– Фелисити ранена, Дункан. Осколок вонзился ей в бок. Я перевязала ее, но Фелисити потеряла много крови, ей нужен покой.
– Дай мне встать, я пойду на нижнюю палубу. Мне хватит и гамака.
– Нет, так дело не пойдет. Вы оба тяжело ранены и должны лежать на удобной постели. Сейчас не до чрезмерной деликатности и щепетильности. Кровать достаточно широка для двоих. В конце концов, я каждую ночь сплю на ней вместе с Фелисити. Твои люди притащили тебя и Фелисити в каюту, и ты останешься здесь и отдохнешь. Хотя бы еще несколько часов. Иначе есть риск, что рана снова начнет кровоточить.
– У тебя хорошо получается раздавать приказы.
Дункан мрачно взглянул на Анну, а потом его стошнило. Девушка подставила ему заранее приготовленную кадку. Когда желудок Дункана освободился от остатков пищи, капитан застонал и опустился на кровать.
– Проклятье, что со мной? Отчего меня тошнит?
– Когда мачта сломалась, ее обломок упал тебе на голову, – Анна постаралась не засмеяться, – и теперь ты в полной мере сможешь ощутить, что такое морская болезнь.
С мрачным выражением лица Дункан отодвинул от себя кадку, а потом откатился как можно дальше от Фелисити.
– Как у нее дела? – поинтересовался он.
– Мне удалось остановить кровотечение, но рана глубокая, – вздохнула Анна. – Я не лекарь, мои знания и умения ограничиваются тем, чему меня научила мать и что я подсмотрела у цирюльника, когда он пользовал больных или раненых рабов и батраков. Швы на раны я накладываю совершенно обычные, а маковое молочко, которое я варю, снимает боль. Большего я сделать не могу.
Девушка удрученно замолчала и затем добавила:
– Может, человеку, который лучше меня владеет искусством врачевания, и удалось бы спасти жизнь Питеру.
– Не выросло еще такой травы, которая помогла бы от кровохарканья. Нужно молиться, чтобы у остальных не началась такая же хворь.
– Пока на борту еще никто не кашляет.
– Будем надеяться, что так будет и впредь.
Нахмурившись, Дункан осмотрел дыру в потолке каюты.
– Это торчит верхушка мачты? Внутрь попадают капли дождя. Нам нужно как можно скорее добраться до ближайшей верфи.
– Сначала ты должен выздороветь.
Капитан хотел что-то возразить, но его снова вырвало. Наружу не вышло ничего, кроме слизи и слюны. Кряхтя, Дункан вновь опустился на кровать. По выражению его лица было видно, что он не слишком-то обращает внимание на свое жалкое состояние.
– А что, если выпить немного рома? – проворчал капитан.
– Нет, спасибо, я его не переношу.
– Не тебе, а мне.
– О, конечно. Я достану для тебя немного рома на камбузе.
Анна подошла к двери.
– И скажи коку, чтобы он выдал людям дополнительный паек. Они натерпелись страха и заслужили немного выпивки.
– Слушаюсь, капитан.
Анна с облегчением улыбнулась. Она поспешила выполнить его приказание. Голос Дункана звучал уже почти так же властно, как раньше. Похоже, ему не понадобится много времени, чтобы восстановить здоровье. Оставалось лишь надеяться, что они преодолеют оставшийся до Англии путь без происшествий. Идя к камбузу, Анна тихо читала молитву.
17
Элизабет удобно устроилась в гамаке, который Олег повесил между двумя пальмами. После недавнего дождя природа сияла свежими красками. Теплый ветер быстро высушил влагу, и после обеда солнце блестело золотом. Широкое море было темно-синего цвета – на такую сверкающую роскошь невозможно было насмотреться. Легкий бриз покачивал пальмовые ветви над головой Элизабет. Восточный ветер гнал по лазурному небу белоснежные обрывки облаков.
До ее слуха долетел детский смех: Джонни весело играл с Сидом на песке. Малыш любил уродливого беззубого моряка, который все время шутил и придумывал новые игры, чтобы развлечь мальчика. Сид смастерил для Джонни примитивную маленькую удочку, на которую вдруг клюнула настоящая рыба. Малыш сначала ликовал, но потом стал громко всхлипывать, когда понял, что рыба умрет – ее собирались приготовить на костре. Однако Сиду пришлось спрятать нож и бросить рыбу обратно в воду, пока та еще жива.
Элизабет услышала его слова:
– Когда-нибудь ты научишься ловить и убивать рыбу. Только мертвую рыбу можно съесть, – подытожил Сид. – По крайней мере, в большинстве случаев. Я уже несколько раз ел рыбу живьем. Один раз мы просто умирали от жажды. Это случилось году в сорок третьем. Шесть недель без капли пресной воды. Остались лишь солоноватые остатки в бочках. У меня язык пересох. Ром тоже давно весь вышел. Большинство из нас уже хотели пить морскую воду, что неминуемо привело бы к гибели. Мы закинули сети. Кроме того, оснастили крючками веревки. И утром нам улыбнулась удача: клюнул большой тунец, громадное чудище в два раза больше моего роста. Ах, да что я говорю – в три раза! Мы затягивали его на борт вдесятером, вот сколько силы понадобилось, чтобы вытащить его из моря! А потом тунец лежал на палубе и трепыхался. Джим – так звали нашего тогдашнего кока, сейчас его уже списали на берег – вонзил в рыбу нож по самую рукоятку. Он точно знал, куда нужно бить. Джим хотел достать печенку, и, пресвятые небеса, он вырезал ее. Мы все получили по куску и проглотили ее сырой. Рыба еще долго трепыхалась, пока мы жрали ее печень.
