Он кивнул, сбросив крышку с ящика.
Кора подошла ближе.
– Какое оно… милое… шевелится…
– Пойдем.
Они забрались внутрь.
Полусветов снял куртку, свитер, майку, оставшись по пояс голым.
Помедлив, Корица последовала его примеру.
Поймав взгляд Полусветова, тряхнула головой.
– Боюсь, да. Что теперь?
– Месить.
– Показывай.
Он погрузил руки до плеч в белую массу, разогнулся, снова погрузил, и Корица стала делать то же самое, погружая руки так глубоко, что касалась животом и грудью белого, вызывая в веществе дрожь, которая передавалась и женщине.
– Божечки мои, – сквозь зубы проговорила Кора, – оно живое…
Они месили белое, погружаясь всё глубже, дрожа вместе с ним, движения их учащались, и белая масса в ответ дрожала всё сильнее, расходясь, набирая силу, и вот уже она заколыхалась, растекаясь, становясь почти плоской, а потом обхватила Кору и Полусветова, прижала их друг к другу, то сжимая, то разжимая объятия, вздымаясь волной, опадая, всё быстрее, быстрее, всё горячее, горячее, наконец, ослабила хватку, отпустила мужчину и женщину, замерла, застыла, мелко вздрагивая…
Они медленно сползли на пол.
– Какого оно пола? – едва шевеля языком, спросила Кора. – У меня джинсы мокрые…
– У меня тоже…
– Оно что, мужчина и женщина в одном флаконе?
– Эрос – существо бесполое…
– Это Эрос?
– Не думаю. Зачем военным Эрос? Врага соблазнять?
– Чудо какое-то… то ли в раю побывала, то ли в аду…
– Ты не попадешь в ад.
– А ты?
– Если повезет, окажусь рядом с Люцифером на берегах Коцита, буду охранять врата чистилища…
– А я?
– В рай. В восьмую или девятую песнь Рая, где обитают влюбленные. Странное, однако, место. Оно находится на третьем небе Рая, и туда Данте отправил каких-то странных людей: распутницу Куниццу, самоубийцу Филлиду… этим небом командуют начала, отвечающие за уникальность людей и за время… а еще там оказался трубадур Фолькет Марсельский, который попал туда явно по блату… но место, впрочем, хорошее – все-таки в Раю…
– И мы не увидимся?
Полусветов поднялся.
– Может, пойдем?
Он помог ей встать. Кора сунула лифчик в карман, кое-как оделась. Полусветов помог ей выбраться из ящика – и закрыл его. Они поднялись по лестнице.
– Курить здесь можно, как думаешь?
Он протянул ей сигарету, они опустились на пол и закурили.
– У тебя ведь это не первый раз, правильно я поняла?
– Впервые я здесь оказался в 16. Но всё было иначе. Мы были вдвоем, я и Мансур… помнишь, я тебе рассказывал о Мансуре?
– Который убивал всех подряд и сжигал тела в камине?
– Ага. Всё было иначе, но потрясение было таким же.
– Похоже, это самое сильное впечатление детства?
– Одно из. В десять лет на моих глазах машина сбила собаку – и я пытался сделать ей искусственное дыхание… Но она умерла.
– Собаке? Искусственное дыхание – собаке?..
Он кивнул.
– Божечки мои, Полусветов, ну недаром же я в тебя так влюбилась…
Он обнял ее за плечи, поцеловал в ухо.
– Наверное, детство можно изжить, – сказала Кора, – но забыть – невозможно. Возвращение к истокам и всё такое…
– Настоящее возвращение, как сказал Толстой, – это возвращение в себя неизвестного. Но это редко кому удается. А вообще, наш исток – Творец, а не детство…
– Ты ж не веришь в это?
– Я и в дьявола не верил…
– Пойдем-ка? Зад стынет.
В машине Кора вдруг проговорила:
– Часть вечной силы я, всегда желавший зла, творивший лишь благое…
– Ты о Фосфоре?
– О белом. Это… это что-то одновременно великое и малое, высокое и постыдное, приятное и мерзкое, абсурдное и… восторг и ужас… не знаю… а вдруг это инопланетянин, существо из будущего, и у него есть разум? Это же настоящее чудо!
Полусветов хмыкнул.
– Тогда что же это?
– Тринадцать…
– В смысле?
– Хочу напомнить тебе, что в русском языке слова «чудо» и «чудовище» – одного корня…
III. Джоконда
Всю дорогу до Парижа Кора молчала, боясь, что ее документы вызовут подозрение у русской или французской полиции, и расслабилась, только когда они сели в машину, ожидавшую их у аэропорта «Орли».
– Где-то нам придется болтаться – в отеле заселяют в 15:00. А сейчас только 10…
– Мы вчера заселились, – сказал Полусветов. – И кое-какие наши вещи уже на вешалках в номере.
– Никогда не была в Париже, вообще за границей…
– Ты просто не помнишь, была или нет.
– Я это к тому, чтобы ты не смеялся над моими восторгами.
– В девяностых мы с Лавандой много путешествовали по Европе. Ездили в Италию, но не было времени даже Миланский собор осмотреть – мотались по аутлетам. Были в Баварии… опять же аутлеты. Франция тогда была слишком дорогой для нас страной, но среди экономных французов мы чувствовали себя как свои. А мы на всём экономили, даже водку снегом закусывали…
– Во Франции? Или в Италии? Там разве бывает снег?
