- …вот там опасно. Там плюхи-щекотухи балуют и хозяйничают. Там что с метлой, что без метлы… эх-х-х…
Пантелеймон хлестнул осла, и тот послушно прибавил шагу, бодро стуча копытами по утоптанной грунтовой дороге. Дорога вела прямиком к туннелю.
Глава 13. Нормальные герои всегда идут вперёд.
- Может, как-нибудь в объезд? – с робкой надеждой спросил Венька.
- Какой объезд? Нет тут никакого объезда. Одна дорога, через туннель.
- А как же… плюхи эти… щекотухи…
- Проскочим, – заявил Федулыч и привычно поскрёб в голове.
Уверенности в его голосе было мало. Прямо скажем, не было уверенности совсем никакой.
- И-и-и-и-а-а-а-а!!! – тоскливо прокричал Василий, понурив голову и перейдя с весёлой рыси на меланхоличную, безрадостную трусцу.
- Давай-давай! – прикрикнул на него Пантелеймон, - Не халтурь!
- И-и-и-и-а-а-а-а!!! – всхлипнул осёл и, смирившись с судьбой, послушно устремился навстречу неизбежности.
Алчный и грозный зев туннеля приближался стремительно и неумолимо. Вокруг с каждым шагом становилось всё темнее и темнее. Дорогу, по которой катилась телега, обступили цепкие длиннорукие ели, дрожащие трусливые осины, недобрые дуплистые дубы. Они сжимали тропу со всех сторон, грозили ветвями, подхлёстывали, подгоняли, торопили путешественников, нашёптывая им в уши и направляя в сторону безжалостного туннеля.
- Ха-ха-ха!!! - захохотала где-то наверху неизвестная, до жути смешливая птица.
- Х-х-ха-а-а! Х-х-ха-а-а! Х-х-ха-а-а! – прокатилось эхом со стороны совсем уже близкого входа в туннель.
Венька вздрогнул всем телом и изо всех сил прижался к тёплому боку Пантелеймона.
- Не боись, герой, - прошептал возница, - Главное, сам не засмейся. А не то…
«Живот надорвёшь», - вспомнилась Веньке предупреждающая надпись на придорожном камне.
Вот оно что! Вот, значит, в каком они смысле… От смеха! От смеха живот надорвёшь! Ну, это пусть они только попробуют! Не такой он, Венька. Не из смешливых. Не засмеётся он ни за что. И никто его здесь рассмешить не сможет.
- Фу-у-у-ух! – Венька шумно выдохнул, крепко сжал губы и вдобавок рот ладонью прикрыл, чтоб наверняка.
Тут же вокруг до ватной густоты спрессовался воздух, и всё растворилось и исчезло в сыром, дрожащем тумане. Телега, испуганно дребезжа и покачиваясь, вкатилась под мрачный свод туннеля.
- Ха-ха! Хи-хи! Хо-хо! Ох-хо-хо-хо! – тихие хихиканья, перешёптывания и вздохи отскочили от стен и полетели прямо в Веньку.
Что-то прошуршало, пронеслось рядом, подуло на волосы, задело щёку – то ли мягким пухом, то ли лёгким пером.
- Ой! – сказал Венька, едва не хихикнув, такое это перо было щекотливое и смешное.
- Тс-с-с-с-с!!! – прошипел Федулыч и тоже ойкнул, видно, и мимо него пронеслось, задело, пощекотало и унеслось, неведомое, невесомое и непойманное.
Плюх! – шлёпнулось что-то в телегу рядом с Венькой.
Плюх! – упало совсем близко от первого плюха.
Плюх! – ударилось о чемодан и с нежным чавканьем скатилось с него в устилавшую телегу солому.
Тут уже посыпалось, полетело сверху градом: плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! плюх! Как будто сверху опустили щекотный мохнатый колпак.
Глава 14. Плюхи поют песни.
