Сегодня, насколько я знаю, планировалось наполнить агрегат водородом – гелия на заводе не нашлось, а вот баллонов с водородом в избытке. Это повышает опасность использования дирижабля, но община и Данилов вынуждены идти на риски. Летательный аппарат сейчас находится на открытом воздухе – за четвертым корпусом завода, между электроподстанцией и небольшой котельной. Его нос закреплен канатом в стыковочном гнезде самодельной причальной мачты, которую соорудили атоммашевцы. Благодаря особой конструкции стыковочного узла можно свободно опустить дирижабль ближе к земле для погрузки или разгрузки.
Погрузившись в мысли, я не замечаю, как быстро проходит день. Впрочем, мысли мыслями, а с байком я почти закончил, на завтра совсем немного осталось. Выбираюсь из пристройки. Долгожданная прохлада ласкает и успокаивает, ветра почти нет, погода хорошая. Хочется скинуть «намордник», чтобы дышать полной грудью, наслаждаясь тысячами запахов. С трудом сдерживаю этот порыв – не мальчик же, нечего рисковать лишний раз. Сажусь на камень недалеко от входа бывшего здания администрации и смотрю на звезды, высыпавшие на безоблачном небе. Со своим ритмом жизни мне редко выпадает такая минутка, когда можно спокойно и безопасно посидеть чуток, расслабившись и позволив мыслям течь, куда им вздумается. Вот точно так же, в детстве, я пялился на небо, когда с отцом выезжал на Дон на рыбалку с ночевкой. Тогда мир казался добрым, открытым, душевным. Звезды подмигивают мне, искрятся в черном небе, озаряя мир холодным неземным светом. «Подозрительно тихая ночь», – вдруг думаю я. И, словно подтверждая мои опасения, до меня доносится крик ночной птицы.
Данилов уже вернулся. Он валяется на матрасе, задрав ноги к потолку, и нервно мнет какую-то тряпку.
– Как дела? – спрашиваю я, но Иван молча отмахивается. Делаю еще одну попытку:
– Что там с дирижаблем?
– Готов, – односложно отвечает Данилов. – Всякая мелочь осталась, но это уже не требует моего личного участия. Люк собираются врезать в дно гондолы. Не понимаю, зачем. Сказали, потом все объяснят.
Я мрачно киваю:
– Зато я знаю, зачем…
Собираюсь рассказать ему, что я случайно узнал от Рудика, но Данилов бесцеремонно перебивает меня:
– Ты не видел Мишу?
– Я только вернулся. Байк в порядок приводил. В обед он был со стариком в конце бомбоубежища на этом же уровне. Там, где обычно.
Видно, что Данилов обеспокоен.
– Да не парься ты, – говорю я ему. – Бомбоубежище немаленькое, а пацану скучно сидеть на одном месте, вот и пошел осмотреться.
Мой ответ не успокаивает Ивана. Он вдруг резко садится на кровати.
– Пойду поищу старикана.
Искомый торговец неожиданно объявляется сам, будто ждал, пока Данилов скажет о нем вслух. Он возникает в дверях, нервно топчется на месте и глядит исподлобья, как нашкодивший малец.
– Где Миша?
Старик виновато разводит руками.
– К-кажется, я знаю, куда он ушел, – он испуганно смотрит на нас.
– Куда? – рычит Иван.
– Миша собрался на спецпричал, хочет погасить свет маяка.
– У-у, козлина! Задурил ему голову своими сказками! – Данилов замахивается, старик зажмуривает глаза и вжимается в стену. Перехватываю руку товарища в последний момент.
– Пусти! – хрипит Иван, смотря на меня налитыми кровью глазами.
– Давно ушел? – спрашиваю я деда, не ослабляя хватки.
Тот не знает.
– Но ты же говорил, что свет можно погасить, только если разбить камнем из крепостной стены Саркела…
Я замираю, не договорив. Перед глазами всплывает сцена: Хамелеон передает Мише какой-то сверток, парень прячет его за пазуху.
– Это ты свел его с этим черным? – выпустив Данилова, я сгребаю старика за грудки и резко встряхиваю. Тот ищет точку опоры, руки его хватают пустоту.
– Х-хамелеон сам заходил, – лепечет он, – я никого с-специально не сводил. С-стечение обстоятельств…
– А-а, черт с тобой! – отшвыриваю деда от себя, тот врезается в стену, но удерживается на ногах. Мне не до него – в голову приходит новая мысль, тоже не радостная:
– Твою мать! – шиплю я сквозь зубы. – Байк-то я не собрал до конца!
Смотрю на Данилова – тот явно не до конца понимает, что тут происходит.
– Если кратко, – я объясняю ему, так как на большее нет времени, – днем один местный хрен заходил в гости и передал Мише камень, которым нужно разбить фонарь маяка.
Иван медленно садится на край матраса, сжимая кулаки так, что белеют костяшки пальцев.
– Так, – рассуждаю я вслух. – Миша город не знает, значит, один он туда не доберется. Я видел, как этот мужик, Хамелеон, ушел. Значит, он дождался парня на поверхности и проводил до нужного места. Нам нужна машина, – я грозно смотрю на старика, забившегося в угол. Тот быстро-быстро кивает:
– Достану.
– Прямо сейчас!
Старик семенит из комнаты.
– Будет ждать у входа, – говорит он и исчезает.
Я хватаю оружие, накидываю на плечи косуху.
– Надо торопиться. Пошли!
