Будь темен, сказала тьма. Не показывайся. Будь темен.
Х. Ни души в Подземке
Посреди ночи ВЫХОД вел к железным воротам, что были заперты. Эскалаторы не ездили вверх и вниз, они были только ступенями. Никто по ним не поднимался, по ним не спускался. Никто не смотрел на девушек в исподнем, неизменных на плакатах, это эксплуатирует женщин, гласили круглые наклейки, налепленные на промежности, груди. Наклеек никто не читал.
СМЕРТЬ ЧЕРНОМАЗОЙ СРАНИ, гласила стена, СМЕРТЬ ИРЛАНДСКОЙ СРАНИ, СМЕРТЬ ЖИДОВСКОЙ СРАНИ, СРИ СМЕРТЬ. ССЫ СМЕРТЬ. ПЕРДИ СМЕРТЬ. ПОТЕЙ СМЕРТЬ. ДУМАЙ СМЕРТЬ. БУДЬ СМЕРТЬ. ЖИВИ СМЕРТЬ. СМЕРТЬ ЖИВЫМ.
На плакате УЧИСЬ КАРАТЕ один человек швырял другого на мат, говорилось от руки: Валяй, дай-ка я тебя отымею.
На плакате «Ивнинг Стэндард» мультяшный человечек ехал на эскалаторе, где все, кроме него, смотрели на плакаты девушек в исподнем. Меня работа отупляет, говорил он от руки.
Озноб, сырость, ночь подымались из черных тоннелей, от бетонных перронов, от стальных рельсов сквозь тьму. Никто плакатов не читал.
ГРЕЙС И БОБ, гласила стена. ИРМА И ДЖЕРРИ. СОРВИГОЛОВЫ. АРСЕНАЛ[16].
ОДЕОН, гласила киноафиша. СЕГОДНЯ НА ЭКРАНЕ: «УБОЙ КОНЧАЕТ СМЕРТЬ». И всем не терпелось кончить вместе с ним! На афише мужчина в облегающей одежде целил из двустволки между ног. За ним поленницей лежали голые девушки. Вокруг взрывались в море суда, с рельсов сходили поезда, обстреливаемые вертолетами, взлетали на воздух замки, с утесов срывались мотоциклисты, под водой перестреливались аквалангисты. В главных ролях ШТЫРЬ КОНСКЕР, МАКСИМУС ПИХ, ГРОМАДНА ПУДЕНДА, МОНИКА ВКОЙКИНГ. В фильме также снимается ГЛОРИЯ ГОЛЯК в роли Сисяндры. Режиссер ДИМИТРИОС САТИРОС. Автор сценария Ариадна Наскокс по мотивам романа Хэрри Дайвдолга «Убой по жизни». Дополнительные диалоги Гертруды Аналь. Композитор и дирижер Лубрикато Шелкозад. Автор и аранжировщик музыкальной темы «Пососи мой леденец» Фрэнк Дилдо, исполняет группа ЛОБКОВЫЕ ЗАЙКИ с разрешения корпорации «Соситон Рекординг». Исполнительные продюсеры Херолд Содом-мл. и Сол Спермски. Продюсер Мортон Аналь-мл. Снято в формате «СпермоВижн», подразделение «Напалм Индастриз». Записано в студии «Соситон», подразделение «Содом Кемикалз», совместно с «Напалм Индастриз», подразделение «Аналь Петролеум Вазелин». Релиз «Напалм-Аналь». Категория «Х» – Только для Зрелых Публик.
Афишу никто не читал.
Слушай, сказала Подземка.
Никто не слушал. Из черных тоннелей подымался озноб.
Ты здесь? – спросила Подземка. Ответишь?
Никто не ответил.
Ты ли Орфей? – спросила Подземка.
Нет ответа.
XI. Музыка
Кляйнцайт выскользнул наружу без хлопот: он направился в ванную, неся одежду под халатом, вышел в халате поверх одежды, спустился по пожарной лестнице, оставил халат у дверей.
