Чёрт бы вас всех побрал: и цириков, и полицаев, и Нужду с его ватагой. Будь проклят тот день, когда он пошёл в разбойники!
Арестантов выводили. Звенели кандалы, ругался Чёрный, идиотская ухмылка не сползала с губ Жилы. Крепкие молодцы подгоняли «квартирантов» прикладами:
– Поспешай! Поспешай! И смирно сидеть, не то головёнку-то оторву!
Один за другим ватажники забрались в фургон. Хлопнули дверцы. Подпоручик залез на переднюю лавку.
– Ну, бывайте, служивые! – крикнул на прощание. Всхрапнули лошади, застучали копыта, колёса покатились по выложенному брусчаткой плацу. На миг старшему надзирателю пришло на ум, что это фантастическое чудище увозит прочь свою добычу. Он тряхнул головой, прогоняя глупую фантазию. Фургон беспрепятственно миновал выезд: шлагбаум подняли, часовой отдал честь. Часовня глянула вслед отъезжающим испуганным слепым окном.
Кони умчались в ночь – глухую, дождливую, подлую. В фургоне Мефодий только что не подпрыгивал на лавке, пытаясь разговорить угрюмых конвоиров:
– А куда едем-то, ребята? А? Куда едем?…
– Держи язык за зубами, – был ответ. – Меньше болтаешь, дольше живёшь.
Остальные седоки молча ждали, что ждёт их в конце путешествия. Направление движения из кузова без окон разглядеть было невозможно. Ехали долго, арестантам казалось – вечность, – но вот остановились. Послышалась глухая команда: «Выгружайсь!»
С лязгом провернулся ключ в замке, дверцы распахнулись. Первыми выскочили солдаты. Легко спрыгнув на землю, стали с обеих сторон тёмного зева кузова. За ними в проёме возник Пантелей Чёрный, опустился тяжко, как медведь. И тут же четырёхгранный штык пробил ему гортань. Тёмная кровь заклокотала в горле, потекла по губам. Пантелей начал заваливаться ничком, а за ним, узрев судьбу товарища и понимая уже, что ждёт его за пределами фургона – секунду назад столь ненавистного, а теперь показавшегося вдруг таким безопасным, таким родным! – но не в силах остановить движение, прыгнул Антон Пила. Штык пробил ему грудь слева, там, где сердце. Умер Пила мгновенно.
Жила с Косым забились вглубь обитой металлом коробки и взвыли – оба, враз. Слышалась в том вое смертная тоска привезённых на убой животных. А человек в бушлате уже тут как тут. Запалил фонарь, направил свет внутрь фургона. Конвоиры вскинули винтовки, захлопали выстрелы. Расстрельщики сноровисто передёргивали затворы, летели в мокрую глину горячие гильзы. В коробе кузова корчились под ударами пуль две фигуры. Кровь плескала на щербатый пол.
Через минуту всё было кончено.
– Приберите тут, – обронил «бушлат», гася фонарь и направляясь к кучеру.
Молодцы свалили мёртвые тела в глубокий овраг, располагавшийся поблизости и присмотренный заранее…
В особняке Селивёрстова в это время мирно спали. Хозяин – в своей спальне, Сосновцев – в гостевой комнате. Дедовская сабля на стене охраняла его покой. В новом кувшине, поставленном заботливой Дуней, вновь печалилась осенняя хризантема.
Вечер окончился договором. Убедившись окончательно – или убедив себя, может так будет правильнее, – что догляд полиции и Постышева не гарантирует полной безопасности, друзья принялись лихорадочно искать выход из трудного положения. При этом Селивёрстов резонно заметил, что чем быстрее они избавятся от журнальной страницы, тем вернее прекратится преследование. Вот только как связаться с внешним миром? За особняком следят, поход на почту немедленно зафиксируют, а корреспонденцию наверняка изымут. И послать с весточкой – да хоть с устной просьбой – некого. Не Дуню же засылать, право слово! Перепутает ведь всё, дура…
Селивёрстов, было, приуныл, но Сосновцев разозлился. Вновь замаячил где-то на краю сознания заснеженный берег реки, и мальчишка, в панике отползающий от коварной наледи. Когда же это кончится?!
– А знаете, геноссе, давайте поутру сбежим! Вот так возьмём, да попросту смоемся из особняка. Слиняем. Сдёрнем. И где наша не пропадала! Разыщем Натали и её отца. Их-то вряд ли контролируют. И найдём возможность послать весточку вашему вельможе в Москве. Совсем другие расклады пойдут!..
Штабс-капитан поначалу отнёсся к идее друга скептически. «Вы представляете себе последствия, батенька вы мой?» Да, Андрей представлял, какая физиономия будет у чиновника Особой комиссии, узнай он о том, что персон, посаженных под домашний арест, нет на месте. Ну и чёрт с ним! Существовала ещё одна причина, перечёркивающая все опасения и доводы разума.
Сосновцеву страстно хотелось повстречаться с Натали. Образ девушки волновал его, её карие глаза с озорным блеском и улыбку он не мог забыть, видел как наяву, стоило прикрыть глаза. Андрей понимал, что игры, затеянные на пару с отставником, могут-таки привести его в потаённые казематы Коллегии. И тогда он нескоро сможет повидаться с Натали, а быть может, не встретится с ней больше никогда.
