Тем временем мы проезжаем мимо ВКДП – Волгодонского комбината древесных плит, в прошлом одного из крупнейших предприятий в своей отрасли на юге нашей страны. Машина бежит резво, а Тоха, даром что однорукий, очень уверенно ее ведет – плавно минует препятствия на пути, да еще и передачи как-то переключать умудряется!
Я гляжу, как за деревьями проступает административный корпус комбината с вышкой и еще сохранившимися крупными буквами «ВКДП», выбитыми на ней. Здание заброшено, стекла как корова языком слизнула, а фасадная стена частично осела, заканчиваясь внизу грудой битого кирпича. Перед трехэтажным административным корпусом – небольшой сквер, деревья практически без нижних веток, голые стволы тянутся высоко вверх, и там взрываются россыпью корявых веток и сине-зеленой листвы. Среди деревьев проглядывается искусственный круглый прудик с грязной дождевой водой. В нем барахтаются какие-то маленькие зверьки, громко фыркают, лягаются, дерутся за место под солнцем. Косые лучи утреннего светила проникают сбоку, отчего тени длинные, жутковатые, нереальные.
Мы вываливаемся на Первомайский переулок, проскакиваем мимо каких-то унылых строений – я уже и забыл их прежнее назначение – и упираемся в кольцо-развязку с одиноко растущей поседевшей елью. Под колеса бросается мелкая шавка, испугавшаяся «фольксвагена», и тут же отлетает от удара бампером на пару метров в сторону. Плюхается на мостовую, громко скуля и пытаясь подняться. Антон ругается сквозь зубы.
Сворачиваем на Морскую, огибаем вросший в асфальт поперек дороги обшарпанный «ЛиАЗ-677» без стекол, летим мимо зеленеющего пушистого сквера и остатков центрального рынка, выруливаем на Почтовый переулок. Ага, вон слева стадион «Спартак», на котором некогда гремела всемирно известная команда по хоккею на траве «Дончанка». На стадионном поле кое-где еще сохранились остатки искусственного дерна выцветшего грязно-зеленого цвета. На единственной трибуне замечаю одинокие фигуры, но не решаюсь отвлекать Тоху расспросами. Вдруг это просто тени и мое воображение?
Наконец, въезжаем на площадь Ленина. При первом взгляде она напоминает укрепрайон: по периметру вокруг – мешки с песком, арматура, останки автомобилей. Мы останавливаемся у самодельного шлагбаума, утыканного шипами, мощный малый что-то перетирает с Антоном, кивая на автомобиль, затем кивает, оборачивается и машет кому-то рукой. Шлагбаум приходит в движение.
Здесь мало что изменилось, только все обветшало, постарело, облетели краска и штукатурка с окружающих площадь строений. Все так же гордо возвышается шпиль на башенке здания почты, сохранились даже буквы на детской театральной школе и старейший в городе памятник, посвященный первым жителям Волгодонска, на месте: пожелтевший от времени строитель держит в руках карту и показывает что-то на ней речнику, стоящему рядом и такому же пожелтевшему. Разве что ели перед Администрацией стали еще выше, да на флагштоке гордо реет свежее полотнище с восходящим над синей гладью воды солнцем.
«Фольксваген» тормозит у самого входа в Администрацию. Мужик за станковым пулеметом остается на своем месте, а мы выходим из машины, и Антон ведет нас по осыпающимся ступеням через укрепленные бронированными листами двери по длинному холлу к своему начальству.
Юрий Владимирович Сатковский важно восседает в кресле с высокой спинкой, украшенной потертой позолотой. Мы расположились за длинным столом, вдоль стен – охранники с оружием. Смотрят на нас исподлобья, следят за каждым движением. Глава Республики – грузный, медлительный мужчина за шестьдесят, его кустистые брови непрестанно шевелятся, выцветшие глаза блуждают, взгляд перескакивает с Данилова на меня и обратно. На его лице – печать усталости, в движениях рук – старческая вялость. Но я понимаю: раз он сидит в этом кресле, то это неспроста. Значит, голова еще варит. На таком посту прежде всего нужен умный мужик и крепкий хозяйственник.
Юрий Владимирович слушает мой рассказ, полузакрыв глаза. Я не могу понять, о чем он думает в этот момент, да и слушает ли вообще меня. С таким же успехом я бы разговаривал со стеной. Несколько раз у меня возникает желание послать его к черту, раскидать охранников и покинуть эту неуютную обитель. Но я сдерживаю порыв – иногда важно уметь гасить эмоции.
Наконец, мое повествование подходит к концу. Я замолкаю, и наступает почти кричащая тишина. Юрий Владимирович все так же медленно приоткрывает глаза, смотрит на меня, будто видит впервые. Поднимает вверх пухлый указательный палец.
– Ну, хорошо, – кряхтит он. – Допустим, вы и правда оказались здесь во многом случайно, хотя в случайности я и не верю. Но примем это как факт. От него и будем плясать.
Я хмыкаю.
– Хотите верьте, хотите – нет. Мне, в общем-то, плевать!
В глазах главы Республики вспыхивает интерес. Охранники у стен недовольно ворчат, но Юрий Владимирович останавливает их легким взмахом руки.
