ой, беда, беда, беда… Забубенная моя лихая головушка! И за какие грехи-провинности такие беды на честную милицию с небес сыплются? Такая беда, уж такая… ровно и не беда обнаковенная, а сущая кара Божья! Вот такая вот беда, Никита Иванович…
— Бабуля, — сдался я — он меня быстро утомляет, — дайте, пожалуйста, лист бумаги и ручку из планшетки — я его просто уволю. За паникерство и саботаж…
— Докладываю по сути дела, — мгновенно исправился Митька, — вызывают вас в царский терем, ответ держать.
— За что ответ?
— А за то, что дьяк Филимон да пьянчужка Пашка Псуров полчаса назад надеже-государю чертежи украденные на подносике, Хохломой писанном, принесли! Теперича Горох вас к себе требует…
Баба Яга аж ватрушку на пол уронила. Понятно, для нее такой расклад равнозначен полному крушению последних надежд. У меня была иная точка зрения… Я не мог сделать вид, будто данное известие такое уж приятное, но и впадать в трагедию не имело особого резона. Да, несомненно, если все сказанное нашим сотрудником — правда, то это действительно серьезный удар по моему престижу. Ну и в моем лице соответственно удар по всей лукошкинской милиции. Таких пинков мы давненько не получали…
— Как это произошло?
— Не ведаю, батюшка сыскной воевода, а тока весь город об этом толкует как о чуде невиданном! Недаром мудрые люди говорят, что дуракам везет…
— Прав он, Никитушка, — поддержала Баба Яга, — какая уж нам теперича разница, как энта жар-птица двум смутьянам в руки немытые запорхнула… Для нас с тобой одна работа осталась — замок на отделение вешать.
— Это почему же? — встревожился Митька.
— Да как иначе-то, башка твоя еловая… Царь ить самолично полномочия следствию боярскому, альтернативному при всех отписал. А раз они всю покражу возвернули, то ихняя власть и ихняя сила! Бояре на Гороха всей толпой так насядут, он и не рад будет, а прикроет всю службу сыскную, милицейскую. Э-эх, что говорить… Сперначала дело это наперекосяк шло, вот так и под конец всем нам боком вышло!
— Ой, мама дорогая-я… Да нешто и вправду все отделение закроют?! А, Никита Иванович?
Я молчал. Яга, резко встав, с нарочитым грохотом начала убирать со стола. Наш парень присел в уголок у печки и, братски обнявшись с бабкиным котом, ударился в тихую-тихую панику. Через пару минут в горницу заглянул Еремеев.
— Пойдем, сыскной воевода, государь зовет.
— Да, помню, Митя докладывал, — очнулся я. — Идем, нам надо кое о чем договориться на вечер.
— О чертежах найденных слышал уже?
— Слышал, а ты не в курсе, как они к ним попали?
— Нет, — Фома почесал в затылке, — а только какая ж теперь разница?
— Разница очень серьезная… Подумайте хорошенько, могли ли Груздев с Псуровым отобрать чертежи у самого Кощея?!
Над моими словами призадумались все, даже Митька. Потом все трое отрицательно покачали головами…
— Вот именно! Я уж не знаю, какую удобоваримую версию они преподнесли царю, но твердо убежден в одном — чертежи Кощей отдал добровольно. Подкинул на дорогу, подложил в карман, подбросил в окошко, как угодно…
— Дак… зачем же? — первой сориентировалась бабка.
— Зачем? Хороший вопрос… Думаю, что это значит только одно — преступникам они больше не нужны!
Вряд ли мои товарищи по службе сразу поняли, что это означает. А в моей памяти мгновенно всплыл утренний визит на двор кожевенной лавки, высоченный сарай и гора стружек у забора… Кощей не уходил потому, что строил корабль! Скорее всего, отец Кондрат, уезжая, благословил город. Может, прочел какие-то охраняющие молитвы у ворот или что еще… Гадать можно долго, я не силен в специфике церковных премудростей. Однако вот что важно — проникнув в столицу, Кощей Бессмертный уже не мог ее покинуть. Неведомая сила божественного слова замкнула цепь и опоясала городские стены непробиваемой преградой. Но злодей не был бы злодеем, если бы не сообразил рискнуть, попытавшись построить летучий корабль здесь же, на месте, и вот тогда уйти небом. Воспарив над Лукошкином, он легко удерет под облаками в любую сторону, и никто не сумеет его удержать. Если чертежи ему больше не нужны, то именно в преступном мозгу Кощея могла зародиться идея, как избавиться от такой важной улики да еще и бросить тень на «беспомощных» работников ненавистной милиции.
— Никитушка, — до Бабы Яги все всегда доходило в первую очередь. А может, бабка просто умела читать мысли… — Когда ж это будет?
— Сегодняшней ночью, днем он не посмеет, — пояснил я. — Пора нанести превентивный удар. Фома, возьми ребят, пусть ненавязчиво патрулируют все улочки и закоулки, прилегающие к кожевенной лавке. Если увидишь… Олёну… В общем, ничего не говори, ни в какие разговоры не пускайся. Это важная и предельно секретная операция. К Гороху я схожу сам…
— Ну уж нет! — Яга решительно взялась за головной платок, поправила узел и непререкаемо заявила: — На царский двор идем вместе. Я тебя, голубя безвинного, одного на растерзание боярскому самодурству ни в жисть не отдам… и не надейся!
— Ладно, уговорили, — улыбнулся я, но тут подал жалобный бас забытый у печи Митька:
— А я? Мне-то чем заняться велите? Нешто мне доверия меньше, чем вон стрельцу распоследнему… Их на дело берут, а я тут кирпичи спиной греть буду? Обижаете сироту недокормленного-о-о…
— Всё! Без слез! — Я хлопнул ладонью по столу и постарался говорить как можно мягче: — Извини, погорячился… Значит, так, Митя… для тебя у меня самое важное, самое сложное и самое опасное задание.
— Ага… — счастливо разинул рот наш деревенский валенок, Еремеев с бабкой отвернулись, чтобы скрыть улыбку.
Я продолжал:
— Тебе предстоит тайно сбегать в храм Иоанна Воина, выяснить, когда вернется отец Кондрат, найти меня и доложить. Все понял?
— Все, батюшка Никита Иванович! — клятвенно подтвердил он. — В храм сбегать, про отца Кондрата спросить, вам подробно обсказать.
— Молодец, исполняй.
— А только вот… че ж тут опасного-то?
Я шумно вздохнул и объяснил еще раз для особо догадливых:
— Если Кощей или его подручная поймут, что мы ищем отца Кондрата, то сразу смекнут что к чему. Они ударятся в бега, а мы будем вновь разводить руками. К тому же гонцов в этом случае обычно просто уничтожают…
— Так… вот оно как, значит… Это меня, стало быть, и изничтожить могут?!
— Не изничтожить, а уничтожить, Митя… — поправил я. — Во всем остальном ты прав. Это очень горькая правда, но я надеюсь, ты нас не подведешь…