Дункан тем временем радовался тому, что обе девушки вообще остались живы. Скоро он непременно отвезет их в Рейли-Манор, где ему нужно проверить, все ли в порядке. А оттуда до Голландии Фелисити уж как-нибудь доберется. Он должен будет это организовать. Дункан чувствовал себя должником Фелисити. Он, конечно, позаботится о том, чтобы девушка добралась до своего жениха целой и невредимой.
Задумавшись, Дункан быстро шагал в направлении Уайтхолла. Утром прошел дождь, и, несмотря на то что было лето, стало прохладно. В воздухе висел туман, но свежести при этом не ощущалось. Из каменных труб поднимался дым бесчисленных очагов. Едкое зловоние растекалось по переулкам, смешиваясь с отвратительным запахом переполненных выгребных ям, так что каждый вдох приходилось делать с усилием. Из желобов и выступающих фасадов капало на мостовую. Проезжающая повозка прогрохотала по луже – из-под обитых железом колес разлетелись брызги.
Дункан отскочил в сторону, чтобы его не облило с головы до ног. Когда он свернул на главную улицу, ведущую к Уайтхоллу, из одного дома вышли двое купцов, одетых в черное. Они с подозрением глянули на него из-под низко надвинутых шляп и зашагали дальше. Женщина, которую Дункан обогнал, испуганно скосила на него глаза. Дункан сообразил, что его опаленное солнцем лицо и пояс, увешанный оружием, – большая редкость для этих мест. Но без сабли и пистолета он чувствовал бы себя как без рук. Для Дункана не существовало причин, по которым он мог бы отказаться от оружия, и уж тем более в Лондоне, где за каждым углом человека подстерегал разбойничий сброд. Капитан нарочно не запахивал полы накидки, чтобы каждый мог видеть: в случае необходимости ему есть чем себя защитить.
В тот день все в Лондоне нагоняло на Дункана печаль, которая не проходила даже при виде роскошных зданий. Дворец Уайтхолл, обновлявшийся несколько раз, включал в себя множество выстроившихся в ряд строений, которые выглядели, словно целый город. Под могучими стенами, внушавшими благоговение, Дункан чувствовал себя не в своей тарелке, хоть и бывал здесь не раз. Он задавал себе вопрос: неужели это тот самый Лондон, который надеялась обрести Анна? Сможет ли родина заменить оставленный ею Барбадос? В последний раз Анна была Лондоне еще ребенком, поэтому теперь, увидев этот город, должна была понять, то ли это место, о котором она столько мечтала. Такое ли оно родное и приветливое?
Когда Дункан приезжал в Лондон, ему всегда становилось не по себе. После морского раздолья и открытого, сияющего блеском тропического неба этот город казался ему тюрьмой. Впечатляющая архитектура дворцов и соборов, великолепие улиц и площадей не позволяли забыть о том, что в Лондоне жили сотни тысяч бедных, а зачастую и прозябающих в нищете людей. Единственной отрадой этого безрадостного существования была надежда на жизнь после смерти.
Перед зданием комендатуры Дункан обратился к караульному офицеру. Капитан предъявил свое каперское удостоверение, заверенное печатью адмиралтейства. Насколько ему было известно, этот документ все еще был действителен. От Гая Хокинса Дункан узнал, что политическая система осталась прежней. Теперь, когда у Англии появился новый враг – Голландия, Дункан рассчитывал на то, что сможет захватывать и грабить их корабли. Это было разрешено законом.
Караульный офицер внимательно изучил документ.
– Сейчас адмирала нет в Лондоне, – наконец произнес он. – Вы, конечно, знаете, что наша страна находится в состоянии войны. Адмиралу приходится командовать флагманским кораблем эскадры.
– Я слышал об этом.
Дункан старался сохранять вежливый тон, хоть и был очень расстроен. Конечно, он понимал, что Джорджа Эскью может вообще не оказаться в Лондоне, но все же надеялся увидеться с ним и в тот же день окончательно аннулировать проклятый смертный приговор.
– В таком случае я хотел бы встретиться с адмиралом Блейком, – произнес Дункан.
Блейк был главнокомандующим парламентским флотом и в иерархии адмиралтейства стоял на ступень выше, чем Эскью. Три года назад он лично выдал Дункану каперское удостоверение и определенно выказывал ему доверие.
– Сожалею, но его сейчас тоже нет.
– Тогда я хотел бы поговорить с лордом Монтегю.
Сэр Эдвард Монтегю – влиятельный член парламента – в свое время тоже принимал участие в разговоре, во время которого Дункан присягнул трем господам, командовавшим флотом, и обязался защищать интересы Англии.
Офицер снова внимательно изучил каперское удостоверение. Его глаза превратились в щелочки, над переносицей появилась глубокая складка.
– Капитан Дункан Хайнес, – медленно прочел он, водя указательным пальцем по строчкам. – Вы говорите, что прибыли с Карибов?
– Да, – ответил Дункан с растущим недовольством. – Я лично знаю трех вышеупомянутых персон и был гарантом у адмирала Эскью во время конфликта на острове Барбадос, помогал ему усмирять восстание.