Луна была полна, как луна на старых меццо-тинто, японских эстампах. Изысканная, драматичная. Стремительные облака, спецэффекты. Глянув вниз, луна увидела Кляйнцайта, сидящего в скверике перед зарей. Напротив скверика – музыкальный магазин: «СКРИПИЧКА. Все на складе».
Кляйнцайт глянул на луну. Жду, сказал он.
Луна кивнула.
Легко тебе кивать, заметил Кляйнцайт. Это ж не тебе нужно быть героем. Зачем я ей сказал, что мое имя значит это? Я не герой, я слишком много чего боюсь. Штырь Конскер, Максимус Пих, такие вот ребята в фильмах, у кого вокруг глаз эдакий причудливо бестрепетный вид и кто не курит – видно, что они никогда ничего не боятся. К тому же они очень опасны в гневе, никто с ними ничего лишнего себе не позволяет. Потому-то и стали они героями фильмов – люди с первого взгляда видят, что такие они и есть. Женщины сходят по ним с ума, школьницы развешивают их плакаты. А ведь Штырю Конскеру сорок семь лет. На два года старше меня. Максимусу Пиху пятьдесят два. Невероятно. И я уверен, его никогда не клонит в сон после обеда.
Извините, сказала луна. Я только чайник поставлю.
Кляйнцайт кивнул. В его глазные яблоки три раза стукнул день.
Утро для мистера Кляйнцайта, сказал день.
Я мистер Кляйнцайт, сказал Кляйнцайт.
Подпишите здесь, пожалуйста.
Кляйнцайт подписал.
Благодарю вас, сэр, сказал день и вручил ему утро.
Ну да, сказал Кляйнцайт. Сквер окончательно проснулся от людей, вокруг него гудели машины. Фон зданий, крыш, неба, уличных шумов, мира.
Ну да, сказал Кляйнцайт и побрел через дорогу к «СКРИПИЧКЕ».
– Чем могу помочь? – спросил человек за прилавком.
– Я даже не знаю, чего, собственно, хочу, – сказал Кляйнцайт.
– Имели в виду какой-нибудь особый инструмент? – спросил человек.
Кляйнцайт покачал головой.
– Походите, посмотрите, – сказал человек. – Может, он к вам придет.
Кляйнцайт улыбнулся, кивнул. Не рог, уж в этом-то он был уверен. Оглядел пикколо, флейты и кларнеты. На столько кнопок никаких пальцев на свете не хватит, подумал он, а ведь еще и дуть надо. Глянул на скрипки, виолончели и контрабасы. Кнопки хотя бы – нечто определенное, подумал он. Открываешь дырку – или затыкаешь ее. Со струнами вообще пропадешь. Перед ним встал глокеншпиль.
Как поживаете, произнес Кляйнцайт.
Не жеманничай, сказал глокеншпиль. Ты же меня ищешь. £48.50. Я то, что надо, на таких в Лондонском симфоническом играют.
Даже не знаю, сказал Кляйнцайт.
Ладно, сказал глокеншпиль. £35 без футляра. Обычная картонная коробка. А инструмент тот же.
Футляр кусается, сказал Кляйнцайт.
Профессиональный, ответил глокеншпиль. Особенный. Много ли черных футляров в форме усеченного треугольника видел? Люди начинают гадать, что это такое. Не цимбалы, не цитра, даже не пулемет. С девушками знакомиться. Они сойдут с ума, желая знать, что у тебя там такое.
Скажу тебе кое-что, сказал Кляйнцайт. Я даже нотам не обучен.
Гляди, сказал глокеншпиль, выставляя два ряда своих серебряных пластинок, каждая нота обозначена буквой: G, A, B, C, D, E, F и так далее.
G#, A#, C#, D#, прочел Кляйнцайт на пластинках верхнего ряда. Как произносится #?
На полтона выше, сказал глокеншпиль.
Кляйнцайт взял палочку, выстукал несколько нот. Глокеншпиль издавал серебристые звуки, что висели, дрожа в воздухе, – первые еще отзывались, когда раздались последние. Волшебно, подумал Кляйнцайт. Аж жуть. Я мог бы сочинять мелодии, сказал он, и записывать буквы, чтоб потом опять сыграть.
