Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За пустыней, за ветром и зноем,
Но тебя не предам никогда…
Твоего я не слышала стона.
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне ветку клена
Или просто травинок зеленых,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси же мне горсточку чистой,
Нашей невской студеной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы.
Такие стихи могла написать только Великая Мать — Мать с большой буквы. А в словах «тебя не предам никогда» явственно слышится также и обращение к сыну…
Анна Андреевна с самого начала понимала, что не сможет стать сыну заботливой матерью. Но такова уж, видимо, судьба великих поэтесс. Сложные, противоречивые чувства раздирали ее на части. В декадентских традициях она даже готовила себя к смерти, о чем свидетельствует стихотворение, включенное в сборник «Белая стая» (1915 год) и обращенное к трехлетнему Льву:
Буду тихо на погосте
Под доской дубовой спать,
Будешь, милый, к маме в гости
В воскресенье прибегать —
Через речку и по горке,
Так что взрослым не догнать,
Издалека, мальчик зоркий,
Будешь крест мой узнавать.
Знаю, милый, можешь мало
Обо мне припоминать:
Не бранила, не ласкала,
Не водила причащать.
В «Колыбельной», написанной в том же 1915 году она побоялась дать себе самую суровую и безжалостную оценку: «<…>Спи, мой тихий у спи, мой мальчик, / Я дурная мать .» За сим следует страшное предсказание: «Было горе, будет горе / Горю нет конца, / Да хранит святой Егорий / Твоего отца». Отца святой Георгий (Егорий) не уберег, сын же сполна изведал такого горя, которого хватило бы не на одну жизнь Трагическую судьбу Льва Гумилёва провидчески почувствовала и предрекла другая великая поэтесса Серебряного века — Марина Цветаева. В 1916 году в стихах, обращенных к Анне Ахматовой (Лёве тогда было только четыре года), она писала:
Имя ребенка — Лев,
Матери — Анна.
В имени его — гнев,
В материнском — тишь.
Волосом — он — рыж —
Голова тюльпана! —
Что ж — осанна! —
Маленькому царю. <…>
И далее — совсем уж зловещие слова:
Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок — в твоей горсти!
Не менее категоричен был и Осип Мандельштам, также провидчески увидавший в горсти юного Льва Гумилёва «черные четки». Анне Андреевне же он сказал о сыне: «Вам будет трудно его уберечь, в нем есть ГИБЕЛЬНОСТЬ». Мудрыми воспитателями Льва во все времена являлись КНИГИ. Сначала ему регулярно и помногу читала бабушка, но уже в семь лет он научился читать сам. По счастью, общественная библиотека в Бежецке оказалась не разоренной. Поначалу Лёву Гумилёва, как и многих детей, увлекали книги Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, Александра Дюма, Вальтера Скотта, Луи Буссенара, Гюстава Эмара, Роберта Льюиса Стивенсона, Джека Лондона, Герберта Уэллса, Конан Дойла и др. Лев любил читать приключенческие и исторические романы, сидя на леопардовой шкуре, привезенной Николаем Степановичем из Африки. Большинство его стихотворений мальчик, обладавший феноменальной памятью, знал наизусть, в частности, о собственноручно убитом отцом леопарде:
Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.
Поздно. Мыши засвистели,
Глухо крякнул домовой,
И мурлычет у постели
Леопард, убитый мной.
<…>
Сидя на леопардовой шкуре, Николай Гумилёв рисовал сыну картинки на мифологические темы и делал к ним стихотворные подписи. Картинки не сохранились, но стихи Лев Николаевич помнил всю жизнь и спустя семь с половиной десятилетий мог без труда процитировать несколько подписей к «Подвигам Геракла», когда-то экспромтом сделанных отцом, например:
От ужаса вода иссякла
В расщелинах Лазурских скал,
Когда под палицей Геракла
Окровавленный лев упал.