Тащу Данилова в коридор, а затем по лестнице наверх, через тамбур, гермодверь и на волю. Охрана расступается – приказа задержать нас не было, удерживать – тоже. А к нашим лицам они уже попривыкли.
На улице, метрах в двадцати от входа, фырчит ржавая «копейка», такая же древняя, как и старик. Дед стоит возле открытой дверцы, вцепившись в нее обеими руками. Его бледное лицо подергивается.
– Не боись, – говорю я, – тебя с собой не возьмем, нам обуза не нужна…
Осматриваю тарантас. М-да… Интересно, он под нами не развалится?
– Слушай, а ничего старее не было?
– Любое д-другое средство передвижения п-пришлось бы с-согласовывать со Степаненко. А он вряд ли бы дал, не в его характере разбрасываться имуществом. А на эту, – старик почти любовно гладит по крыше «копейку», – никакого разрешения не надо. Доедет, малютка, куда денется.
– Ладно, – я забираюсь на переднее сиденье, чувствуя, как подо мной расползается матерчатый дерматин, и киваю Данилову на место рядом с собой. – Что стоишь? Запрыгивай!
Тот оббегает машину и дергает дверь. Открывается она лишь с третьей попытки. Движок покашливает, я выжимаю сцепление, хлопаю своей дверцей и, погрозив кулаком стоящему на тротуаре старику, трогаюсь. Колымага недовольно ворчит, трясется, дергается, но в конце концов поддается моим усилиям и начинает довольно резвый для ее возраста, но при этом какой-то рваный бег по растрескавшейся асфальтовой дорожке.
Глава 9Хамелеон
По дороге к спецпричалу
Я выруливаю на шоссе. Нас подбрасывает на бугристой дороге, «копейка» пронзительно взвизгивает, скрипит, но едет дальше. Интересно, какой запас прочности у этой старушки? Приходится немного сбросить скорость – в темноте плохо видно, и запросто можно угодить в какую-нибудь яму на пути или въехать в дерево на обочине. Со столбов свисают остатки троллейбусных линий, трещины на дороге поросли травой, которую рвут колеса машины. В лицо нам летит пыль и асфальтовая крошка с кусочками травы – лобового стекла у машины нет.
Мы сворачиваем на улицу Энтузиастов и ползем мимо разваленных гаражей, среди них резвятся небольшие твари – прыгают с крыши на крышу, грызутся, шебуршат в мусоре. Они похожи на маленьких собачонок, а более подробно разглядеть не удается. На мгновение они замирают, провожая скрипящий автомобиль, и снова принимаются за свою возню.
На пересечении с улицей Гагарина я замечаю одинокую фигуру, по виду вполне человеческую. Притормаживаю – вдруг Миша? Да нет, комплекция совсем не та. Мы с Даниловым вглядываемся во мрак, затем я осторожно приоткрываю дверцу, намереваясь подойти поближе и проверить, но фигура вдруг сама идет прямо к нам, и в этой походке человеческого мало: ноги гнутся неестественно, руки почти достают до земли, а немаленькие когти царапают асфальт. От противного звука сводит зубы. Я морщусь и вытаскиваю обрез. В свете луны проступают очертания морды этого существа. Натуральный упырь! Замечаю, что двигается он то ли вразвалочку, то ли прихрамывая – правая лапа-рука неестественно вывернута, и он весь в мелких кровоточинах. Видимо, уже досталось от кого-то недавно.
– Лучше тебе скрыться с моих глаз, если хочешь еще пожить на этом свете, – тихо предлагаю я, но упырь продолжает идти с маниакальным упорством. Щерит пасть, с клыков тянется тягучая слюна. Ладно, я предупреждал.
Обрез выплевывает свинец, и голова монстра разлетается, как спелый арбуз. Тело по инерции делает еще два-три шага, а затем кулем валится на асфальт, поднимая в воздух дорожную пыль.
Данилов, зачем-то открывший дверь, пытается снова захлопнуть ее. Ржавые петли не выдерживают и лопаются с громким хрустом. Дверь падает на дорогу.
– Долго еще до спецпричала? – интересуется Иван. В ответ я пожимаю плечами:
– Зависит от того, в каком состоянии дорога. Да и карета у нас та еще…
Мы минуем здание профессионального лицея по левой стороне – оно выглядит так, будто на нем от души потоптался кто-то огромный и злой. А может, стены просто не выдержали испытания временем и осыпались, а крыша просела и провалилась внутрь.
За лицеем темнеет бывший парк «Дружба». Он прилично разросся, деревья – корявые, узловатые, с какими-то колючками – уже нависают над дорогой. Сцепившись ветвями, будто борются между собой за территорию, они проросли друг в друга, потеряв всякую внешнюю привлекательность. Трутся друг о друга со злобным скрипом, и в этом скрипе – боль и ненависть.
На входе в парк еще сохранилась каменная арка. Сейчас ее оплели ползучие растения, свисая сверху, словно занавеска, прикрывающая вход. Я вспоминаю, как в детстве нам рассказывали, что на месте парка «Дружба» до строительства нового города было кладбище. Еще пугали нас этой аркой, что под ней нельзя проходить, потому что дух умершего может сесть тебе на плечи и не слезть больше никогда. Но, несмотря на эти жуткие истории, парк был красивый, уютный, одним из моих любимых мест в новом городе. Сейчас от него веет жутью. Замечаю, как тут и там в глубине разросшегося массива вдруг вспыхивают и гаснут огоньки, но что там происходит, остается для нас тайной. Только дурак или вконец отчаявшийся сунулся бы сейчас в этот парк.