Сид умолк.
– Что я хотел сказать? Хм. Ах да, мы говорили о мертвых рыбах.
Элизабет сдержала смех. Джонни вообще не слышал этот монолог. Мальчик прошлепал по небольшим волнам и с радостным визгом сообщил Сиду, что нашел громадную раковину.
Джерри сидел на песке в нескольких шагах от них и вырезал что-то из куска дерева, принесенного прибоем. Шотландец потребовал, чтобы малыш принес свое сокровище ему. Джерри по достоинству оценил находку и принялся рассказывать историю о том, как посреди открытого моря он нырнул на дно и нашел ракушку, которая была минимум в сто раз больше этой. В ней жила прекрасная принцесса, увешанная жемчугами, а вместо ног у нее был настоящий рыбий хвост.
– Я бы женился на ней, – объяснял Джерри мальчику, – если б не этот рыбий хвост… Я имею в виду: как же мужчине тогда исполнять супружеский долг?
– А что такое жупрушеский голд? – поинтересовался Джонни.
– Хм… об этом лучше спроси у мамы. Но не сейчас, а когда она закончит дремать после обеда.
Элизабет проснулась несколько минут назад и сквозь ячейки гамака незаметно подглядывала за идиллической сценой на пляже. Женщина наслаждалась игрой света и тени, ритмичным шумом моря. Но прежде всего – радостью своего сына, которого как нельзя лучше опекали Сид и Джерри. Их морские байки явно были приукрашены, однако трехлетний Джонни был еще слишком мал, чтобы отличить ложь от правды. Но это ничего, ведь в сказках об эльфах, троллях и великанах, которые иногда рассказывала Деирдре, тоже было много необычного.
Ухо Элизабет уловило плач. Похоже, ее маленькая дочка проголодалась. Краем глаза Элизабет заметила Цену. Держа Фейт на руках, та присела у ствола пальмы, к которой было привязано изголовье гамака. Девушка широко улыбнулась Элизабет. Взгляд женщины упал на барахтающийся сверток, который Цена держала на руках. Индианка приложила девочку к груди. Только что негодовавшая малышка сразу притихла, послышалось довольное чмоканье. Элизабет очень повезло, что Цена к ним прибилась. После преждевременных родов у индианки появилось молоко; его оказалось достаточно, чтобы она могла кормить малышку вместо Элизабет. Молодая мать впервые за долгое время смогла выспаться. Это была роскошь, которую женщина по-настоящему оценила после нескольких напряженных недель. Совсем прекращать кормление Элизабет не собиралась: она не знала, как надолго задержится у них Цена. Мисс Джейн много раз говорила, что из аборигенов не получится прислуги. Они не любят выполнять приказания белых, а делают только то, что приносит им радость, так, по крайней мере, считала вдова.
– Они как дети, живут одним днем, не знают ни спешки, ни обязательств. Ко всему, что может ограничить их свободу, они относятся с подозрением или неприятием.
Элизабет не смогла скрыть улыбку.
– Собственно, это очень разумная позиция. Нам всем хотелось бы так жить, – ответила она.
Мисс Джейн только неодобрительно хмыкнула. Вдова не горела от восторга, видя, что индианка кормит белого младенца своим молоком.
– Вы только посмотрите, какого маленького роста эти людишки, их молоко, наверное, никуда не годится.
Ее невозможно было переубедить, несмотря на то что у самой мисс Джейн раньше тоже была чернокожая рабыня, которая кормила ее дочерей грудью, потому что собственного молока у их матери не было. На Барбадосе черные кормилицы были вполне привычным явлением. Их молоко, конечно, ничем не отличалось от молока туземцев, поэтому Элизабет и слышать ничего не хотела о предрассудках мисс Джейн.
Цена жила у них уже несколько недель, и Фейт отлично росла. Молоком туземки девочка наедалась так же, как и материнским. А радостная улыбка на маленьком личике, когда индианка склонялась над колыбелькой, свидетельствовала о возникшем доверии. К другим жительницам поселения Цена тоже приноровилась, а вот мужчин не любила и обходила стороной. В основном она держалась неподалеку от Элизабет, словно маленькая коричневая тень. Круглое лицо с темными глазами наполовину скрывали черные густые волосы. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Цена по совету мисс Джейн носила сорочку из набивного ситца, грубые края которой доходили ей до колен. Ночью девушка спала на циновке рядом с колыбелью Фейт, чтобы быть тут как тут, когда малышка проснется. К девочке Цена относилась с большой нежностью, а когда брала ее на руки, просто светилась от счастья.
Когда с туземкой заговаривали, она часто загадочно улыбалась и ничего не отвечала. Цена очень редко пользовалась своим скудным словарным запасом. Казалось, она больше любила молчать. Иногда девушка помогала Эдмонду составлять глоссарий. Пастор спрашивал Цену, как на ее языке называется тот или иной предмет. Она подбирала подходящее слово, которое ирландец сразу же записывал. К своему ужасу, со временем Эдмонд сообразил, что среди карибских племен есть много различных диалектов, иногда абсолютно не похожих друг на друга. На одних говорили преимущественно женщины, на других – мужчины.