Офицер, похоже, был явно не в восторге от этих слов. Складывалось впечатление, будто для него этот посетитель стал нарушителем спокойствия и офицеру хотелось поскорее от него избавиться. Дункан подавил в себе волну гнева. Осознание того, что он предпринял поездку верхом, только чтобы поспорить с придирчивым караульным офицером, повергло его в опасно раздраженное состояние.
– Вы не могли бы узнать, примет ли меня сэр Монтегю?
– Подождите здесь, – ответил офицер и исчез за дверью комендатуры, оставив Дункана снаружи.
В коридоре караульного помещения некоторые люди наблюдали за ним со смешанным чувством любопытства и скуки. Но потом они снова углубились в спор об огневой мощи «Резолюшн» – флагмана парламентского флота.
Дункан осторожно потер плечо. Боли снова усилились. После долгой поездки верхом он ощущал усталость во всем теле. Дункан как раз раздумывал над тем, в какой из гостиниц лучше остановиться на ночь – некоторые из них встретились ему на пути, – когда вернулся офицер.
– Пойдемте со мной, вас примут, – сказал он.
Что-то в выражении его лица показалось Дункану странным, и все же он нерешительно двинулся вперед.
– Взять его! – в тот же миг воскликнул офицер.
Прежде чем Дункан успел отступить, подбежавшие караульные набросились на него. Двое из них крепко схватили Дункана, а когда он стал защищаться, повалили на пол. Еще двое наставили на него свои пики. Офицер взвел курок кремневого пистолета.
– Если вы окажете сопротивление, я вас пристрелю! – крикнул он.
По его голосу было понятно, что он очень этого хочет.
Боль пронзила правую половину тела Дункана; он вскрикнул и обернулся, но не потому, что хотел защититься, – один из караульных заломил назад его правую руку. В плечо капитана словно вонзилась сотня ножей.
– Проклятье! – взревел он. – Отпустите меня! Я же не сопротивляюсь!
– Закуйте его в цепи и доставьте в Ньюгейтскую тюрьму[7], – приказал командир караульным. – Это опасный изменник, он приговорен к смерти.
Солдаты заковали Дункана в кандалы и, подгоняя сильными ударами палок, повели к тележке, которая доставила его в Ньюгейтскую тюрьму. Там капитана приковали цепью к стене в вонючей камере. Он в оцепенении сидел на полу, пытаясь совладать с болью. Ему было сложно мыслить ясно.
Дункан много слышал о пресловутой тюрьме за крепостными стенами городских ворот, где ожидали казни приговоренные к смерти. Но действительность оказалась еще ужаснее. От каменных стен веяло ледяным холодом, и Дункана пробирало до мозга костей. Сапоги, накидку и перевязи с оружием у него отняли: больше они ему не пригодятся. Громкие стоны и звон цепей сокамерников сливались в сплошную предсмертную какофонию, сопровождаемую гулкими тяжелыми шагами стражников и завыванием из соседних камер.
День постепенно перешел в ночь. Медленно опустилась мгла. Несмотря на усталость, Дункан не мог уснуть. Снова и снова его будили стоны, жалобные завывания или скрежет, который издавали его собственные цепи. Один раз Дункана пнул сокамерник.
– Потише, ты, ничтожество! – прошипел кто-то из темноты.
Снаружи лил дождь, порывы ветра сквозь зарешеченное окно приносили в камеру влагу, от которой все пропитывалось холодной пронизывающей сыростью.
С рассветом появился стражник, принесший жидкую овсяную похлебку. Дункан жадно глотал водянистое варево, зная, что другие заключенные тут же заберут у него еду, если он от нее откажется. Вид изнуренных, оголодавших людей, которых в камере было около двух десятков, говорил сам за себя. Оборванные, искусанные вшами, с налитыми кровью глазами, они сидели на грязных циновках, устилавших пол камеры. Двое или трое арестантов уставились на новенького, остальные апатично привалились к стене, словно уже давно потеряли надежду. Дункан взял себя в руки и хрипло спросил у мужчины, который сидел к нему ближе всех:
– Со стражниками разрешено разговаривать?
– Ты имеешь в виду, за деньги? – прозвучал в ответ сиплый голос.
Дункан кивнул, и обессиленный мужчина, от которого остались кожа да кости, а зубы были такими же черными, как и босые ступни, пожал плечами:
– Если у тебя есть деньги, то конечно. Но свою голову тебе этим все равно не спасти. Ты сможешь получить лишь еду получше или одеяло.
Мужчина настороженно глянул на новичка:
– Так у тебя есть?.. Деньги, я имею в виду.
– Конечно нет. Они отняли все, что было у меня при себе.
– Еще бы. Но ты же знаешь, что я говорю не об этих деньгах, а о тех, которые ты где-то спрятал.
– Может, и есть такие, а может, и нет.
– Я мог бы назвать тебе стражников, которые наверняка согласятся что-нибудь для тебя сделать.
Мужчина взглянул на Дункана оценивающе, словно прикидывая, чем тут можно поживиться.
– Тогда ты сэкономил бы драгоценное время. Ведь не каждый стражник согласится с тобой заговорить. Большинство из них просто берут деньги и ничего не делают.
– И что ты хочешь за свою услугу? Одеяло?
– Нет, оно мне больше не пригодится.