хохотался во весь голос. Но обижать Пантелеймона не хотелось. И Венька, закусив губу, кивал возничему затылком. Понимаю, мол, очень даже понимаю. Но ничем помочь не могу.
Пантелеймон занял привычную позицию, лицом к дороге, и хорошенько хлестнул кнутом Василия. Будто тот каким-то боком был в приключениях Пантелеймона виноват.
Венька меж тем выбрался из-под душной и колкой соломы.
- Пантелеймон Федулыч…
- Ась?
- Скажите… а вот Сима… это… что ли, правда, клоун?
Федулыч от неожиданности закашлялся, обернулся к Веньке, вытаращив глаза, и уставился на него в полном недоумении.
Глава 16. Клоуны и весельчаки.
Несколько минут Федулыч со Венькой ошалело смотрели друг на друга.
«Может, я чего не то спросил?» - подумал Венька и уже пожалел о заданном вопросе. Но тут Федулыч тихо крякнул, прищурил глаз и согласно затряс головой.
- Клоун, ха-ха. Клоун и есть. Ведёт себя… обхохочешься.
- Я смотрю, - сказал Венька, - у вас тут все весельчаки.
- Все до единого, - подтвердил Венькины предположения Федулыч, - даже Василий.
- И-и-и-и-и-ха!!! – Василий радостно взбрыкнул копытами и подпрыгнул метра на три вверх.
Телега взлетела вслед за ослом. Седоки с чемоданом – вслед за телегой.
- Но-но-но, - пожурил осла Пантелеймон, - Не балуй!
- А Фима? – Венька, хоть и прикусил во время этого полёта язык, прекращать свои расспросы не собирался, - Фима тоже клоун?
- Фима-то? – смущённо почесал правый бок Федулыч, - М-м-м…
Похоже, этот Венькин вопрос окончательно загнал его в тупик. Пантелеймон кряхтел, елозил в телеге, закатывал к небу глаза.
- Фима-то? – повторил он, с трудом подбирая слова и делая между ними километровые паузы, - Фима… Клоун… Наверное… Конечно… А как же… Раз Сима клоун… Куда Фиме деваться… Клоун… У нас тут вообще… Клоун на клоуне сидит и клоуном погоняет.
- А представление? – загорелся Венька, - Представление они мне покажут?
- Они?! – как будто удивился Федулыч, но тут же спохватился и весело закивал, - Покажут! Такое представление покажут! Закачаешься!
Пантелеймон чему-то усмехнулся. Подхлестнул легонько Василия. Василий побежал шибче. Телега закачалась. И Венька закачался, разлёгшись на дне и раскинув в стороны руки. И небо над его головой закачалось тоже – вместе с набежавшими невесть откуда белыми кучерявыми облаками.
Совсем уже скоро они приедут на место. И там наверняка будет такой белый шатёр. Называется шапито, Венька знает. Из шатра навстречу им выскочат Сима и Фима – в широченных брюках и с красными поролоновыми носами. Они обрадуются Веньке и станут смеяться, прыгать, стоять на голове и ходить на руках. И покажут своё лучшее в мире представление. И…
- А я вот тоже тебя спросить желаю, - бесцеремонно влез в Венькины фантазии Федулыч, - Что у тебя там, в чемодане? Тяжёлый, будто кирпичами или булыжниками какими набит.
- Понимаете…, - Веньке было как-то неудобно признаваться, и он теребил солому, ковырял край телеги, мучительно соображая, что бы такое сказать.
Врать было неудобно и стыдно. Говорить правду – ещё неудобнее. Подумает Пантелеймон, что Венька неженка и маменькин сынок. Засмеёт.
- Вещи там,- в конце концов решился Венька.
Глава 17. Платки и колпаки.
- Какие вещи? – не понял Пантелеймон, внимательно рассматривая раздувшиеся бока чемодана, - Что за вещи? Вторсырьё? Антиквариат?
- Одежда моя. Обувь всякая. Ну… что мама собрала.
- Да? – оживился Федулыч, - Одёжа? А на что тебе столько? Это ж надо, целый чемодан одёжи. С горкой.
Пантелеймон Федулыч цокал языком и недоверчиво качал головой. А Венька закатывал глаза, вспоминая, что же там насовала ему мама, и терпеливо перечислял:
- Трое штанов. Шорты, четыре штуки. Полотенца махровые, пять штук. Нет, кажется, шесть. Платки носовые…
- Платки? – заинтересованно переспросил Пантелеймон, - Как ты сказал, носовые? На нос их, что ли надевают?
Возница сипло рассмеялся собственной шутке и энергично потёр свою синюю сливу. Видно, живо представил, как бы он на свой нос платок намотал и какой при этом элегантный вид у него при этом получился.
- Не надевают, - Венька поразился дремучести Пантелеймона, в глубине души надеясь, что уж Сима с Фимой подобным недостатком не отличаются, - А сморкаются.
- В платок?! Сморкаются?! – оскорбился Пантелеймон и гневно зыркнул на Веньку бледно-голубым, как будто выцветшим глазом, - В наших краях платок на голове носят. А вы, городские охальники… тьфу!
Напрасно Венька пытался уверить Пантелеймона, что это совсем другие платки. И на голову, ввиду несерьёзного размера, надеть их никак невозможно. Пантелеймон лишь ворчал себе под нос, грозно шевелил бровями и время от времени, присвистывая, крутил скрюченным пальцем у своего зелёного виска.
- Ну, а ещё что там у тебя? – в конце концов снизошёл он, вернувшись к теме разговора, - Куда вы там ещё сморкаетесь?
