Мимо Деирдре то и дело пробегали дети, смотрели на нее большими глазами и неоднократно пытались потрогать ее за волосы. Наверное, медно-рыжие кудри казались им самым удивительным в белой женщине. Но, как только Деирдре пыталась заговорить с малышами, они тут же исчезали.
Иногда в хижине появлялся мужчина. Он гордо прохаживался среди работающих женщин, следя за порядком и, казалось, не обращая на ирландку особого внимания. Но Деирдре заметила, что он за ней наблюдает. Это был один из тех туземцев, которые провели ее и Эдмонда в деревню. Девушка подозревала, что кацик приказал следить за ней в оба, а потом все рассказывать ему. Сам кацик пока что оставил ее в покое. Появляясь в поле зрения Деирдре, он не удостаивал ее даже взглядом. Но девушка знала: его безразличие – лишь притворство.
На ночь женщины и дети уходили в хижины и брали Деирдре с собой. В первую ночь ее привязали снаружи. Она не могла заснуть от многочисленных шорохов, издаваемых животными, и беспокоилась за Эдмонда. Только под утро девушка, сморенная усталостью, погрузилась в беспокойный сон. Вскоре старая индианка разбудила ее и затащила в большой дом, где Деирдре снова привязали к столбу и весь день не обращали на нее внимания. Следующую ночь Деирдре проспала в хижине вместе со старой женщиной. Здесь ей, привязанной к колу, пришлось спать на утрамбованном глиняном полу. Старуха, как и прочие индианки, провела ночь в гамаке.
Шел третий день после того, как они прибыли в индейскую деревню, а от пастора Эдмонда не было ни слуху ни духу. Деирдре просто не представляла, что с ним могли сделать дикари. С каждым часом страх за него мучил девушку все сильнее. Снова и снова Деирдре прокручивала в памяти случившееся и всякий раз пыталась задержаться на том моменте, когда она могла бы повести себя правильно и обернуть все к лучшему. Но, как ни старалась она вычислить этот момент, девушка не могла определить, был ли он вообще.
Вместе с кациком и двумя другими индейцами они пришли в деревню, которая представляла собой скопление хижин на поляне в джунглях. В центре стоял большой дом, где работали женщины. Он был также приспособлен для сна и отдыха мужчин. Когда они с Эдмондом вошли туда, на деревянном возвышении сидело шестеро индейцев. Женщины подавали им еду. Все с любопытством уставились на чужаков. Один из мужчин выглядел особенно внушительно. Это был седой, украшенный перьями и бисером человек. Он с важным видом и любопытством смотрел на белых чужаков. Эдмонд решил, что это вождь, и представился ему вежливо, как и подобает. Потом пастор обернулся к Деирдре и, немного робея, взглянул на нее:
– Теперь я должен объяснить индейцам, что скоро сюда придут солдаты и жителям деревни нужно покинуть свои жилища. Надеюсь, я сумею подобрать правильные слова! Похоже, все намного сложнее, чем я думал. У меня было слишком мало времени на то, чтобы выучить их язык.
Но, что бы он ни хотел сообщить мнимому вождю, все это осталось невысказанным. Настоящий кацик вышел из толпы. Его поддерживали двое мужчин, с которыми он пришел в деревню. Кацик без предупреждения схватил Эдмонда и выволок его из дома. Возмущенные крики пастора слышались среди гомона женских и детских голосов. Туземцы проследовали наружу. Деирдре хотела побежать за ними, но несколько женщин связали ее. С тех пор ирландка была пленницей индейцев.
Теперь-то она поняла, что старик был не вождем племени, а шаманом. Индейцы относились к нему с почтением, но еще большее уважение выказывали более молодому мужчине, приказы которого беспрекословно исполняли.
Накануне Деирдре наблюдала за странной религиозной церемонией: индейцы собрались вокруг старика и стали вслушиваться в его монотонное, гипнотическое пение. Они зажгли листья табака и других трав, начали вдыхать дым и, раскачиваясь, тихо издавать гудящие звуки, а старик барабанил по обтянутой звериной кожей калебасе и пел. С первого взгляда Деирдре показалось, что эта церемония похожа на ритуалы негров с Барбадоса. Там большинство стариков также были языческими колдунами, проводящими странные обряды.
В этот день индейцы тоже готовились к церемонии. Женщины и дети разрисовывали себя с ног до головы яркими красками, приготовленными из толченых растений и земли. Руки, ноги и лицо Деирдре также покрыли влажной кашицей. Она позволила проделать это с собой, потому что не хотела, чтобы ее снова били палкой, и старая индианка деловито приступила к процедуре. Перед тем как нанести краску на тело Деирдре, женщины грубо стащили с нее платье и сорочку, а затем надели на нее набедренную повязку и небольшую нагрудную повязку из грубой суконной ткани. С одной стороны, Деирдре радовалась, что наконец-то избавилась от пропитанного пóтом, безнадежно испачканного платья, с другой – ей было неловко из-за того, что на ее обнаженные ноги и руки станут глазеть дикари. С открытой стороны дома она заметила мужчин; их было больше, чем накануне. На теле у большинства из них виднелась свежая раскраска.
