– Обязательно, – ответил Андрей и достал кольт. Патронов в нём не было, но Юрка этого не знал. – Вон, впереди холм, а за ним свет. Там, наверное, дорога. Доберёмся до города, и передам тебя первому же городовому.
– Может, разойдёмся? – криво усмехнулся Юрка, поглядывая на револьвер. – Теперь мы квиты. Ты, дружище, отдал мне должок, который висел на тебе пятнадцать лет.
– А то, что ты стрелял в меня на вокзале? Хотел продать германцам? Похитил мою любимую женщину? Нет, дружище, теперь кругом должен ты. И отвечать за всё будешь в полной мере.
– За вокзал извини, – легко отыграл Полухин. – Но ты помешал мне сорвать такой куш, что поворотись всё обратно, я бы в тебя опять выстрелил. Только более удачно. Девушку я вернул, и вообще, всё это раковое стечение обстоятельств.
– Вернул? – задохнулся от возмущения Сосновцев. – Да я вырвал у тебя Наташу с боем! Всю ватагу твою, кстати, положили, а кто в живых остался, уже наверняка арестован.
– Да и чёрт с ними, новых наберу, – отмахнулся Юрка и зашёл с главного козыря: – Тебя самого ожидает Правовая коллегия. Что, в застенок охота? А потом война, ты же знаешь, что она будет! Пошлют на фронт и убьют. А в далёком двадцать первом веке появится мертворожденный Андрюха Сосновцев, или ещё как обернётся. Жизнь будет продолжаться, но без тебя. Вот я и предлагаю – махнули вместе! Я осмотрелся в этом мире, было время. Найду способ заработать деньжат, и укатим в Америку. Бизнес развернём, наши внуки будут жить богатыми людьми в могущественной стране…
– Пошлют на фронт, пойду воевать, – оборвал его Андрей. – За Отчизну воевать… Вставай! Топай вперёд! И без глупостей, чуть что – выстрелю. Не думай, рука не дрогнет.
– Дурак! – в сердцах сплюнул Полухин и поднялся. Пошёл к холму, скрестив руки за спиной, как арестант. Андрей двинул следом, опустив бесполезный кольт.
Поднялись на холм. Внизу открылась дорога. Даже отсюда, с холма было видно – асфальтовая дорога. Стоял фонарь – бетонный столб и длинная лампа «дневного» света. Даже отсюда, с холма было слышно, как она потрескивает. Сосновцев замер, как громом поражённый.
– То-то я смотрю, что за холм? – прокомментировал ситуацию Юрка. – Левый берег Клязьмы ровный как стол, а правый крутоват и лесистый. А здесь хоть и темно, и видно плохо, всё равно берег другой. Ныряли мы с тобой, дружище, в Клязьму, а вынырнули?
– Постышев говорил, обратного хода во времени нет! – В голосе Андрея прозвучала неподдельное отчаяние. – Попал во временную щель, попрощайся со своим миром!
– Много они там, в начале двадцатого века знали, – откликнулся бывший главарь.
Бывший одноклассник, весёлый заводной мальчишка. И бывший бандит, обагривший руки кровью более ста лет назад. Но разве может быть бывшим преступник, не раскаявшийся и не понесший наказания за совершённые злодеяния? А только кому это теперь нужно… А он, Сосновцев, кто? Тоже бывший? Визитёр? Учитель? Планерист?…
– Вот так коллизия, мой друг, – продолжал балагурить Юрка. – Все наши планы коту под хвост: и твои, и мои. Ты пистоль-то спрячь. Не место здесь и не время оружием размахивать.
И легко, будто играючи, прихватил руку Сосновцева с револьвером и вывернул оружие из безвольных пальцев.
– Там патронов всё равно нет, – машинально сказал Андрей.
Полухин привычным движением преломил кольт, крутанул барабан, со щелчком вернул ствол в рабочее положение.
– Ну и ладно, возьми на память. Как сувенир, – усмехнулся он, возвращая револьвер. – А я повёлся. Вот нельзя тебе верить, дружище…
Андрей не слушал. Как теперь быть с Натали?! Наконец он встретил любовь, настоящую, заполнившую всё его существо – и?… Ведь девушка безвозвратно утеряна! Более того, её давно уже нет на свете, очень давно. Даже праха не осталось за сто с лишним лет! А Селивёрстов? Он так и не научил штабс-капитана летать на параплане… Сосновцев со стоном опустился на колени, обхватил голову руками. Этого не может быть! Этого просто быть не может!
Бесполезный и ненужный кольт, заткнутый за ремень, больно упёрся в ребро.
– Эй, сударь, не раскисайте, – продолжал насмехаться Полухин. – Жизнь нам дана не для того, чтобы рыдать у обочины просёлочной дороги о несбывшихся надеждах. Я в своё время потерял куда больше, и ничего! Всё можно наверстать…
– Ты-то – да, ты наверстаешь… – прошептал Андрей. – А я?
Вдали послышался гул мотора, мелькнул свет фар. Видавший виды «Зил-130», переваливаясь на колдобинах, неспешно пылил в сторону путешественников во времени. Полухин поднял руку. Машина подъехала, затормозила. Из окошка высунулся водитель, мужик лет сорока с загоревшим лицом.
– Вам куда, ребята?
– До города, – не задумываясь ответил Юрка.
– Садитесь. Что так поздно возвращаетесь? Да вы мокрые все! На рыбалке были, что ли?
– Ага, припозднились. С рыбалки. Лет на пятнадцать.
Водитель рассмеялся шутке и воткнул передачу.
