С пятнадцатилетнего возраста Женевьева вкушала пищу только в четверг и воскресенье; и состоял ее обед из ячменного хлеба и бобов, сваренных на оливковом масле. Ее молитва к Господу была настолько искренней, что сопровождалась слезами, а с субботы на воскресенье дева молилась всю ночь. Но людской хулы не может избежать даже святой. Некоторые люди стали называть Женевьеву обманщицей и лицемеркой, а ее суровую праведную жизнь выдавали за притворство. Только приезд епископа Германа, весьма почитаемого в Галлии христианами и даже язычниками, прекратил козни против его духовной дочери. Повлияла даже не назидательная речь, а отношение его к Женевьеве. Когда весь город вышел навстречу епископу, он в первую очередь осведомился о Женевьеве; и как только Герман вступил в Лютецию, то сразу же направился к дому девы, которой пророчил великое будущее.
Женевьеве было двадцать восемь лет, когда в Галлию вошла орда Аттилы. В Лютеции появились беженцы; они наспех рассказывали страшные истории о гуннах и мчались дальше. Беглецов с каждым днем становилось больше, и, соответственно, возрастало количество рассказанных ужасов. Согласно последним известиям, Аттила шел прямо на Лютецию, истребляя все живое на пути, будь то люди или скот, предавая пламени все, что горело и не могло пригодиться варварам. Только камни и пепел оставались позади неисчислимой армии Аттилы. Иные утверждали, что не оставалось даже камней, копыта гуннских коней разбивали их в песок.
Жители Лютеции собирали самое ценное имущество и намеревались бежать в места, которые, по их мнению, считались безопасными. Женевьева успела уже прославиться даром предвидения и, напротив, убеждала жителей не покидать город:
— Лютецию минует беда, а места, куда вы собираетесь бежать, будут уничтожены.
Она уговорила женщин Лютеции собраться в храме, денно и нощно молиться и просить Господа пощадить город. Тем временем в ночном небе уже было видно зарево пожарищ, сотворенных гуннами. Через день столбы дыма возникли совсем недалеко от города. Обезумевшие жители соседних городков, бежавшие через Лютецию, вопили:
— Завтра здесь будут вышедшие из ада! Бегите — или погибнете!
Мужья, чьи женщины молились вместе с Женевьевой, сидели у остывших очагов и не знали, кому верить. Страх оказался сильнее веры в доброту и силу Господа, а вместе со страхом пришла ярость, которую решили излить на слабую женщину. По мере приближения врага все более нелепой казалась им твердая вера Женевьевы:
— Она продалась врагу, эта лжепророчица, лгунья, она хочет помешать нам спасти себя и свое имущество, совращает наших жен — камнями ее! Утопить ее в реке!
Женевьеву разъяренные мужчины уже стащили с крыльца, и спор шел только об одном: какую из двух смертей для нее выбрать. И в это время в Лютецию прибыл архидиакон — служивший при святом епископе Германе:
— Горожане! — обратился он к обезумевшему от страха народу. — Не вздумайте умертвить ту, о которой святой Герман говорил, что она избрана Богом во чреве матери.
В завершение речи архидиакон показал толпе подарок, который в последний миг перед своей смертью епископ велел передать Женевьеве. Епископ Герман для жителей Лютеции был самым почитаемым человеком, и ему, даже мертвому, возразить никто не осмелился. Мужчины разошлись по храмам и принялись вместе со своими женщинами возносить единодушную молитву об отвращении опасности.
Войско гуннов шло прямо на Лютецию. Мальчишки видели движущееся черное пятно с крыш домов, и оно все время увеличивалось в размерах. Горожане даже не попытались разрушить мост, протянувшийся от восточного берега Сены до острова. Немногочисленные воины, убедившись, что на них движется несметная армия и сопротивление врагу равносильно самоубийству, вместе со всеми отправились в храм святого Стефана.
— Уходят! Уходят! — радостные детские крики раздались с крыш домов. В следующий миг они были подхвачены всеми жителями Лютеции.
Когда до совершенно незащищенного города оставалось несколько миль, войско Аттилы по непонятным причинам повернуло на юг. В виду горожан тысячи и тысячи воинов описывали круг, и ни один отряд не отделился от полумиллионной армии. Целый день шли мимо Лютеции представители самых воинственных народов: гунны, аланы, остготы, гепиды, тюринги…
Аврелиан (Орлеан) войско гуннов не могло пройти мимо. Город стоял на реке Луаре, и в самом городе находились мосты, по которым Аттила намеревался одолеть водную преграду. За Луарой располагалось владения самого опасного врага гуннов — вестготов; Аттила предпочитал начинать день с самых важных дел, а войну — с самого сильного противника, и потому все огромное войско встало перед Аврелианом.
Лет десять назад Флавий Аэций разрешил некоторому количеству аланов поселиться на правах федератов в Аврелиане и его окрестностях. Переселенцы были хорошими воинами, но с армией Аттилы не решались сражаться и они. Кроме того, с гуннами шло множество их соотечественников; и аланы Аттилы немедленно вступили в переговоры с аланами на стенах Аврелиана. Самоотверженно дрались только римляне, но меткие гуннские стрелы ежечасно уменьшали число храбрецов.