- Прикройся чем-нито! – тихим шёпотом предупредил Пантелеймон.
Поздно предупредил. Плюхи уже сыпались Веньке на голову, за шиворот, лезли за пазуху и в рукава.
- Щ-щ-щекотно! – простонал Венька, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос.
Мягкие и мохнатые плюхи-щекотухи бесцеремонно ползали прямо по Веньке, дули ему в уши, щекотали бока, подмышки, шею. Венька отбрыкивался и отмахивался от них, как мог. Извивался всем телом, дёргался, дрыгал в разные стороны ногами. Отцеплял от себя пушистые податливые комки, отбрасывал их прочь, далеко в темноту.
Плюх! плюх! плюх! – падали в телегу всё новые и новые плюхи.
- Кх-х-ха! Кх-х-ха! – кряхтел и ворочался под их натиском Пантелеймон.
- И-и-и-х-х-ха-а-а!!! – жалобно кричал Василий, ему от этих плюх тоже порядком доставалось.
Плюхи продолжали щекотать, дразнить, выколачивать смех из несчастных страдальцев. Венька раздувал щёки, сдерживаясь из последних сил. И тут…
Плюхи-злюки-щекотухи,
Мохнатухи-желтобрюхи,
Поём песни, лезем в ухи,
Защекочем вас, свистухи!
Пантелеймон закашлялся особенно сильно. Венька зажал себе рот двумя руками и в изнеможении повалился на дно телеги. Плюхи запели громче. Голоса их звенели, как колокольчики, и, щекотно журча, втекали прямо в уши.
Бормотухи-стрекотухи,
Беспардонки-колотухи,
Колдуны-хохотуны,
Защеко-о-очем, свистуны!
Смех бурлил и клокотал в Венькиной груди, распирал его, рвался наружу и с тихим свистом вытекал через нос.
Животрёхи-пустобрёхи,
Полоумные матрёхи,
Шутовские колпаки,
Защеко-о-о-о-о-очем, дураки!!!
Первым, как ни странно, не выдержал Василий.
- И-и-и-и-и-и-ха-ха-ха-ха!!! – заржал осёл и помчался вперёд, весело взбрыкивая задними ногами.
Следом захохотал, сгибаясь пополам и держась руками за живот, Венька.
Потом подхватил Пантелеймон.
- Хи-хи-хи-хи-хи-хи!!! – захихикал он неожиданно тоненько, по-бабски, - Ой-ой-ой! Не могу! Ой! Животики надорву!
Трах! – отлетела от пантелеймонова пиджака пуговица.
Бах! – раскрылись замки у чемодана, и он застучал, загремел от смеха крышкой.
Ту-ту-у-у-у-у!!! – загудел, засвистел где-то совсем близко поезд.
Телега выскочила на белый свет, оставив позади туннель, назойливых плюх-щекотух и их дурацкие глупые песенки.
- Обошлось, - с облегчением вздохнул Пантелеймон, придерживая на голом животе полы оставшегося без единственной пуговицы пиджака.
- И-и-и-а-а-а, - устало выдавил из себя Василий, постепенно замедляя шаг и останавливаясь на опушке.
- Что это? – только и смог вымолвить Венька.
Он глядел вперёд и не верил своим глазам. Прямо перед ними тянулось, убегая за горизонт, ровное, как стрела, полотно железной дороги. Чуть левее белела за деревьями крыша станции. Той самой, на которой ранним утром Пантелеймон встречал его, Веньку.
Глава 15. Ослик бегает по кругу.
- Это как же понимать? – поинтересовался у Пантелеймона Венька, - Это что же? Мы, что ли, обратно приехали?
- Не обратно, - объяснил Веньке Пантелеймон, - А снова туда.
- То есть как?
- Это всё Василий виноват. Он осёл цирковой. По кругу ходит.
Василий скосил на Пантелеймона хитрый зелёный глаз и, кажется, ему подмигнул.
