- Да-да, спасибо! Дополняем и уравновешиваем! Уравновешиваем мы друг друга, вот! А вообще-то меня Серафимой зовут. Это по святкам. А по батюшке – Ферапонтовна. Выходит, Серафима Ферапонтовна я. Твоя бабушка. Вот так!
…Посуда давно была уже вымыта и сложена Фимой в сундук. И пол подметён. И жаба Анисья несколько раз из-за окна дребезжащим голосом вопила. Напоминала, что ночь на дворе и честные люди все давно уже спят.
А Венька с Серафимой Ферапонтовной всё сидели рядышком на лавке и тихие разговоры вели, о смысле жизни и всяких родственных делах беседовали.
- Как там Ванятка поживает? Здоров ли? Дюже ли богат? – спрашивала Веньку Серафима и кокетливо поправляла выбившийся из-под тюрбана голубовато-седой локон.
- Ванятка? – переспрашивал Венька, - Это кто ж такой? Не знаю.
- Ка-а-ак?! – Серафима всплёскивала сухонькими, похожими на птичьи лапки, руками и шутливо грозила тонким пальчиком, - Отца родного не знаешь? С глаз долой, из сердца вон?
- Отца знаю, - по обыкновению рассудительно и серьёзно отвечал ей Венька, - Только его Иваном Вениаминовичем зовут.
- Ну! Я и говорю, Ванятка. Ванюша, Ивашка, племяш мой любимый, озорник. Я ж Маруське, мамаше его, прихожусь сестрой многоюродной. Тебе, значит…
Серафимовна Ферапонтовна запрокинула к потолку лицо и принялась усердно шевелить губами, подсчитывая все ближние и дальние колена в её кривой и весьма разветвлённой родственной цепи.
- Тебе я, выходит, семиюродная бабушка.
Венька так далеко в родословные дебри никогда ещё не забирался. Поэтому и не мог оценить всей важности семиюродного родства. Бабушка как бабушка. А уж семи… или семидесятиюродная… какая, собственно говоря, разница?
Глава 10. Имена и маски.
- Имечко вот только у вас… Сер… Фер… понтовна, - спотыкаясь и тормозя на каждой букве, пожаловался Венька, - Пока выговоришь, язык сломаешь. Можно я буду звать вас просто Сима? Как раньше.
- А как же! – подпрыгнула от радости старушка, - Конечно! Валяй! Давай! Называй!
И закружилась, завертелась в весёлой кадрили, дробно топоча ногами и припевая в такт:
- Си-ма, Си-ма, Сима-Сима-Сима!
Но тут же как будто вдруг споткнулась, осеклась, застыла на месте и печально повесила голову.
- А что же Фима? Чем тебе Фима плоха? Имя-то какое! Как песня. Фи-и-и-ма-а-а…
- Ква-ква-а-а-а-а!!! – жалобно подхватила за окном изрядно уже промёрзшая жаба Анисья, - Ква-а-а!!!
- А ну кыш, отсюдова, нечисть!
Фима погрозила окну маленьким кулачком. Отвернулась. Схватилась за метлу.
Но тут же эту метлу со стуком отбросила и обернулась к окну с широкой озорной улыбкой.
- Анисьюшка! Свет очей моих! Радость моя болотная! Что сидишь там, скучаешь? Давай к нам! Петь будем, танцевать, веселиться!
Старушка резво кинулась распахивать окно, чтобы впустить полуночную жабу. Вытянула вперёд руку, ухватилась за щеколду… Но вдруг рука её слабо повисла, взгляд погрустнел.
- Вон! Пошла вон! – прокричала она, пятясь от окна, - Нечисть болотная!
«Этак и я с ними вместе того и гляди рехнусь», - с тоской подумал Венька.
Между тем на лице старушки Симина и Фимина маски начали сменять друг друга с ужасающей, какой-то феерической быстротой.
- Спать! – строго приказывала Веньке Фима.
- Куролесить! – вопила Сима ему в самое ухо.
- Завтра с петухами вставать, - ворчала Фима, - воду носить мне поможешь, грядки от сорняков полоть…
- Летать научу! – многообещающе подмигивала Сима, - На кисельную реку сгоняем! С Горынычем тебя познакомлю. Хоть он человечишко, конечно, так себе, пустой.
Венька не знал, кого слушать. Спать ему ложиться или танцевать? Песни петь или по воду тащиться? Он сидел на лавке, как замороженный истукан, и ждал, когда же всё это закончится.
Оно и закончилось. Как всё когда-нибудь кончается на свете.
- Уф-ф-ф!!!
Утомившись от самой себя, раздвоенная бабушка вновь превратилась в целую Серафиму Ферапонтовну, выдала Веньке чистое полотенце, велела хорошенько умыться и зубы почистить как следует.
- Укладывайся! – показала ему на печку.
- Мне бы…, - засмущался Венька, - Мне в другом каком-нибудь месте. Очень уж я высоты и жара боюсь.
На самом-то деле вспомнился Веньке рассказ Пантелеймона. Как его домовой с печки столкнул. Вдруг и его тоже… об скамейку носом… Будет Венька, как возничий, ходить с синей сливой посреди лица.
- В другом так в другом, - Серафима возражать не стала и постелила ему на лавке, у стены.
Венька снял штаны, футболку, аккуратно положил их на стул. Кеды поставил рядышком, около лавки. И, отчаянно зевая, повалился головой на мягкую пуховую подушку.
- А домового нашего не бойся, - ласково дуя ему в лоб, прошептала Серафима, - Он у нас тут смирный. Мухи не обидит. Не то что доброго гостя…
Глава 11. Мужичок в пиджачке и лакированных штиблетах.
