Менандр Николаевич. Тебе когда надо-то?
Салов. Да сегодня бы.
Все трое выпили пива. Михаил пошел к верстаку и тискам.
Это Николай просил. Катер он купил моторный, да цвет не по вкусу, перекрасить хочет. Хорош катерок. Не видел?
Менандр Николаевич. Нет.
Салов. Он его у пассажирской поставил. Поедешь в город, посмотри. Около шестидесяти сил… Да погоди, он, наверно, на нем сегодня и приедет. Точно! Михаил вон ему бензонасос перебирает взамен.
Менандр Николаевич. Белила есть, как раз завезли. Ясли красить будем. Пока ребятишки в лагере, окрасим. Только ты мне дай бидон, я налью – будто бы молоко. А то неловко, увидит какая собака.
Салов. Мишуха, принеси-ка бидон!
Михаил(заикаясь). А г-где он?
Салов. В кухне, поди.
Михаил ушел.
Менандр Николаевич. С брачком парень-то.
Салов. А ему с Нюркой не по телевизору выступать комментаторами… Да и не всегда он, иногда ровно говорит, без запинания.
Менандр Николаевич. С чего это у него?
Салов. От рождения, видать.
Менандр Николаевич. Нехорошо.
Салов. Чего нехорошо?.. Вон ты хромой, калека, можно сказать, от тебя жена и то не открестилась.
Менандр Николаевич. Так я в Отечественную…
Салов. Одним словом, Нюркино дело, не наше.
Менандр Николаевич. Это точно. А так-то он как?
Салов. Тихий.
Пьют пиво. С Волги доносится басистый гудок теплохода.
Большой сверху идет. «Илья Муромец» должен. Волга-то стала, Менандр Николаич, а? Магистраль! Теплоходы, пароходы, самоходки, толкачи туда-сюда, а?
Менандр Николаевич. Точно. В двадцатых-то годах самолетские-то чудом красоты казались, а теперь их, голубчиков, и не видно в гуще-то, вымирают… Жалко, тоже красавцы были.
Салов. По высокой-то воде им тяжело.
Менандр Николаевич. Жаль только, этими морями Волгу попортили, красоты той нет, тишины, волшебства…
Салов. Зато прогресс.
Менандр Николаевич. Это точно… Роща вон там была, тоже нет, свели.
Салов. Домищи-то какие выставили!
Менандр Николаевич. Домищи – точно. Да… Чего-то уходит, чего-то взамен.
Салов. И на заводе нашем что раньше-то выпускали? Напильники да чугуны с кастрюлями. А теперь экскаваторы.
Менандр Николаевич. Развиваемся…
Салов. Мост пешеходный строят.
Менандр Николаевич. Это хорошее дело. А то по весне да по осени тонут люди-то.
Салов. Николай катер на меня записать пожелал. Говорит: не хочу, чтобы мне этим катером всякий паразит в нос тыкал. Теперь ведь мода такая: раз ты начальник, стало быть, вор. Глупо.
Менандр Николаевич. Еще бы не глупо. Подумаешь, моторка! Да их теперь по Волге тыщи. Слышишь?
Тихо. Слышны звуки идущих по Волге моторных лодок.
Что раньше стрекоз. А помнишь, в двадцатых-то одна ходила, губисполкомовская.
Салов. Помню-помню. Смех! А чья она была?
Менандр Николаевич. Да я ж тебе говорю – губисполкомовская, обчая.
Салов. Да-да, богатеем.
Менандр Николаевич. Жизнь-то разворачивается…
Салов. Шибко.
Менандр Николаевич. А берегов старых жалко. Заводи были, камыши, остров песчаный.
Салов(смеется, пугая его). Погоди, еще издадут приказ – высушить всю Волгу. Скажут – не надо, и конец.
Менандр Николаевич. Кто это скажет?
Салов. Там… Решат и высушат. Один миг! Мол, будет тут проезжий тракт. Зальют, стало быть, русло асфальтом, до краев нальют, укатают и пустят машины. Мол, для скорости…
Менандр Николаевич. Будет тебе…
Салов. Вот те и будет!
Входит Михаил, ставит бидон на стол, идет к тискам.
Менандр Николаевич. Техника, конечно, идет. А я вот что читал: скоро изобретут машину почище телевизора – мысли читать будет.
Салов. Это ты оставь…
Менандр Николаевич. Говорю тебе!
Салов. Не допустят.
Менандр Николаевич. Увидишь.
Салов(сердясь). Закон издадут – не изобретать.
Менандр Николаевич. Да-да. Вот так я сижу с тобой, а в кармане у меня аппарат.
Салов. Не будет этого!
Менандр Николаевич. Будет. Что произойдет-то?
Салов. Неразбериха – вот что. Да разве человек волен над своими мыслями? Мало ли что в голову лезет… Вот тут я как-то сижу в охране с оружием своим, идет мимо Харитонов, бухгалтер наш, хороший человек, приятный, а я думаю: «Вот сейчас наведу я на тебя свое оружие… бац! И ты кверху лапками!..» Вот, брат, какие глупые мысли… Меня за это арестовать надо, а? Как ты думаешь, Мишуха, изобретут такой аппарат?
Михаил. Возможно.
Салов. Одна радость – не доживу.
