Они отправились в путь на рассвете. Эдмонд шел впереди, прорубая дорогу мачете сквозь заросли тростника и прочей тропической растительности. Они держались возле реки, потому что знали: деревня индейцев находится на берегу.
После тяжелого путешествия по труднопроходимой холмистой местности они наткнулись на трех индейцев, которые сидели у костра и жарили рыбу.
Оживленно жестикулируя и пользуясь недавно пополненным запасом карибских слов, Эдмонд попытался объяснить аборигенам, какая опасность им угрожает. Но, судя по всему, они его не поняли. Тогда Эдмонд с помощью выразительных жестов попросил как можно скорее отвести его к вождю племени. Индейцы сразу смекнули, что он имеет в виду, и, к удивлению пастора и Деирдре, охотно согласились помочь.
Деирдре было, мягко говоря, не по себе, потому что она узнала одного из туземцев: это был один из тех, кто трогал на пляже ее волосы.
Через некоторое время он, скрестив ноги, сидел на носу их каноэ. Иногда индеец поглядывал через плечо назад. Его гладкое, покрытое татуировками лицо, на котором не было волос, выглядело довольно дружелюбно. Посматривая на девушку, мужчина всякий раз улыбался. А Эдмонд, который сидел перед Деирдре, улыбался ему в ответ: священник старался выглядеть вежливым и хотел, чтобы туземцы встретили его радушно. Деирдре избегала смотреть индейцам в глаза и вместо этого наблюдала за рекой, мутные воды которой с журчанием рассекал нос узкой длинной долбленки.
– Хочешь пить? – спросил Эдмонд.
Девушка понимала, что на самом деле жажду испытывал он сам. Деирдре покачала головой и протянула ему бурдюк, который предусмотрительно взяла с собой вместе с достаточным количеством провизии. Пастор наверняка забыл бы об этом: он очень торопился отправиться в путь. Эдмонд прихватил лишь Библию и смену одежды.
Деирдре с нежностью наблюдала за тем, как он пил, запрокинув голову. При виде тонкой, легко уязвимой шеи пастора девушке очень хотелось вытянуть руку и погладить ее. Глаза Эдмонда были закрыты, и ресницы слегка подрагивали над раскрасневшимися от солнца щеками. Болезненное, страстное желание, которое испытывала к священнику Деирдре, усилилось, и ей на душу лег тяжелый камень. Она бы и рада была освободиться, ей не хотелось больше страдать от этого чувства, но оно было намного сильнее, чем ее воля.
Жизнь Деирдре была неразрывно связана с Эдмондом с того самого дня, когда она пришла к нему в джунгли, избитая и усталая. Пастор принял ее в своей убогой деревянной хижине, которая также служила церковью. Он делил с Деирдре свою скромную пищу и кров. Сила, которую Эдмонд черпал из веры, спасла девушку и вселила в нее мужество. Когда в ее душе вспыхнула любовь к пастору, Деирдре стала надеяться на то, что они будут жить вместе, как другие мужчины и женщины. Эдмонд любил и желал ее, только слепой не заметил бы этого. Но это не имело никакого значения: его любовь к Богу затмевала остальные чувства, включая и то, о чем так мечтала девушка.
Вода освежила Эдмонда, и он завел разговор.
– Кстати, ты знаешь, почему индейцев называют карибами? – спросил он Деирдре.
– Нет, – ответила девушка.
Пастор уже когда-то объяснял ей это, но с ним было так приятно разговаривать, и к тому же это отвлекало ее от ненужных мыслей.
– Сами себя они называют «каллинаго», или «калина». Испанцы, которые первыми прибыли на Антильский архипелаг, трансформировали это название в «каниба», или «кариба», отсюда и пошло это слово.
– Ты действительно считаешь, что среди них есть людоеды?
– Об этом трудно судить, – несколько озабоченно покачал головой Эдмонд. – Я прочел отчет французского священника, где он описывал случай, о котором слышал. Но сам он этого не видел.
– Это наверняка неправда, – ответила Деирдре решительно, хотя сама не была уверена в этом до конца. – Мисс Джейн считает все это злыми сплетнями, которые когда-то распустили испанцы.
– Я тоже так думаю! Как хорошо, что наши мнения совпадают!
Эдмонд просиял. Как всегда, его мальчишеский задор был очень заразителен. Деирдре улыбнулась ему в ответ, и пастор стал объяснять ей другие карибские выражения.
– Туземцы называют своего вождя «кацик», – сказал Эдмонд.
Индеец тут же обернулся к нему. На этот раз он не улыбался. Эдмонд ничего не заметил, он как раз смотрел на Деирдре и продолжал возбужденно рассказывать.
– Слово «ураган» происходит от индейского «хуракан». И даже слово «тобако» легко можно понять, ведь мы называем табак точно так же.
Деирдре больше не слушала его. В компании индейцев она чувствовала себя не в своей тарелке. Вначале девушка успокаивала себя тем, что если бы эти аборигены хотели причинить вред ей или Эдмонду, то уже давно это сделали бы. Но теперь Деирдре уже не была в этом уверена. Абориген продолжал частенько поглядывать на нее через плечо, и Эдмонд, казалось, тоже это заметил. Он ничего не сказал, но беспокойно заерзал и стал более пристально следить за туземцами.