Аланы прятались за стенами и из-за укрытий обсуждали со штурмующими город соотечественниками условия мира. Король аланов Сангибан не пытался хоть что-то предпринять для защиты Аврелиана и воинов своих не тревожил приказаниями. Казалось, еще немного, и римляне получат удар в спину, а в гостеприимно распахнутые врата ворвется беспощадная орда Аттилы.
В это время в городе епископом был Анниан — человек замечательного ума и великой святости. Несчастные горожане бросились к своему духовному отцу в последней надежде обрести спасение. Епископ посоветовал окружившей его толпе:
— Упадите ниц, с молитвой и слезами просите Господа о помощи, которую Он всегда оказывает нуждающимся.
Спустя некоторое время епископ послал на стены узнать, не подходит ли помощь? Собственно, епископ надеялся не только на чудо; накануне Анниан посетил Арль и встречался там с Аэцием. Епископ видел огромное войско, готовое к битве с гуннами, и теперь он имел надежду, что войско римлян и вестготов придет на помощь осажденному городу.
Как ни всматривались жители Аврелиана вдаль, никого, кроме врагов, на горизонте не увидели. С опущенными лицами они вернулись к духовному отцу.
— Остерегайтесь предаваться унынию, — посоветовал епископ. — Молитесь с верою; Господь вас сегодня спасет!
Святой отец знал, о чем говорил, и был уверен, что помощь поспеет вовремя. Но пока что гунны собирали могучие тараны и готовились испытать прочность стен Аврелиана. Если сегодня не появится подмога, то завтра для горожан едва ли наступит. Все они, повинуясь епископу, молились с верою и со слезами.
— Посмотрите снова! Не изменилось ли что за пределами городскими? — попросил епископ.
Одного взгляда на вернувшихся посланников было достаточно, чтобы понять: ничего хорошего и обнадеживающего за стенами не произошло. И снова епископ убеждает горожан:
— Если вы будете молиться с верой, то Господь быстро придет к вам на помощь.
Христиане на этот раз с плачем и громкими стенаниями молили Господа о милосердии. Раздались первые удары стенобитной машины, когда в очередной раз закончили молитву. В третий раз старец посылает на стены. И увидели горожане, что вдали поднимается от земли облако пыли.
— Это помощь Господня! — возрадовался святой отец.
Стенобитные машины нанесли еще несколько ударов в дрожащие стены, готовые вот-вот рухнуть. К счастью, больше сотрясений не последовало. Гунны оставили тараны и поспешно отступили от стен Аврелиана. К городу приблизилось соединенное войско, ведомое вестготом Теодорихом и Флавием Аэцием.
Оплошность прорицателя
Едва Аттила увидел подходящие войска противника, он мгновенно оценил свою будущность при возможном столкновении. Малое пространство между городом, рекой и лесом совершенно не подходило для действий конницы. А потому, нисколько не беспокоясь о собственном самолюбии, не обращая внимания на ворчание воинов, желавших добычи, Аттила приказал немедля отступать.
Путь войска гуннов лежал на восток; вестготы, франки, римляне уже подумали, что враг бежит без сражения. Надежды эти теплились в течение целой недели: союзникам не слишком хотелось меряться силами с противником, не знавшим поражений, и гунны отступали мирно, не пытаясь нападать на авангард римлян и вестготов, плетущийся в их хвосте. (Все время в небольшом отдалении Аэций шел следом за войском гуннов.) Аттила остановился спустя семь дней, как только вступил на поле, более всего подходящее для битвы. То была огромнейшая равнина к юго-западу от города Труа. Именовалась она Каталаунскими полями.
Гунны с подвластными им народами заняли правую сторону равнины; римляне и вестготы к вечеру того же дня начали ставить лагерь на левой ее стороне. Между двумя армиями находился холм. Оба военачальника его заметили и оценили, прежде чем на землю окончательно спустилась тьма. Верный союзник Аттилы — король гепидов Ардарих — напросился поставить на возвышенности свои войска. (Бедняга представить не мог, что будет стоить его войску воплощение, казалось бы, несложного замысла.)
Аттила решил, что не следует откладывать эту затею до утра, тем более нашелся добровольный исполнитель и нет нужды привлекать гуннов для нелюбимых ими ночных дел. Едва стемнело, как двадцать тысяч воинственных гепидов, стараясь по возможности не шуметь, двинулись в направлении холма.
Злосчастную возвышенность не мог оставить без внимания и опытный Аэций. От его войска отделились отряды франков, прекрасно знавшие здешние места, и принялись исполнять приказ, который и им не представлялся сложным. На вершине холма гепиды и франки встретились.
Луна не видела столь жестокой битвы за все время своей власти на небе. Ночное светило предпочло закрыться от безумствующих на холме людей черной тучей. Во мраке франки убивали франков, гепиды совершали не менее жестокие ошибки. Ардарих приказал тру