Глава последняя
Коньяк был паршивым. В магазинчике рядом с домом другого не водилось. Какая-то разливуха, краденная на винзаводе и упакованная в тару из-под армянского, в три звёздочки благородного напитка. К тому же ещё и разбавленная. Или не разбавленная, а просто хлебал Андрей это пойло стаканами, не ощущая ни крепости, ни вкуса?
Выпивка давала чувство временного и ложного, призрачного такого облегчения. Помогала забыться, не убирала, но затуманивала, слегка сглаживала тоску. «Ах, Натали, Натали… Как же мне быть теперь?… Как без твоей любви?… Ах, Натали-и-и…» – вспоминались слова старой, полузабытой песни. Нет, не забыл он Наташу Русланову, как ни старался – не смог.
Сосновцев набулькал полстакана ядовито-коричневой жидкости, махнул залпом, выдохнул протяжно. Бросил в рот ломтик лимона. Нужно было собираться на занятия. В Электротехнический колледж, преподавать черчение первому и второму курсу. Понимал, что ведёт себя неподобающе, скверно, прямо скажем, себя ведёт. Пить перед тем, как появиться перед студентами – такого во Владимире образца 1902 года, в Мальцевском ремесленном училище не одобрили бы. И Никодим Митрофанович осудил бы, да и Наташа тоже. Но поделать с собой ничего не мог, без наркоза жизнь казалась совсем гадкой штукой.
В ту памятную ночь, когда упали они вместе с Юркой Полухиным в Клязьму, а вынырнули совсем в другом месте и, главное, в другом времени – в своём, оставленном, казалось, навек утерянном двадцать первом веке, – старенький «зилок» привёз их в городишко Осташкин, близ Южнореченска. До краевого центра оставалось шестьдесят километров, но их ещё предстояло преодолеть.
В кармане лежали подмокшие документы с царским орлом на корочке и витиеватой прописью на страницах. Кому их здесь можно предъявить? А деньги? Наличествовали три рублёвых банкноты за подписью Управляющего Государственным банком России господином Плеске Э.Д. в 1898 году. С кем и как ими расплачиваться? Глубоко во внутреннем кармане, правда, хоронился ещё и николаевский золотой червонец того же года, но продавать его на автобусной станции кому попало, с бухты-барахты – опасно. Нарваться можно: и на злых людей, и на полицию.
Был ещё кольт, но сбывать его Андрей не собирался. Во-первых, это ещё рискованнее, чем продавать золото, а во-вторых, несмотря на опасность быть остановленным постовым полицейским с оружием, ему хотелось оставить револьвер на память. Это был единственный предмет, сохранившийся после бурно проведённого года в ином мире. Комбез и деньги не в счёт: деньги потратятся, комбинезон сносится.
Однако одёжку ожидала другая участь. Под утро, побродив на окраинах Осташкина, Сосновцев приглядел во дворе частного сектора сохнувшее на верёвке бельё. Полухин пропал сразу по приезду в городок. Вот только что вроде вместе выбирались из машины, и раз! – нет разбойника. Куда делся, Андрей и заметить не успел, словно испарился. Поэтому решать все проблемы пришлось самому. Но нужда заставит (коль Нужды рядом нет, скаламбурил про себя Андрей), сумеешь сделать такое, что раньше и в голову не приходило.
Во Владимире была середина осени, здесь же стояла ранняя весна. Это Юрка осторожно выспросил ещё у водителя грузовика. Март две тысячи четырнадцатого года. Таким образом, получалось, что Сосновцев отсутствовал в родном городе не год, а полгода. Выкрутасы временных щелей, переходов и прочей ненаучной штуковины, что с ним приключилась. Но важнее было другое. Здесь, на юге, наступили первые солнечные дни. Так бывает в Южнореченске – март неожиданно тёплый, а апрель холодный, с ветрами, дождём, и даже шальным мокрым снегом. И хоть ночами было прохладно, с погодой темпоральному путешественнику всё же повезло.
Учитель пробрался во двор, где сохла выстиранная одежда. Собака не залаяла, дверь не скрипнула. В сумраке раннего весеннего рассвета отыскал на верёвке рубаху и штаны. Снял с прищепок и татем ночным убрался восвояси. Отыскал автостанцию, поблизости от которой, как везде по России, ночевали бродяги. У них обменял добротный армейский комбинезон на стоптанные башмаки и драную болоньевую куртку на синтепоне. Вдобавок к этому немного денег, как раз на билет. Вид приобрёл закоренелого бомжа, но это, как выяснилось позже, оказалось даже хорошо. Полицейские при виде Сосновцева презрительно кривили губы и отворачивались. Что с бомжары возьмёшь? Так, без проблем доехал до Южнореченска.
Здесь его ждал приятный сюрприз. Андрей не без оснований опасался, что квартиру забрал горсовет – коммунальные услуги не плачены, хозяина не видно. Может, и пропавшим без вести уже объявили. Но подходя к родному дому, он наткнулся на соседку тётю Машу. Знакомство было шапочным, на уровне «здрасьте-здрасьте», но пару раз в бывшие времена Сосновцев приносил ей молоко, а однажды поменял прокладку в прохудившемся смесителе. Одинокая старушка это запомнила, добрые дела, оказывается, не проходят безнаказанно. И сейчас тётя Маша поспешила навстречу потеряшке:
– Андрюшенька, куда же вы пропали? Полгода вас не видно, не слышно!
– Да, тёть Маша, тут такое дело… – мямлил Сосновцев. К встрече он был явно не готов. Что врать не придумал, а говорить правду, лишь напугать старушку. – Я, в общем, это… в аварию попал.