Менандр Николаевич(берет бидон). Благодарю за пивко.
Салов. Так ты принеси к вечеру.
Менандр Николаевич. Налью. (Пошел.)
Салов(вслед). На свадьбу-то с жинкой приглашаю.
Менандр Николаевич ушел.
Садись, Мишуха, в тенек, а то голову напечет.
Михаил садится к столу, наливает пиво, пьет.
Имущество-то свое ты из общежития сегодня и перенеси, а то завтра кружало будет, завертит.
Михаил. Ладно.
Салов. С чего это ты заикой-то стал? С рождения, что ли?
Михаил. Н-нет.
Салов. Испугали?
Михаил. Дда ттак…
Салов. Это изъян небольшой. А в остальном хороший ты парень, деловой. Рад я, что ты Нюрку мою берешь. Она ничего, здоровая, ровная. Засиделась, конечно, маленько. Двадцать шесть лет – это для женщины возраст, да по тебе все, дурень, тосковала. Чай, уж года три, а то четыре, а ты все тянул чего-то. Чего тянул-то? А?
Михаил. Брак все-таки, Илья Григорьевич.
Салов. Это конечно. Да ты зови меня просто – «папаша», душевнее вроде.
Михаил. Не привык еще.
Салов. Привыкай. Вот, брат, и кончается твоя одинокая жизнь. Учить мне тебя нечему, вы теперь, молодые, ученее нас. Да ты разинь рот-то, поговори со мной.
Михаил. О чем?
Салов. О себе расскажи. О жизни, которая была. Что я о тебе знаю? Шестой разряд, комсорг цеха – и все.
Михаил. В детдоме я воспитывался.
Салов. Это знаю. А родители-то кто были?
Михаил. Неизвестно.
Салов. Приблудный, что ли?
Михаил. Из Ленинграда нас в сорок втором вывезли.
Салов. Стало быть, законные имелись. Это хорошо. Не помнишь их?
Михаил. Не помню.
Салов. Совсем?
Михаил. Совсем.
Салов. Ну, хоть что-нибудь маячит?
Михаил. Ничего.
Салов. Совсем ничего?
Михаил. Совсем.
Салов. Жалко. Интересно бы было… Экой ты, брат!
Михаил. Я себя только с детдома помню, с Перми.
Салов. Да, детдом – это не малина. Конечно, государству честь и хвала, забота, так сказать. Только детдом – нехорошо, из детдомов одно ворье выходит, жулики.
Михаил(смеется). Ну уж!
Салов. Не о тебе говорю, не обижайся. Детдом-то хоть путный был? А то в войну ко всяким таким заведениям примазывались разные, на жратву перли.
Михаил. И у нас было. Потом упорядочили.
Салов. А фамилия твоя от кого пошла, не знаешь?
Михаил. Нас, говорят, когда из Ленинграда вывозили, бомбили сильно, поубивали много. А кто остался, лесами да болотами выводили. Четырнадцать детей, говорят, осталось. Нашли за болотами без единого взрослого, поубивало их. Так всех нас и окрестили Заболотными. Трое еще в Перми умерло, тех уж я помню.
Салов. А остальные где?
Михаил. Ну, Василия-то, моего дружка, вы знаете. А остальные – по Союзу.
Салов. Да, война… (Скомкал газету.) Вот какие командиры воевать собираются, им бы так сказать: давайте-ка, господа-товарищи, мы сначала вас поубиваем, детей ваших и жен, а потом воевать начнем, согласны? Не согласятся ведь, потому сами-то выжить собираются, командиры-то эти… У нас тебе хорошо будет, Михаил. Я человек не трудный, во все времена честный был. Круг твоей жизни замкнулся, причалил, брат. Теперь ровно пойдет, хорошо. В школу-то ты в какой класс ходишь?
Михаил. В десятый.
Салов. Перспектива, значит, есть.
Во двор входит Василий.
Василий(Михаилу). Ты тут? Привет, Илья Григорьевич.
Салов. Здравствуй, баламут. Ты от кого удирал, что ли?
Василий. С чего это?
Салов. Рожа шкодливая.
Василий. Ногу калиткой прищемил.
Салов. Не хвост ли?
Василий. Я узнать – не нужно ли помочь?
Михаил. Вещи из общежития перенести надо.
Василий. Давай. Раньше невесты приданое в дом тащили, а теперь женихи.
Михаил. Равноправие.
Василий. Даже большое. Шиворот-наоборот… Пиво-то всем дают или только родственникам?
Салов. Сквозняк ты, парень, ветрогон. Пей.
Василий(наливает пиво, пьет). Почему сквозняк? Я веселый.
Салов. Чересчур.
Василий. А нам, Илья Григорьевич, много в жизни недодано. Что мы с Мишей в детском доме видели? Думаете, одни конфетки? Золотого детства не было. Оловянное было, железобетон. А теперь мы в люди вышли, сами себе начальство. Надо свое добрать. Жизнь-то хороша, Илья Григорьевич! Хороша, а?
Салов. Ну, хороша.
Василий. Именно. И Волга хороша, и небо хорошо, и во мне все переливается. Работаем мы складно. Висят наши портреты у ворот предприятия? Висят. Значит, с государством мы в ладах. Ну, и жить мы с Мишей должны в свое удовольствие, вольно, а?