Играя с отцом, Лев выучил большую поэму «Мик», написанную Николаем Гумилёвым во время путешествия по Эфиопии. В простых и чеканных гумилёвских строфах оживают завораживающие картины первозданной африканской жизни — не менее впечатляющие, чем в любом «колониальном романе». К удовольствию впечатлительного мальчика, в экзотической поэме отца действовали не только эфиопские воины, но и африканские животные (к тому же говорящие) — слоны, носороги, гиппопотамы, крокодилы, львы, пантеры, гиены, буйволы, дикобразы и целое стадо павианов. Сама поэма написана по законам авантюрно-приключенческого жанра с элементами мистики и сакральной фантастики. Два мальчика — 7-летний Мик (сын эфиопского вождя) и 10-летний Луи (сын французского консула в Аддис-Абебе) вместе со старым и мудрым павианом бегут в африканские прерии и джунгли в поисках свободной и счастливой жизни. В результате коварных козней Луи, ставший царем павианов, гибнет, и Мик начинает искать его душу в загробном мире. Далее развитие сюжета напоминает Гильгамешем (одним из любимых героев Николая Гумилёва) погибшего Энкиду: Мик также спускается в преисподнюю, но, не найдя там Луи, посылает на небеса (где обитают души крещеных людей) жаворонка — тот и обнаруживает погибшего друга в окружении архистратига Михаила!
По традиции считается, что Н. С. Гумилёв посвятил поэму «Мик» сыну. В отдельном издании, опубликованном в 1914 году, печатного посвящения нет, зато на подарочном экземпляре есть надпись поэта: «Это сыну Льву. Пускай он ее (книгу. — В. Д.) дерет и треплет, как хочет». Преемственность между отцом и сыном провозглашена и в одном из стихотворений 1914 года:
Иду в пространстве и во времени,
И вслед за мной мой сын идет
Среди трудящегося племени
Ветров, и пламеней, и вод.
<…>
Ну и конечно же с детских лет запомнились Льву Гумилёву знаменитые «Капитаны» — гимн многих поколений неисправимых романтиков:
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
………………………………………………
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,
Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?
Н. С. Гумилёв путешествовал в Африке, был солдатом Первой мировой войны, но прославился как поэт. «Капитаны» — одно из его ранних произведений, где сама энергия стиха воссоздает атмосферу героизма эпохи великих открытий» .
Темой многих его стихов была доблесть, которую он видел в своих спутниках и соратниках и в героях истории — будь они испанцы, греки, финикийцы или арабы. Радость открытий, совершаемых с трудом и риском, прославлена им как высшее проявление человеческого духа, а опасности, подстерегающие первооткрывателей заокеанских стран, казались его героям, как и ему самому, заманчивыми и увлекательными. Опасности были разными — водовороты и ураганы, отравленные стрелы и появления таинственных энергий — огней святого Эльма, запечатленных в легенде о Летучем Голландце.
Как священный завет отца — вечного странника — воспринимал жаждущий исканий сын загадочное четверостишие из той же «маленькой поэмы» «Капитаны»:
Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы.
Сыну предстояло ответить на пророчество отца: так ли недостижимы те загадочные «иные области», куда стремился Гумилёв-старший, но не смог их достичь.
Постепенно тематика книг менялась и расширялась. На место беллетристики приходили более серьезные авторы — Гомер, Шекспир, русские классики. Шекспира по вечерам ему вслух читала бабушка. По трагедиям великого драматурга Лёва с раннего детства познакомился с историей Англии, помнил ее королей и даты их правления. Потом увлекся историей Франции (правда, через романы Дюма), а далее — историей Европы и Азии. Затем наступил черед исследовательской и учебной литературы. А отечественную и мировую историю, которую в школах в то время не преподавали, Лев Гумилёв изучал по старым, дореволюционным учебникам. Память и о провинциальном Бежецке он сохранил навсегда:
«Место моего детства <…> не относится к числу красивых мест России. Это — ополье, всхолмленная местность, глубокие овраги, в которых текут очень мелкие реки. Молота, которая была в свое время путем из варяг в хазары, сейчас около Бежецка совершенно затянулась илом, обмелела. Прекрасная речка Остречина, в которой мы все купались, — очень маленькая речка – была красива, покрыта кувшинками, белыми лилиями. <…> Так что же собственно, хранить, спросите вы меня, и для чего хранить. Вот на этот вопрос я и отвечу. Дело в том, что некрасивых мест на земле нет!.. Родной дом красив для всех. Я родился, правда, в Царском Селе, но Слепнево и Бежецк – это моя Отчизна, если не Родина. Родина — Царское Село. Но Отчизна не менее дорога, чем Родина. Дело в том, что я этим воздухом дышал и воспитался, потому я его люблю. Но скажите, что это, в конце концов, ваше личное дело, а зачем он нужен нам?