– Вижу, не терпишь авторитетов? Это нормально, даже хорошо, – задумчиво говорит он. – Насколько я понял, ты смел, но не безрассуден. Хотя я могу и ошибаться… Ну, хорошо, чего вы хотите от нас?
– Я так понимаю, что мы свободны? – вопросом на вопрос отвечаю я.
Глава позволяет себе улыбнуться – невиданная щедрость и самое яркое проявление эмоций в течение того часа, что мы тут торчим.
– Можете идти на все четыре стороны. Только куда пойдете? Лодка ваша, как мне сказали, для плаванья больше не годится – я вообще удивлен, как вы не утонули, прежде чем до берега добрались, – а у нас лишних, извините, нет. Так что выбор невелик: или вплавь, или пешком через весь старый город и Красный Яр. Но, что живыми дойдете, я очень сомневаюсь. Так что повторяю свой вопрос: чего хотите от нас?
Подумав, отвечаю:
– Пища, вода и немного времени, чтобы отдохнуть и все обдумать.
– Добро, – кивает Юрий Владимирович и тут же добавляет: – Только нахлебников у нас нет. Хочешь воспользоваться гостеприимством Республики – заработай это право.
Дорога к химзаводу
Кто придумал назвать старый город Республикой, никто уже и не помнит. Да и не волнует это никого. Есть заботы поважнее: набеги степных, напряженные отношения с атоммашевцами, туристы и всякие прочие мутанты. Нарики вот, опять же, в районе химзавода. Раньше тихо сидели, но с недавних пор стали нападать на следующие с ферм караваны с продовольствием. В общем, жизнь – не сахар.
Жители Республики обитают в ближайших домах и зданиях школ, работают на фермах, построенных на месте бывших садоводств и баз отдыха вдоль Дона. В первые годы после Конца Света местным сильно помогли продовольственные базы, овощехранилища и зерновые терминалы, расположенные за оросительным каналом, в простонародье называемом «Пятым». Народ был разобщен, растерян, но нашелся крепкий руководитель, который сплотил их вместе, наладил взаимопонимание, внимательно отнесся к проблемам каждого, сколотил мобильные бригады из самых крепких парней для борьбы с мародерством. Им и был Юрий Владимирович. Глава образовавшейся Республики со своими советниками поселился в здании администрации города. А где еще должен жить представитель власти?
Уже на следующий день мне предлагают отправиться вместе с мобильной группой на химзавод, чтобы припугнуть упомянутых местных нариков, научить их уму-разуму. Данилов с нами не едет – ему, инженеру-механику по профессии, находится много работы в общине. Такого специалиста с руками оторвут, они в нашем мире дороже любой валюты.
Я и еще четверо ребят грузимся в уже знакомый мне «фольксваген». Мне пытаются всучить «Сайгу», но я настаиваю, чтобы мне вернули топорик, обрез и «ТТ» – с ними как-то привычнее. Ребята с виду неплохие – не суетятся, лишних движений не делают, видно, что такие выезды им приходится совершать не впервые. Все на одно лицо – коротко стриженные, крепкие, с обветренной кожей.
Я прыгаю на заднее сиденье джипа, хлопаю дверкой, кладу локоть на окно. Мы трогаемся, медленно огибаем здание администрации и ныряем в пышную зелень. Ребро после встречи с Хамелеоном на спецпричале уже практически не беспокоит, лишь изредка напоминая о себе, когда нас подбрасывает на очередной ухабине.
Сразу за администрацией начинается улица Советская, она тянется мимо бассейна «Дельфин» и осиротевших домиков, огибая «Юность» – старейший парк города. Возможно, где-то там, среди пышных полувековых деревьев, еще стоит скульптура бронзового оленя, столь любимая мною в детстве, и гордый Ленин на пьедестале, стела в виде сложенных крыльев в честь летчика Виктора Лецко. Наверное, сохранились даже и остатки фонтана… где-то там.
– Не смотри, – говорит мне Олег, один из бойцов Республики, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, – не заглядывайся так. А то, не дай бог, увидишь Юнната.
– Это еще что за зверь такой?
– Чудище местное. Показывается, правда, редко, но к чему искушать судьбу? В основном его жертвами становятся одиночки, а на группы редко нападает, но нервы изрядно потрепать может: из душевного равновесия вывести, тоску нагнать.
– Вот был у нас случай, – вступает водитель по кличке Коготь. – Мы с Олежей пошли перекресток зачищать напротив кафешки «Старая мельница», где памятник Пушкину. Короед там завелся, проходу не давал. Нет бы на другую сторону улицы перебежать, а нас дернуло мимо парка идти. А уже вечерело, и тучки ветер нагнал. И вдруг слышим мы, воет кто-то – тоскливо, как собака на луну. Думали, волколак степной приблудился, решили шкурой разжиться и сунулись сдуру в парк. Только арку с колоннами прошли, а там… мама дорогая! Стоит эта тварина, мечта, блин, натуралиста! Сгорбленная, вся какими-то растениями обвита, руки-ноги в каких-то узлах, жгутах переплетенных. Будто ожившее дерево. И вдруг такая апатия на нас навалилась – ничего не хочется, прямо ложись на землю и помирай! Даже не знаю, как мы тогда выбрались из парка, и потом еще неделю в себя приходили.
– Но за пределы парка не суется, знает свое место, – перебивает Олег, – надо лишь подальше стороной обходить и не любопытничать.