- Когда вылетаем? – нетерпеливо спросил Венька у бабушки Серафимы.
- Да прям сейчас!
Только прям сейчас не получилось.
Потому что вся деревня, прознав про предстоящий перелёт, прощаться потянулась.
Пантелеймон пришёл нарядный, в новом пиджаке – с пуговицами.
- Видал? – гордо вертелся возничий перед Венькой, - Блестят, как медали!
Горыныч принёс готовый роман в двадцати девяти томах.
- Почитайте в дороге, - скромно потупился, протягивая весомый плод своего творчества, - Не сочтите за труд.
- Не сочтём, - пообещала бабушка Серафима и для интересу раскрыла седьмой том на триста двадцать пятой странице, - Ишь ты… мудрёно!
Вся страница сверху донизу была испещрена непонятными знаками. Вернее, одним знаком, повторенным много раз и изображавшим то ли букву «З», то ли цифру «3». То же самое было на четыреста седьмой странице, и на восемьдесят четвёртой, и в третьем томе, и в восемнадцатом, и в двадцать четвёртом.
- Всё про мою жизнь, - скромно прокомментировал Горыныч.
- Ну, и ладно, - сказала бабушка Серафима, - будет чем Добрыне печку топить в наше отсутствие.
Жаба Анисья притащила с болота целый жбан клюквы. Курочка Коряба золотых яиц полный кед снесла. Агриппина Селивёрстовна тоже жадничать не стала – молодильных яблочек пяток пожертвовала да с соседнего куста крыжовника надрала полную кружку.
Другие соседи тоже несли – кто пучок укропу, кто букет ромашек, кто берёзовых веников для бани.
- Спасибо, - говорила всем Серафима и кланялась в пояс, - Добрыне в хозяйстве всё сгодится.
- Всё сгодится, - кивал домовой, сверкая глазами, - Всё берём, всё принимаем и в подпол прячем. Добро шибко любим. Оттого никуда и не летаем.
Фр-р-р-р-р-р!!! – вспорхнул за окном белый голубь и устремился в лазурную высь.
- Теперь точно пора, - объявила Серафима, расцеловалась со всеми на прощание, крепко взяла Веньку за руку и вслед за голубем вылетела из дома.
Глава 19. Курс зюйд-вест, или шмундер-бундер-цугундер.
- Ну, куда нам путь держать и каким лететь курсом? – набирая высоту, поинтересовалась Серафима у Веньки, - Что там тебе Добрыня про это трындел?
- Кажется… м-м-м… курс зондер-шмуттер-унтер-винтер-зингер-штоллен… в общем, что-то в этом роде…
Всё-таки с непривычки тяжело было Веньке и мозгами шевелить, и за Серафимой поспевать – очень уж она резво летала.
- Этак мы с твоим курсом знаешь, куда залетим? В какую-нибудь шмундер-бундер-цугундер-пупперляндию!
- Ну, тогда… тогда…
Венька и так напрягал память, и этак прикидывал. Но ветер свистел в ушах. Небесная синева будоражила ум. Облака клубились вокруг и отвлекали внимание.
- Курс зюйд-вест! – весело протрубило справа.
- Зюйд-зюйд-ост! – пискнуло слева и пронеслось перед глазами, шмелём облетело сбоку, сверху, поднырнуло снизу, под пузом.
- Бабка Нюра! – несказанно обрадовался Венька, - Бабка Матрёна!
Точно! Они это были – добрые Серафимины и Венькины подружки.
- Куда ж вы без нас? – игриво ущипнула Веньку бабка Матрёна.
- А мы без вас? – Нюра шлёпнулась Веньке на спину и ногами пришпорила, как ездовую лошадь.
- Поимейте совесть! – прикрикнула на них Серафима, - Вениамин Иванович первый раз в такой дальний путь вылетел! Как бы не грохнулся с перепугу!
Но Венька грохаться и не собирался.
- Ого-го! – кричал он во весь голос, - Эге-ге! А-га-га!!!
Тут же за ними пристроились дикие гуси. Целая стая с вожаком во главе.
- Га-га-га!!! – кричали гуси, - А-га-га!!!
- Перелётные, - кивнула на гусей бабка Матрёна, - тоже к осени на юг подались.
- Тоже? – переспросил Венька, - Значит, и мы…
- И мы перелётные, - согласилась Матрёна.
- Как птицы?
- Как старушки! – рассмеялась Серафима.
- Три перелётные старушки-хохотушки и один очень толстый летун-хлопотун, - уточнила бабка Матрёна.
«На себя бы посмотрела», - с обидой подумал Венька и тут же…
У-у-у-у-х!!! – камнем рухнул вниз.
Но Матрёна, хоть и похожа на бегемота, проворная оказалась, как стриж.
Раз! – бросилась пулей вслед за Венькой.
Два! – ухватила его поперёк туловища.
Три! – легко подбросила кверху, к облакам.
- Обиделся? – рассмеялась весело, - Вижу, что обиделся. Ты уж, Вениамин Иванович, не серчай. Небезопасно.
А Венька уже и не серчал вовсе. Да и чего уж тут обижаться, если Матрёна ему только что жизнь спасла!
- Зюйд-вест! – прикрикнула строго Серафима, - От винта!
Мол, нечего расслабляться. Берегите силы. Далеко ещё.
- Ну, от винта так от винта, - сказала бабка Матрёна и вперёд вырвалась, вроде как гусиный вожак.
Глава 20. Журавлиный клин и перелётные старушки.
Справа и чуть сзади от Матрёны пристроилась бабка Нюра. Слева расположилась Серафима. Венька занял позицию сразу за Матрёной. В общем, настоящий журавлиный клин получился. Даже лучше.