«Цирковой, значит, - подумал Венька, - Всё сходится. Цирк. Клоуны. Сима и Фима».
- Ну, поехали, что ли? – прервал Венькины мысли Федулыч.
- Опять?!!! – испугался Венька, - Снова обратно?!!! По кругу?!!!
Неужели ещё раз ухабы, и чувырлы, и придорожный камень? Ну, камень и чувырл он как-нибудь ещё переживёт. Но туннель с плюхами-щекотухами…
- Не-е-е, - засмеялся Пантелеймон, - Теперь куда надо поедем, в Полетаево. К Симе. А то ведь ждёт не дождётся, волнуется, поди, уже.
- И плюх-щекотух не будет?
- Не будет, - успокоил возничий Веньку, - На что они нам? Это мы с Василием тебе экскурсию, кха-ха-ха, устроили. Познакомили, так сказать, с местными достопримечательностями. А то приехал к нам смурной такой, надутый…
Венька ещё не решил, обижаться ему на эти Пантелеймоновы штучки или не стоит, а телега уже с грохотом перевалила через рельсы на другую сторону железной дороги и покатила себе по ровной, утоптанной и укатанной колее.
- Тут недалеко, - небрежно отпустив вожжи и лениво развалясь в телеге, пояснил Пантелеймон, - Через два дня на месте будем. А может, через полчаса. Как пойдёт. Правда, Василий?
Василий согласно кивнул головой и, легко перебирая ногами, пошёл себе вперёд, застучал копытами. Телега катилась ровно и гладко. Лес вокруг посветлел, стал звонкий и прозрачный. Защебетали, запели в ветвях птицы. Где-то недалеко зажурчал ручей.
Потом выехали в поле. Поднялись на пригорок. На горизонте блеснула широким, извилистым боком ленивая речка.
- Ты вот всё спрашиваешь, - подал голос Пантелеймон, хотя Венька ни о чём таком не спрашивал, а лежал себе на дне телеге, разморившись от пережитых приключений и блаженно глядя в яркое безоблачное небо, - Отчего у меня такая причёска зелёная.
Тут Федулыч замолчал и как будто задумался. Вроде как и сам он не знал, почему так вышло и с чего это он вдруг позеленел. Думал Федулыч долго, и Венька решил, что продолжения разговора не будет и начал уже потихоньку задрёмывать…
- Домовой это всё, - смущённо скребя в голове, признался наконец Пантелеймон, - Шалил, негодник.
- Какой ещё домовой? – не понял Венька.
- Обыкновенный. Как у всех. Я его, видишь ли, покормить забыл. Ну, раз забыл, другой забыл, третий. А он взял и отомстил неизвестно за что. Стащил где-то три пузырька аптечной зелёнки и, пока я спал, мне на голову вылил. Негодяй неблагодарный! – Пантелеймон сжал руку в огромный кулак и погрозил этим кулаком кому-то в воздух, - У меня ещё и борода зелёная была. Только я, чтоб не пугать людей, её подчистую сбрил.
«Мог бы и голову побрить», - подумал Венька. Но потом представил себе Пантелеймона – лысого, с синим, как слива, носом… нет, пусть уж лучше так будет, как есть.
- А нос синий, - продолжал свою историю Пантелеймон, - Так это он меня с печки столкнул.
- Кто?
- Ну, домовой же, господи! Кто ж ещё? Он, когда мне голову испачкал, с печки меня вдобавок спихнул, бандитская рожа. Ну, нос перевесил. Я на лавку упал. Носом приземлился. И вот…
Пантелеймон развернулся лицом к Веньке и выставил вперёд свою вполне созревшую сливу. Вот, мол, полюбуйся, мил человек, до чего теперь домовые распустились и что они с честными людьми творят.
Венька уткнулся в солому, подавившись смехом. Показалось ему на миг, что опять набросились на него плюхи-щекотухи. И снова он едва не рас