– Заглянем в дом у реки ненадолго, – убеждал он штабс-капитана. – В конце концов, дама нас приглашала, невежливо обманывать её ожидания. И не вы ли обещали, что нас не остановит даже камнепад! – Селивёрстов смущённо прокашлялся. – А там наверняка что-нибудь придумаем. Отправим, к примеру, кого-либо из помощников яхтсмена на почту. Постышев и хватиться не успеет, как письмо уже пойдёт в Москву. Или передадим весточку вашему инженеру здесь, в городе. Дадим ход идее, задвинуть нас после этого окажется не так и просто…
– Тут вы не обольщайтесь, Андрей Павлович, – опускал его на землю Селивёрстов. – Коллегия и не такие орешки колола.
– Всё равно, – с жаром продолжал Сосновцев, – пойдёт волна! Если военные узнают о новых возможностях, их будет не остановить! А там и я уже – не подозрительный визитёр с фигой в кармане, а ценный для Отечества источник информации. А вы – мой покровитель. Да и отец Натали, он же судостроитель? Вдруг подскажет что дельное?…
– Ну уж так прямо и судостроитель, – качал головой Селивёрстов. – Делает яхты для соревнований. Маленькая верфь, скудные доходы, больше хлопот, чем толку…
– Но человек-то грамотный! – восклицал Андрей.
– Это да, университет окончил, – соглашался отставник. – Даже и не знаю, что сказать…
Но с каждым разом сопротивление его становилось всё более вялым. Здоровый авантюризм, желание порадеть за Отечество двигали штабс-капитаном, заставляли идти на поводу у молодого и горячего своего единомышленника. Даже вопреки здравому смыслу.
– Ну! Соглашайтесь, герр гауптман! Вы же офицер! – напирал визитёр.
– Уговорили, сударь вы мой, – наконец сдался отставник. – Но договоримся, долго засиживаться в гостях не будем. Повидаемся с хорошими людьми, деликатно попросим помощи и тихо вернёмся. Чтоб Постышев ничего не заметил. Мы действительно обещали барышне визит вежливости, тут вы правы. Джентльмены своё слово держат.
– И я о чём! – подскочил от радости Сосновцев. – А как будем выбираться?
– А как ночной злоумышленник проник в особняк? – вопросом на вопрос ответил штабс-капитан. – Действительно, пробраться к особняку можно с Ильинской или Нижегородской. Там небольшой пустырь, задники домов почти без окон, густой кустарник. Отследить кого бы то ни было крайне затруднительно. И ничто не мешает нам повторить путь злодея, но в обратном порядке. Через пролаз у дымохода выберемся на крышу, спустимся с другой стороны. Через пустырь я проведу в закоулок на Ильинской, с неё – на Павловскую…
– Не случится такого, что в полиции учтут прежние промахи и выставят наблюдение на сопредельных улицах?
– Могут, но по Павловской ходит конка. Проверить всех пассажиров просто невозможно. Не будут же полицейские останавливать каждый вагон и осматривать всех в личность! Сядем сзади, задёрнем шторки. Попробуй нас, возьми! Потом тем же путём вернёмся обратно.
В рассуждениях друга был резон. Конка, местный аналог трамвая, только на конной тяге, пользовалась в городе заслуженной популярностью. Жаль только, линий было проложено мало, всего три на весь Владимир. Вагоны обставляли лавками с высокими спинками и мягкими сидениями, на окнах вешали занавески. Такое стремление сделать даже обычный «трамвай» более уютным и приятным для пользования было характерно для этого времени и не переставало удивлять Сосновцева. На ум невольно приходили электрички его детства, ободранные, с исцарапанными неудобными сидениями и провонявшими мочой тамбурами.
– Отлично, так и сделаем, – обрадовался Андрей.
Допив пунш и отужинав продуктами, что нашлись в кладовой благодаря запасливой Дуне, друзья улеглись спать, чтоб назавтра проснуться пораньше. Осмотреться, подготовиться. И совершить вылазку. Андрею снилась Натали – в том лёгком плаще, что был на ней в день несостоявшегося вояжа в Москву (подумать только, ведь это было всего лишь вчера!), в шляпке с белыми очаровательными цветами. Снилась её улыбка и карие, озорные глаза. Девушка махала ему рукой, но не прощалась, а будто звала за собой. И лишь одно портило чудесный сон – посверкивало, кололо глаза стекло в цветах. Стекло из разбитого пулями вагонного окна…
Что ждёт тебя, человек из далёкого будущего, со смелой, почти безумной идеей в голове – подарить Российской империи начала двадцатого века реактивную артиллерию? Быть может, на пути к мечте ты обретёшь крылья, что вознесут тебя к любви и счастью, а может, все надежды рухнут, похоронив нового Икара под обломками. Никто не мог сейчас знать наперёд, чем закончится история появления схемы Гвардейского реактивного миномёта на сорок лет раньше положенного. Но то, что предстоящая дорога полна неожиданностей, опасностей полна и приключений, слишком похожих на злоключения, – это уж будьте нате!
7. Прогулка у реки
Наутро вновь распогодилось. Тучи ушли, унося с собой ночной унылый дождь, выглянуло солнце. Лучи его отражались в лужах на дороге, в каплях влаги, собиравшихся на голых ветвях деревьев и кустов. Капли эти набухали и падали в лужи, оставляя круги на воде, а рядом, словно сказочные кораблики, плавали жёлтые осенние листья.
Пролаз у печной трубы располагался очень удобно. В смысле, для скрытного проникновения на кровлю дома. Рядом с ним возвышалось слуховое окно, сделанное наподобие люкарны