- Ещё три свитера, - продолжил Венька, проигнорировав ехидное замечание Пантелеймона, - кеды, кроссовки, сандалии, резиновые сапоги. Куртка на синтепоне. Ещё есть лёгкая, навроде ветровки…
Пантелеймон слушал внимательно, пожимал плечами, удивлённо присвистывал и вскидывал брови. У него самого из одежды явно было только то, что надето на нём: полосатые штаны в заплатках и пиджак, лишившийся из-за плюх-щекотух последней пуговицы.
- …пять маек, трусы, футболки… не помню, сколько. Носки, простые и шерстяные. Шерстяная шапка. Панамка. Кепка с козырьком.
- Кха-ха-ха!!! – вдруг расхохотался, держась за бока, Пантелеймон, - Ха-ха!!! Ох-хо-хо!!! Ты слышал, Василий? Хи-хи-хи!!!
Василий явно всё слышал, до единого слова. Потому что тоже, вслед за Пантелеймоном, оскалил свои жёлтые зубы и заржал, запрокидывая голову:
- И-и-и-и-а-а-а-ха-ха-ха!!!
- Шапка-ха-ха! – веселился Федулыч, - Кепка-ха-ха! Панам-ха-ха-ка! У тебя ж вроде не три головы, как у нашего Горыныча. Зачем тебе, ха-ха, колпаков столько?
Венька обиженно поджал губы и отвернулся.
- Ладно, Веник, - миролюбиво сказал Пантелеймон и похлопал его по плечу, - не дуйся. Приехали уже. Вот оно, твоё Полетаево. Летают, значит, тут все. Полетают, полетают, и назад, как положено, возвратятся.
Впереди, на светлой солнечной опушке, виднелась изгородь. За изгородью – обычная приземистая деревенская избушка. Толстые брёвна в семь рядов. Маленькие, подслеповатые окошки. Из кирпичной трубы дым. И стояла избушка, как положено - к лесу задом, к путникам, естественно, передом.
Необычным в избушке был её цвет – крикливо-жёлтый, как яичный желток, весёлый, с яркими бликами и переливами. Ставни у окон были малиновые. А крыша выкрашена сиреневой краской, да вдобавок вся разрисована розовыми и голубыми цветочками.
С крылечка махала белым платком сухонькая, чуть сгорбленная старушка в потёртом оранжевом пальто и синих галошах на босу ногу.
– Никак, капитулирует, - шепнул Веньке Пантелеймон и повернулся всем телом к старушке, - Эй, хозяйка, что стоишь, флагом машешь? Принимай долгожданных гостей!
Часть 2. ДЕРЕВНЯ ПОЛЕТАЕВО И ЕЁ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ОБИТАТЕЛИ.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях…
А. С. Пушкин
Глава 1. Старушка в оранжевом пальто и синих галошах.
- И-и-и-х-х-ха!!! – вскрикнули одновременно осёл Василий и старушка в пальто и галошах.
Василий – от того, что слишком сильно натянул Пантелеймон вожжи. Старушка, вероятно, от переизбытка чувств.
Она подпрыгнула, закружилась, как юла, на месте, кубарем скатилась с крыльца, пулей пролетела сквозь калитку, кинулась к телеге и вцепилась, как сумасшедшая, в Веньку.
- Внучок! Внучок любимый приехал! – заверещала старушка, обнимая Веньку и покрывая поцелуями его толстые щёки, - Наконец-то! Все глаза проглядела! Заждалась!
Она трясла Веньку, как грушу. Гладила его по голове. Ерошила волосы. Дёргала за уши. Тискала, тормошила, пошлёпывала по спине. Вырваться из её объятий было невозможно.
«Позвольте, бабуля! – хотел было сказать ей Венька, - Какой любимый внучок? Вы, наверное, сослепу обознались».
Но старушка так решительно схватилась одной рукой за Венькин чемодан, а другой стянула его самого с телеги на землю, что он и рта раскрыть не успел.
Между тем она пошарила в кармане пальто и вытащила оттуда какой-то гладкий предмет золотого цвета, очень сильно напоминающий по форме и размеру обыкновенное куриное яйцо.
- На, вот! – старушка с поклоном протянула золотое яйцо Пантелеймону, - За труды.
- Опять? – усмехнулся Федулыч, подышав на яйцо и протерев его о полу замызганного пиджака.
- Чем богаты, - вздохнула старушка и подсыпала ему в карман ещё и горсть сухого гороха, - Сам знаешь…
- Да уж куда там…, - согласился Пантелеймон, скребя в затылке, - Знаешь, что я тебе скажу… на бульон её давно пора, вот что!
Он взмахнул вожжами, хлестнул под зад Василия и, не попрощавшись, погнал своё такси дальше по дороге.
Минута – и ни телеги, ни осла, ни возничего уже не было видно за клубами сухой дорожной пыли. На опушке остались стоять только чемодан, старушка и онемевший от изумления Венька.
«Постойте! Пантелеймончик! Друг Василий! Куда вы? А как же Сима? И Фима? Зачем вы меня сюда завезли?!» - у Веньки аж ноги загудели, так ему захотелось броситься вслед за телегой, подальше от этого странного дома и полоумной старушки с её попугайскими пальто и галошами, безумными идеями и приставучими поцелуями.
- Пошли, что ли? – старушка подхватила чемодан, крепко взяла Веньку за руку и потащила его к дому, размахивая багажом и ворчливо бубня себе под нос, - На бульон! Ишь, чего выдумал! А жить на что? Бульон! Самого тебя на бульон, кикимора зелёная!
Венька плёлся рядом, еле живой от сверлящего и сжимающего все внутренности страха.
«Бульон! – думал Венька, - Из кого тут варят бульон? Может, из таких вот толстых, как я, заезжих мальчишек?».