Может, приснилось это Веньке. Может, привиделось. А может, на самом деле так оно и было, как есть. Только ровно в час ночи, лишь громко один раз проквакала Анисья, к лавке, на которой тихо и мирно задрёмывал Венька, подошёл прямо по воздуху… нет, скорее, подкрался на цыпочках мужичок.
Был тот мужичок маленький, тощенький и даже как будто слегка полупрозрачный. И одет весьма странно. Сверху – отутюженный, с искрой, пиджак глубокого синего цвета. Под пиджаком – крахмальная рубашка. Галстук-бабочка на шее. На ногах – до нестерпимого блеска вычищенные лакированные штиблеты. Зато вся его нижняя часть…
Вся нижняя часть незнакомца была облачена в потрёпанные, дырявые, с ободранной бахромой штаны. В общем, в лохмотья. Пояс штанов был подвязан обыкновенной бельевой верёвкой,
Волосы на его голове были длинные и все заплетены в множество тонких седых косичек. Борода сверкала яркой рыжиной и тоже заплетена в косу, но всего одну.
- Можно у вас тут ненароком с краешку присесть? – вежливо поинтересовался мужичок у Веньки и, не дожидаясь ответа, по-хозяйски расположился у него в ногах, - Спишь, что ли? Ну, спи, спи.
Веньке разрешения на сон от мужичка не требовалось. Он и так спал, по привычке подложив ладонь под толстую щёку. Спал, и снилось ему, что прямо по воздуху подкрался к его кровати мужичок в пиджачке и лакированных штиблетах. Уселся в его ногах, как у себя дома. И повёл с Венькой витиеватые разговоры.
- Заскучал я что-то, - обратился к спящему Веньке ночной незваный гость, - Душа моя неприкаянная притомилась. Мечется, мечется, покою не знает. Неизбывная грусть навалилась на меня. Затуманились мои думы. Кручина скрутила моё сердечное естество… во… во… во, полетела, зараза! Ах, ты…
Дз-з-з-з-з-з-з!!! - что-то промелькнуло в слабом, выбеленном и размытом лунном свете.
Бах!!! - тщедушное тело мужичка рванулось вперёд, как будто им выстрелили из берданки.
Хлоп!!! - твёрдая, как карающий меч, рука с оттяжкой прибила это «что-то» на столе, не оставив ему ни единого шанса на спасение.
- Фу-у-у-ух!!! – довольный проделанной работой, мужичок вернулся на лавку и показал Веньке только что убитую муху, - Видал?
Венька видал. Потому что этот похожий на выстрел хлопок выбил из него весь сон. И сидел теперь Венька рядом с мужичком на лавке, тёр глаза и совершенно не понимал, что происходит.
- Муха, говорю, - мужичок гордо сунул свою добычу под самый нос Веньке, - Я тут на них лучший охотник. У меня и значок от охотничьей организации есть.
Мужичок был именно такой, каким приходил к Веньке во сне: тот же блестящий пиджак, драные, с бахромой, штаны, начищенные лакированные штиблеты. Только теперь Венька заметил, что на лацкане его пиджака сияет круглый, до блеска отполированный значок с нарисованной на нём навозной мухой и надписью по кругу «Отличнику мухобойного труда».
- А вы, собственно, кто? – поинтересовался Венька.
- Сам-то как думаешь? – вместо ответа спросил мужичок.
«Никак я не думаю. Ну вас всех с вашими загадками», - хотел сказать Венька и чуть было не завалился обратно спать.
- Домовой я тутошний, - не дождавшись от Веньки никаких гипотез и предположений, объяснил мужичок, - А ты Вениамин Иванович. Я знаю.
- Все знают. Сорока-белобока кашку варила, деток кормила…
- Какая ещё сорока?! – возмутился домовой, - Какие, к лешему, детки?! Что ты мне тут голову морочишь?!
- Ну…, - растерялся Венька, - Здесь все так говорят. Потому что сарафанное радио…
- Какое-какое радио?! – домовой схватил себя за бороду, выпучил глаза и уставился на Веньку как на слабоумного, - Сарафанное?!!! Скажи ещё, подштанниковое, дуралей! Надо ж, чего выдумал! Не знаешь, что радиосигнал по волнам передаётся? Они так и называются, радио-волны. Потому что радио – оно как море.
- Как море?! – воодушевился Венька, - Скажите пожалуйста!
- Скажу, - кивнул мужичок, - Вот смотри, на море бушуют волны, так?
- Говорят…, - вздохнул Венька, - я не видел.
- Для того, чтобы знать, видеть вовсе и не обязательно!
«Вот и Пантелеймон так же сказывал», - вспомнилось Веньке.
- Радио это бушует и волнуется тоже, - продолжил свою учёную лекцию мужичок, - Волнуется себе, волнуется, потом – раз! – и волну свою как пульнёт! Вроде как из ружья. Опять же, в виде радиовещательного сигнала. А ты говоришь…
- Я не знал, - смутился Венька, - Мы этого ещё в школе не проходили.
- Не проходили! А мозги тебе на что дадены? Там, в мозгах, кстати, такие кривые извилины. У тебя есть?
Венька смущённо потупился и пожал плечами.
- У меня точно есть! Прямо чувствую, как они там извиваются и шевелятся. Даже щекотно, - мужичок хихикнул и дёрнул себя сразу за несколько косичек на голове, - А между извилинами - тоже волны. Только не радио, а другие. Специальные такие волны. Называются – биополе.
- Откуда вы столько всего знаете? – восхищённо поинтересовался у домового Венька.
- Ты уши мои видал?
- Ну-у-у-у-у…
- А ты посмотри, посмотри получше. Можешь даже потрогать, - домовой вытянул шею по направлению к Веньке и придвинул своё огромное мясистое ухо к нему поближе, чтобы Венька мог как следует его разглядеть, - Я ж подслушиваю!