Эти трое были невысокими, но жилистыми и сильными. На них не было одежды, кроме набедренных повязок. Руки и ноги были покрыты странными красно-черными символами, что еще больше подчеркивало их отличие от белых людей. Деирдре пониже надвинула шляпу на лоб – с одной стороны, чтобы лучше защититься от солнца, с другой – чтобы закрыться от глаз индейцев.
Река, петляя, уходила на юго-восток. Берега в этих местах были покрыты мангровыми зарослями, сплетенные ветки нависали над водой, давая приют многочисленным животным. То тут, то там квакали лягушки; между корнями били крыльями птицы, их громкое пение разносилось над рекой. Один раз Деирдре заметила на дереве громадную змею, а в другой – стайку ярких кричащих попугаев.
Воздух был таким густым, что казалось, будто его можно нарезать ломтями. Река здесь была намного ýже, чем у устья. По обоим берегам разрослись лианы. Поток сужался. Еще немного – и каноэ больше не сможет плыть вперед.
Вскоре индейцы подгребли к берегу, где вождь дал знак высаживаться из каноэ. Деирдре не сомневалась, что это был кацик. Он, как самый старший, давал указания двум другим. Тело девушки затекло в неудобной позе, она вспотела от влажной жары, и платье неприятно прилипло к телу. Деирдре озабоченно оглянулась на Эдмонда, который вслед за ней выходил на берег с мешком на плече. Лицо пастора еще больше раскраснелось от жары.
Их окружали джунгли, лабиринт из сочно-зеленых растений – из листьев, стеблей, корней, стволов, лиан, мха, соцветий… Все вилось и срасталось друг с другом, так что продвижение вперед казалось невозможным. Как только Деирдре подумала об этом, ей в голову вдруг пришла мысль: смогут ли они вместе с Эдмондом сбежать от этих индейцев?
«Не валяй дурака, – приказала она себе. – Никто ничего плохого тебе не сделает! Мы же желаем им добра». Трое индейцев вытащили каноэ на берег и оставили его вместе с веслами у раскидистого дерева-великана. Только теперь Деирдре заметила узкую тропку, которая вела вглубь леса, прямо в буйные заросли. В воздухе чувствовался запах дыма; где-то совсем недалеко слышался детский смех, а потом до ее слуха донеслись крики женщины. Деревня туземцев была совсем рядом.
– Мы на месте, – произнес Эдмонд.
Он был удивлен, словно не ожидал, что индейцы действительно приведут его к вожделенной цели.
– Да, – тихо ответила Деирдре. – Мы на месте.
Кацик повернулся и уставился на нее. Его взгляд был откровенным, выразительным. Туземец взял их с собой, потому что хотел заполучить ее. Деирдре хотела сказать об этом Эдмонду, но тот уже шагал по тропе в лес. Он шел вслед за двумя молодыми туземцами в их деревню.
Деирдре быстро последовала за ними, но едва успела сделать несколько шагов, как кто-то сзади сорвал с нее шляпу. Чья-то рука крепко схватила ее за волосы. Кацик распустил ее косу и разглаживал пальцами тяжелые рыжие завитки. Он восхищенно застонал, но, к облегчению девушки, отпустил волосы, толкнув ее в сторону деревни. Спотыкаясь, Деирдре попыталась догнать Эдмонда, но, идя все быстрее, по-прежнему чувствовала позади присутствие индейца – он не отставал от нее. Удары сердца отдавались в ушах Деирдре, словно раскаты грома. Ее охватил парализующий страх.
18
Дункан почувствовал боль в плече, когда спрыгнул с лошади и передал поводья конюху, ждавшему клиентов у платной конюшни. Лучше было бы нанять экипаж, хоть это и заняло бы больше времени. Ехать на старом жеребце, которого капитан взял на время у своего управляющего, было занятием не из приятных. Рана от древесной щепы заживала, но она пришлась почти на то же самое место, которое в прошлом году пострадало во время урагана на Барбадосе. Рубцевалась рана медленно. Двигая правой рукой, Дункан ощущал боль, являвшуюся следствием его нетерпения. Анна предупреждала: чем меньше он станет себя беречь, тем сильнее будут боли. Дункан знал, что она права, но это не удержало его. И уже спустя несколько дней после нападения голландского судна, туго перевязав плечо, капитан стоял на верхней палубе «Элизы» и следил за ходом ремонтных работ.
Джон провел фрегат по проливу до дома, до южного побережья Эссекса. Там они встали в сухой док. Дункан унаследовал эту верфь от дедушки и сейчас с облегчением обнаружил, что на ней все было в идеальном порядке. Дело процветало, сам Дункан и представить себе не мог ничего лучше. В прошлом году капитан передал управление предприятием Гаю Хокинсу. Тот превосходно справлялся со своими обязанностями: получал много заказов и даже нанял новых плотников. Для ремонтных работ людей на «Элизе» было достаточно. Орудийный обстрел с голландского судна повлек за собой незначительные разрушения, но через неделю судно обещали полностью подготовить к выходу в море.
Анна и Фелисити все еще находились в доме рядом с верфью, который Дункану тоже достался от деда. Гай Хокинс жил там со своей семьей; он быстро обустроил спальню для неожиданных гостей. Фелисити нужен был полный покой. После тяжелого ранения пройдет еще много времени, прежде чем она снова встанет на ноги. Анна присматривала за ней, как наседка за цыпленком, не позволяя своей подопечной и пальцем пошевелить. Она категорически заявила, что дальнейшее путешествие может и подождать. Анну не волновало то, что Фелисити просто с ума сходила от желания наконец-то отправиться в Голландию.