— Как же мы спасем маленьких воробьев? — спросил еще более удивленный отец.
— Надо сказать коршуну, пусть он, как воробьи, ест зернышки, а не других птиц.
— Боюсь, он нас не поймет.
В это время коршун поднялся и улетел — он был немного знаком с действием лука и не стал дожидаться, когда это знакомство станет слишком близким.
На следующий день Лев, едва проснувшись, побежал к гнезду. Все птенцы были на месте. Он навещал спасенных питомцев до тех пор, пока те не выросли и не улетели.
— Я не знаю, кто из него получится, но точно не великий воин, — пожаловался жене римлянин; впрочем, сожаления в его голосе не слышалось.
Путь домой всегда короче, а когда рядом друг и приятный собеседник — короче вдвойне. Предаваясь воспоминаниям и ведя бесконечную беседу, Лев и Проспер не заметили, как приблизились к Альпам.
С тех пор как величественные горы возникли на горизонте, Лев часто оглядывался по сторонам и временами замедлял шаг. Он словно надеялся кого-то увидеть в этих местах. Проспер сильно устал, чтобы задавать вопросы, едва ли он вообще заметил новшества в поведении друга. Вот путешественники приблизились к лужайке, на которой епископ когда-то отдыхал после многотрудного горного спуска.
— Сделаем привал, — предложил Лев и присел на том же месте, что и месяц назад — когда двигался в совершенно противоположном направлении.
Проспер более привык трудиться среди манускриптов в тиши атрия, чем совершать длительные походы, а потому был рад любому поводу для остановки. Он устало опустился на землю почти одновременно со Львом и мечтательно произнес:
— Перед восхождением надо хорошо отдохнуть. Было бы неплохо пополнить запасы воды и хлеба.
— Чего еще желают добрые люди, кроме хлеба и воды? — услышал за спиной знакомый голос Лев. Как ни удивительно, епископ знал, что непременно встретит отверженного легионера на обратном пути… Он не мог с ним не увидеться, хотя шансов имелось не больше, чем встретить здесь императора Валентиниана.
— Рад тебя видеть, Юлий! — воскликнул скупой на эмоции, как и все пожилые люди, епископ. — Надеюсь, за время моего отсутствия ты никого не убил?
— Клянусь, священник, никто не пострадал от моей руки. И половина твоей лепешки, съеденная мной без спроса и аппетита, стала последним преступлением несостоявшегося разбойника. Ты можешь со спокойной совестью пользоваться припасами, которыми я хочу поделиться.
— Не клянись — говорит наш Господь, — назидательно промолвил Лев, — тем более в этом нет надобности: я не услышал и намека на ложь в твоей речи. Но каким образом отверженный людьми добывает пропитание честным способом — да еще в таком количестве, что делится с другими?!
— После твоего ухода нам на глаза попались два торговца из Рима, — начал свой рассказ недавний главарь разбойничьей ватаги. — Они имели настолько убогий вид, что могли вызвать слезы не только у благочестивых матрон. Оказалось, до встречи с нами они столкнулись с настоящими багаудами. Бедняги остались без денег, лошадей, товара — в одних туниках — окровавленных и порванных во многих местах. Торговцы были сильно избиты и еле передвигали ноги. Они шли по дороге к горному перевалу, но не имели ни сил, ни надежды одолеть его. Встретив нас, они принялись умолять о помощи, обещая великую награду по ту сторону Альп. Бедняги уверяли, что в Медиолане им принадлежат торговые лавки и таверны, что их щедрость не будет иметь границ, если они соединятся со своим имуществом. Но с отчаянья чего только ни придумаешь… Мои люди долго отказывались верить этим оборванцам, и только насмехались над ними. Тогда, несчастные торговцы попросили о последней милости: ударом меча закончить их муки на этом свете. Мне стало жаль этих людей, словно некая сила заставила меня выполнить не вторую, а первую просьбу страдальцев. Тут мой отряд разделился: восемь товарищей вместе со мной решили оказать помощь отчаявшимся людям за сомнительное вознаграждение; оставшиеся три человека бросились искать людей, ограбивших торговцев, чтобы присоединиться к ним.
День за днем мы терпеливо возились с немощными жертвами багаудов, словно с малыми детьми: добывали для них пищу и вино, перевязывали их раны, а когда они не могли идти — несли на руках. С помощью Господа мы доставили этих несчастных в Медиолан. К нашему удивлению, они не только не обманули, но и оказались богатейшими людьми этого города, а их благодарность превзошла все наши ожидания. Вознаграждение за наше добро навело на мысль, что, помогая людям, можно больше заработать, чем грабя их. С тех пор за умеренную плату мы помогаем путешественникам одолеть самые опасные перевалы. В долину эту спустился я впервые с момента предыдущей нашей встречи, и то, что мы вновь увиделись — великая случайность. В горах я всегда могу укрыться, а здесь, на равнине, чувствую себя лесным зверем, который случайно оказался на только что засеянном поле. Ведь любой человек, который сдаст меня в руки ликторов для расправы, получит награду, — печально закончил свой рассказ Юлий.