- Курлы! Курлы! – кричали летящие параллельным курсом журавли и от зависти сворачивали шеи.
- Вперёд смотрите! – предупреждал их Венька, - Нечего глазеть!
Но журавли пораскрывали клювы и совсем забыли про свой курс.
Бах-х-х!!! – падали они один за другим, - Бах-х-х!!!
Столько у Матрёны сразу работы образовалось!
Вжих! Вжих! – сновала она меж облаками, подхватывая непутёвых птиц и обратно в небо закидывая.
- Курлы! Курлы! – благодарили журавли и летели дальше, смотря прямо перед собой и вытянув вперёд головы.
А старушки с Венькой-летуном продолжали лететь своим курсом.
- Зюйд-вест какой-то, - бормотала себе под нос Матрёна, - Знать бы ещё, что это такое.
- Что-то на иностранном языке, - предполагала бабушка Серафима, - Только непонятно, на каком.
- А какой ты-то знаешь? – спрашивала её бабка Матрёна.
- В школе английский учила.
- Значит, никакой…
- Может, Вениамин Иванович нам с басурманского переведёт? – пищала провокаторша бабка Нюра, - Ась, Вениамин Иванович? Иль не слышишь?
А Венька, и правда, ничего не слышал. Он пристроился в кильватере у бабки Матрёны и парил над землёй, раскинув широко в стороны руки. Матрёна своей мощной грудью путь прокладывала, воздушные потоки разгоняла, и лететь за ней было легко и приятно. Правда, не видно впереди почти ничего, кроме могучего Матрёниного зада.
Но Венька вперёд и не смотрел. Он летел себе доверчиво, подныривая под облака, и сверху землю разглядывая.
Землю такую он до этого и не видал ни разу. Она нарядная была и торжественная. Как будто на праздник приоделась.
- Ух, ты! – захлёбывался от восторга Венька, провожая взглядом скользящую под ним кудрявую зелень лесов, ровные квадраты полей, ниточки дорог, причудливо изгибающиеся блестящие реки.
Долго так они летели. Может, три дня. А может, неделю. День прогонял ночь и гасил звёзды. Солнце сменяло луну. Холмы чередовались с долинами. Потом и они исчезли, уступив место чему-то огромному, коричневому, непонятному. Как будто сердитый великан в сердцах скомкал необъятный лист бумаги и так его, скомканный, и выбросил за ненадобностью.
- Что это? – удивился Венька.
- Горы! – крикнула бабушка Серафима, - Ты дальше, дальше смотри! Вперёд!
А там, впереди… О! неужели?
У Веньки сердце замерло, ухнуло, подскочило вверх и забилось часто-часто.
- Ах! – ахнул Венька, завидев вдали бескрайний ярко-синий простор, и головой врезался прямо в зад резко затормозившей Матрёне.
Глава 21. Старуха с разбитыми корытами.
Море оказалось точно таким, каким и представлял его себе Венька.
Оно бриллиантами сверкало на солнце, играло шипучими волнами, радостно пенилось, облизывая берег.
Берег был сплошь усыпан гладкими круглыми камушками – галькой.
На гальке, вытянув в сторону моря усталые ноги, сидела и пряла пряжу высокая суровая старуха с прямой спиной и в белом платочке.
- Старика своего жду, - мрачно сказала старуха в ответ на расспросы полетаевских жителей, - на Акулий утёс пошёл невод закидывать.
- Уху на ужин планируете? – уточнила деловитая и хозяйственная Серафима.
- Золотую рыбку на желание.
- Не советую, - улучив момент, шепнул старухе Венька, - У разбитого корыта останетесь.
- Вон их сколько, - скорбно кивнула старуха куда-то вдаль, в сторону ветхой землянки, - Уже складывать некуда.
Венька поглядел, куда она показывала, и ахнул. Весь двор, и вокруг, за забором, и дальше, сколько видел глаз – всё было завалено старыми, растрескавшимися и разбитыми вдребезги корытами. Они были сложены в штабеля высотой с дом. И на землянке сверху лежали, прямо на продавленной крыше. И, прислонённые к изгороди, проломили её в нескольких местах.
- Куда вам столько? – удивился Венька.
- Мне не надо, - тяжело вздохнула старуха, - Только он каждый день тащит и тащит… тащит и тащит… тащит и тащит…
В это время вдалеке, у спрятанного за туманом утёса, появилась высокая худощавая фигура. В одной руке она держала невод, в котором что-то блестело на закатном солнце и отчаянно трепыхалось. Другой рукой фигура придерживала прямоугольный тёмный предмет, с натугой волоча его по берегу.
- Ну, вот! – скорбно произнесла старуха, - Опять!
Меж тем фигура приближалась, приближалась и в конце концов превратилась в статного белобородого старика, одетого в выгоревшие на солнце штаны и холщовую рубаху.
- Бог с тобою, золотая рыбка! – пропел старик в сторону невода, запустил в него руку и вытащил на божий свет изумительной красоты и размеров рыбину, - Твоего мне откупа не надо…
- Не надо…, - горьким эхом прошелестела старуха, с кряхтением поднимаясь на ноги.
- Ступай себе в синее море. Гуляй там себе на просторе.
- Гуляй-гуляй, - подтвердила старуха, отобрала у старика корыто и тяжёлой старческой поступью направилась к землянке.
Старик поворотился к морю, размахнулся, зашвырнул рыбу куда подальше. Почесал в затылке, задумался о чём-то своём, потряс головой и тоже поплёлся к своему ветхому жилищу.