Наконец старуха оставила пленницу в покое и удалилась, прихватив горшочки с краской. Деирдре почувствовала облегчение. Высохший слой краски очень приятно ощущался на теле. Она отпугивала москитов и уменьшала зуд от их укусов.
Прошло некоторое время. Деирдре не представляла сколько, но день еще не заканчивался. Ее отвязали и вытолкнули наружу, где один из мужчин привязал ирландку к дереву веревкой, обвив ее вокруг шеи. Деирдре снова связали руки и ноги. Ее запястья натерло грубыми веревками, в некоторых местах даже выступила кровь, но, казалось, это никого не волновало, кроме самой пленницы. Девушка перестала жаловаться на неудобства, потому что вместо сочувствия ей отвечали лишь злобой.
Отсюда вся деревня была видна как на ладони. Некоторые молодые мужчины бегали туда-сюда и размахивали примитивными топорами или палками, имитируя бой. Другие же пускали стрелу за стрелой в чучело из дерева и меха, которое раскачивали, подвесив на ветки. Каждое попадание сопровождалось шумным ликованием. Дети носились по поляне, оглашая ее криками. Женщины и девушки несли сосуды с только что приготовленной пищей. Они тоже улыбались и радостно болтали друг с другом.
– Красивый праздник, правда? – услышала Деирдре мужской голос.
Она обернулась и испуганно вскрикнула. Черное как смоль, разрисованное яркими полосами лицо, сверкающая белизна глазных яблок – сначала девушке показалось, что перед ней возник демон. Но это был всего лишь африканец, хоть и выглядел он немного иначе, чем те негры, которых Деирдре видела на плантациях Барбадоса. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла понять, в чем заключается отличие. Этот негр носил длинные волосы, а не короткие, как прочие рабы. На его голове высилась курчавая, плотная копна, похожая на шерсть. В нее были искусно вплетены льняные волокна, а косички были украшены бисером.
– Кто ты? – спросила Деирдре.
– Барду.
– Откуда ты приехал? С Барбадоса?
– С Виргинии.
– Ты был там рабом?
– Пять лет работал на табачной ферме.
– Как ты попал на Доминику, Барду?
– Убежал с фермы. По морю. Потом нас поймали французские пираты и продали на Гваделупу. Через некоторое время я снова бежал вместе с несколькими индейцами. С ними приплыл сюда.
– Здесь еще есть чернокожие?
– Еще один. Мой брат. Было больше, но другие подались на юг.
– И где же твой брат?
– Помогает в приготовлениях.
– В приготовлениях к чему? К празднику? А что будут праздновать?
Барду удивленно уставился на Деирдре, а потом широко улыбнулся:
– Ты действительно не знаешь?
– Не знаю чего?
– Что они сегодня с тобой сделают.
– Нет, я этого не знаю. Скажи же мне!
– Будет сюрприз, – загадочно произнес Барду.
Казалось, ему доставляет удовольствие то, что ему известно больше, чем ей. Негр довольно хихикнул.
Деирдре нервно сглотнула. Внезапно веревка на шее стала казаться ей удавкой.
– Барду, Барду, ты знаешь, что произошло с белым мужчиной? Он приехал сюда со мной, но индейцы куда-то уволокли его…
– Он внизу у реки, в клетке. Но скоро он вернется. Мужчины заберут его.
От сильных эмоций на глаза Деирдре навернулись слезы. Она испытала облегчение, узнав о том, что Эдмонд все еще жив.
– Мужчина должен умереть, – продолжал Барду, словно это само собой разумелось.
– Что?! – воскликнула Деирдре, ее голос сорвался от ужаса. – Что ты хочешь этим сказать?
– Мужчину убьют.
– Но за что? Он же не сделал ничего плохого!
– Он сказал, что принес нам правильного и единственного Бога. Кацик и бехик в ярости. Они говорят, белый мужчина очень плохой для индейцев, из-за богов. Бехик и кацик спросили богов. Человек должен умереть.
– Пожалуйста, развяжи меня! – прошептала Деирдре как можно тише.
Кроме Барду, никто не обращал на нее внимания. Все индейцы устремились к краю поляны. Негр тоже поднялся и зашагал прочь.
– Погоди! – умоляла его Деирдре. – Помоги же мне!
Но он молча присоединился к остальным.
Индейцы собрались возле большого дерева. Двое из них перекинули через ветку длинную веревку, а потом сообща подняли что-то тяжелое. Деирдре дико закричала, когда увидела, что с ветки вниз головой свисает человек. Они привязали его за ноги. Его руки были связаны за спиной. Тело медленно раскачивалось вокруг своей оси. Деирдре наконец поняла, кто это.
– Эдмонд! – воскликнула она. – О боже мой! Эдмонд!
На его лице виднелись кровоподтеки, один глаз полностью заплыл, губы превратились в кровавое месиво. Но священник смотрел прямо на нее, пытаясь что-то произнести. А потом вперед выступил кацик, сжимая в кулаке длинный нож.
– Нет! – крикнула Деирдре. – Нет! Нет!
Она продолжала кричать, когда все уже закончилось и кацик с окровавленным ножом направился к ней.
Издалека доносились пронзительные женские крики.
– Это Деирдре! – в ужасе воскликнула Элизабет.
Джерри бросил весло и вскочил. Прищурив глаза, он смотрел вперед, на реку.
– Кричат в лесу, – произнес он.