— Ты волен жить, где только пожелаешь, — обрадовал Лев собеседника.
— Как такое возможно? — удивился вчерашний разбойник.
— Я выразил сомнение префекту Галлии, что твои деяния заслуживают столь сурового наказания. Он вызвал судью… С ним мы имели беседу, после которой он решил изменить приговор. Вот он. — Лев протянул Юлию свиток пергамента.
— Я должен уплатить только штраф?! Причем я сам должен посчитать стоимость взятых мной продуктов и вернуть за них деньги хозяину в течение года?! — Удивление Юлия не имело границ.
— Признаюсь, это я попросил судью о последнем, так как уверен, что ты посчитаешь убытки виллы лучше, чем ее хозяин, — объяснил епископ некоторую странность нового приговора.
— Я с лихвой покрою убытки этого человека, и немедленно. Как я упоминал, торговцы щедро оплатили наши услуги.
— Ты можешь вернуться в свой легион и продолжить службу, — снова обрадовал бывшего воина Лев и пообещал: — Время отодвинет в самые дальние уголки твоей памяти все неприятности, случившиеся с тобой.
— Мне бы не хотелось этого делать, — в задумчивости произнес Юлий.
— Понимаю. Ты добывал продовольствие для товарищей, а в итоге потерял все и только чудом остался жив…
— Я не в обиде на товарищей, и не держу зла на людей, причинивших мне боль. Ты вернул мне веру в справедливость. Но… возвращаться в прежний мир не хотелось бы.
— Я предполагал, что у тебя не возникнет желания входить в одну реку дважды, тем более один мудрец считает, что это невозможно. Тебя не будут считать дезертиром, твой командир извещен и о том, что тебе предоставлена полная свобода выбора.
— Тогда я продолжу служить путешественникам среди горных вершин. Я полюбил их суровую красоту и мне нравится быть нужным людям. Ко мне пришло осознание, что спасать жизни гораздо приятнее, чем отнимать их — пусть даже у врагов. И я буду рад провести тебя, священник, вместе с товарищем на ту сторону гор. У нас имеется несколько лошадей и вьючных животных, которые облегчат путь и сократят время перехода.
— В этом нет необходимости, — засомневался Лев, — и труд твой не сможет быть оплаченным. Ты же знаешь: я не беру в дорогу денег.
— Не знаю, каким образом тебе, священник, удалось подарить мне вторую половину жизни, но ты это совершил. Больше не смей говорить о деньгах, ибо я начинаю гневаться. Не забывай, что имеешь дело со вчерашним разбойником. — Шутя, Юлий постарался надвинуть на лицо маску свирепости.
— Нехорошо, отец Лев, расстраивать доброго человека. Каждый имеющий желание помочь ближнему да получит и возможность — Господь отблагодарит его за доброту! — вступил в беседу Проспер. На всякий случай он не стал открывать беглому легионеру, что тот оказывает услугу не простому священнику, а епископу Рима. Проспер только напомнил другу: — Нам ведь необходимо как можно скорее попасть в Рим.
Караван прошел самую высокую точку Альп и оказался на южной их стороне. Крутые склоны придавали неимоверное ускорение находящимся в движении. Путникам приходилось сдерживать одновременно и животных и собственное ноги, которые переставлялись сами по себе, несмотря на страшную усталость остального тела. Консульская Галльская дорога, проложенная в Альпах на месте древних троп, давно не подвергалась ремонту. На ее мощенной камнем ленте трещины и выбоины были немыми свидетелями землетрясений, сходов лавин и жестоких сражений, во время которых на шествовавших по дороге солдат воинственные горцы сбрасывали огромные валуны. Соответственно, путешественникам приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы многочисленные препятствия не стали для них неприятной неожиданностью.
На третьи сутки спуска на пути нашей кавалькады возник лагерь других путников. Вернее, то, что осталось от лагеря после страшного ночного оползня, вызванного дождем. Зрелище открылось, пожалуй, печальнее поля битвы — там воины, по крайней мере, знали, какой конец их может ждать, и могли защищаться с оружием в руках. Здесь же, люди были завалены грунтом внезапно; многие, вероятно, проснулись за несколько мгновений до собственной кончины — для того, чтобы умереть в сознании и в страшных муках.
Оставшиеся в живых были заняты разбором камней над смятой палаткой. Извлекались тела раздавленных насмерть людей, невдалеке корчились в муках два искалеченных человека и молили о смерти.
То были римские торговцы, прослышавшие о бедствиях Аэция и отправившиеся в путь с грузом провианта для его войска. Ни Лев, ни Юлий не стали выяснять: желали они бескорыстно помочь голодающим галльским легионерам или заработать на катастрофическом положении собственных защитников неплохую прибыль (Аэций в любом случае рассчитался бы позже). Все наши путешественники, не сговариваясь, принялись спасать попавших в беду собратьев.
Наконец, завал над лагерем был расчищен, раненым оказали помощь, погибших предали земле, Лев помолился за упокой их душ — и это было последнее, что он мог сделать для потерпевших бедствие людей. Епископ окинул внимательным взглядом Проспера, желая понять: достанет ли у того сил самому покинуть горы.