Вот видишь, сказал глокеншпиль. Ты музыкален. Коекто да, кое-кто нет. Ты – да.
– Возьму вот это, – сказал Кляйнцайт человеку. – Что это?
– £48.50 с футляром, – ответил тот. – Глупо столько платить за футляр. Берите в картонной коробке за £35.
– Я имею в виду, что это? – повторил Кляйнцайт. – Инструмент.
– Глокеншпиль, – произнес хозяин, склоняя голову, чтобы лучше разглядеть Кляйнцайта.
Кляйнцайт кивнул. Глокеншпиль. Он выписал чек и унес глокеншпиль в футляре. Девушки в сквере смотрели на футляр, смотрели на него.
XII. Может сдвинуться в любую сторону
В свой выходной Сестра лежала в постели, ночевала, но не спала. Не видела снов, не бодрствовала. Дрейфовала. Она слышала спотыкливые серебряные ноты, видела себя в коридоре Подземки. Интересно, почему, думала она. Иногда кажется, будто я совершенно у этого мира внутри и не могу выбраться.
Поговори со мной, сказал Бог.
Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, сказала Сестра, Творца неба и земли, и всего видимого и невидимого; и в единого Господа Иисуса Христа…
Христа ради, поговори со мной, сказал Бог.
Прошлой ночью, произнесла Сестра, когда умер тот мальчик, с гендиадисом, мне хотелось потом кинуться к Кляйнцайту и обнять его, я хотела, чтоб он тоже меня обнял.
Как так? – спросил Бог.
Сам знаешь, сказала Сестра. Ты же все знаешь.
Нет, не все, сказал Бог. Я ничего не знаю так, как люди знают это. Я – то, что я и все такое, но на самом деле я ничего не знаю. Расскажи, как ты хотела обнять Кляйнцайта.
Слишком утомительно объяснять, сказала Сестра. Надоело мне постоянно болтать. Когда я вернулась в палату, его там не было. Если он сбежал, мне не хочется об этом думать.
Почему это? – спросил Бог.
Ты и впрямь ничего не знаешь, сказала Сестра. Пора купаться, сказала она своим стопам. Голые, они доставили ее в ванну.
Позднее, не в своем медсестринском мундире, а в узком брючном костюме, она пришла в палату. Задыхались, ахали, пялились. Кляйнцайт вернулся на свою койку у окна в дальнем конце ряда, уставился на Сестру через всю ширь палаты и видя ее одежду насквозь, как и прежде. Доктор Розоу, сопровождаемый двумя сиделками, дневной медсестрой и молодыми ординаторами докторами Мягти, Складчем и Кришной, как раз заканчивал обход у последней койки в А4, где лежал больной полутенью.
– Ну, мистер Нокс, – сказал доктор Розоу, – сегодня вы смотритесь гораздо ярче, чем на днях.
Нокс учтиво улыбнулся.
– Думаю, мне лучше, – произнес он.
– О да, – сказал доктор Розоу, – я б так и решил. Внутреннее сгорание у вас сейчас куда регулярнее, чем прежде. Мы подержим вас на той же дозе «Пламо» и последим за состоянием.
Группа переместилась в кабинет Сестры, за нею – сама Сестра.
– У него в анамнезе частичное затмение, вот у этого, – сказал доктор Розоу. – Возможно, понадобится делать еще одну рефракцию. – Мягти, Складч и Кришна пометили себе.
– А как быть с Кляйнцайтом? – спросила Сестра. – С тем, у которого гипотенуза.
– Вот вам преданность делу, – сказал доктор Розоу. – Приходит в свой выходной, не может удержаться от работы.
– Ну так как же с ним? – сказала Сестра. – Кляйнцайт. Гипотенуза.
– Ну, вы же видите, какая у него полярность, – сказал доктор Розоу. – Может сдвинуться в любую сторону.
– Вниз? – спросил Мягти.
– Вверх? – спросил Складч.
– На восток? – спросил Кришна.
– На запад? – спросила Сестра.