– На севере – конечно.
Понадобилось чуть более получаса, чтобы машина домчала их до отеля.
В номере Корица ахнула, увидев в окне Эйфелеву башню.
Они вышли на террасу, чтобы покурить, но долго не выдержали – было ветрено и прохладно, начинало накрапывать.
– Вечернее платье, – сказал Полусветов. – Авеню Монтень в десяти минутах ходу отсюда, магазины уже открылись.
После похода по авеню Монтень они поехали на Фобур-Сент-Оноре и бульвар Османн.
В «Прентан Османн» Кора зависла в магазине нижнего белья. Она без стеснения крутилась перед консультантами, перебирая лифчики, трусики, топы и пижамы.
– Ваша жена? – спросила худенькая горбоносая девушка в строгом брючном костюме. – Как потрясающе она сложена, боже мой… Какие у нее бёдра и какие пальчики на ногах – одиннадцать жемчужин… Тело не для подиума – для алькова…
Полусветов с интересом взглянул на нее.
– Да, я знаю, что такое альков, – сказала девушка, щелкнув полупрозрачными пальчиками. – И я с удовольствием облизала бы каждый ее пальчик, особенно одиннадцатый, а потом вылизала ее с ног до головы… этакое волшебное сочетание мадонны и бляди, словно ее по мужскому заказу творили…
– Спасибо за совет, демуазель…
Девушка вздохнула и ушла, покачивая головой и пританцовывая.
Все покупки они отправляли в отель, чтобы не занимать руки.
– Я бы сейчас выпила кофе, – сказала Кора.
– Поехали наверх, под купол. Лифт, кажется, вон там.
Они заняли столик на террасе, с которой открывался вид на Париж от купола Дома Инвалидов, который белел вдали слева, до Триумфальной арки.
– Дочери звонил? – спросила Кора, улыбаясь официантке, которая расставляла чашки на столике.
– Завтра позвоню, – сказал Полусветов. – Сегодня мы вдвоем… как это лучше сказать… сегодня – наш день?
Кора поднесла чашку к губам.
– Вечером – свадебный ужин, – напомнил Полусветов.
– А удобно к ужину выйти в вечернем платье с драгоценностями? Ce n’est pas trop?[6]
– Ну мы же не в закусочную идем. Метрдотель спросил, где мы хотим ужинать – в номере или в зале…
Кора посмотрела на него укоризненно.
– Ну я и сказал, что в зале.
– А в Лувр когда?
– Обычно очереди в Лувр – часа на два-три, как я выяснил в интернете. Может, ночью? Никто не будет мешать…
– Понятно, – сказала Кора. – Дьявольская хитрость.
– Угу.
– Слушай, а как бы ты себя сегодняшнего назвал? Учеником дьявола? Подручным?
– Тринадцатым, – сказал он. – Я – тринадцатый.
– Понимаю…
– Что у нас еще?
– Еще у нас туфли! Потерпишь? Полусветов, я понимаю, что ты можешь всё это доставить прямо в номер, но выбор одежды и обуви – такая же часть женского образа, как сама женщина…
– Я дьявольски терпелив, как ты, может быть, заметила…
– Боже, мне же еще в парикмахерскую надо успеть!
После ужина они решили прогуляться.
Кора сняла бриллиантовое колье и серьги, накинула на плечи меховой палантин, но решила остаться в облегающем черном шелковом платье и туфлях на шпильках.
Несколько минут стояла перед большим зеркалом, уперев палец в стекло, пока отражение не перестало быть похожим на нее.
Вздохнула.
Полусветов освободился от пластрона, расстегнул ворот рубашки и сунул в карман фляжку.
– Силен и красив мой возлюбленный, – протянула Кора, – яко змий…
Они спустились к набережной, остановились на середине моста и закурили.
Ледяная кровь Сены переливалась, сверкала и бурлила у опор моста.
– А там что? Дальше по реке – что? – Кора стряхнула пепел в воду.
– Мост Инвалидов, за ним – мост Александра Третьего… а справа – набережная д’Орсэ…
– Где комиссар Мегрэ?
– Мегрэ на набережной Орфевр.
– О чем думаешь?
– О царе из книги Иеремии, который читал пророчества, сулившие ему погибель, – и страницу за страницей бросал в огонь… если вам нужен огонь, ищите его в пепле… кто это сказал?
– Не знаю…
Корица наблюдала за женщиной, которая шагах в десяти от них легла грудью на парапет моста и замерла, глядя вниз. К ней подошел мужчина, что-то сказал, она выпрямилась, ответила, мужчина протянул ей пачку сигарет…
– Алжирские, – сказала Кора, не сводя взгляда с пары у парапета. – Черный табак. Его курят солдаты «Иностранного легиона». Пожалуй, для вас слишком крепок. Других нет… Как называется этот мост?
– Альма.
– Здесь начинается «Триумфальная арка» Ремарка. Мужчина подозревает, что женщина хочет свести счеты с жизнью, бросившись с моста Альма, вступает с нею в разговор, она просит закурить, он говорит: «Алжирские. Черный табак…». Там, кажется, такси?
С другого берега на мост въехала машина, замедлила ход…
– На мост медленно въехало такси, – проговорила Кора. – Шофер остановил машину, посмотрел на них, немного выждал и двинулся дальше, вверх по мокрой, поблескивающей в темноте авеню Георга Пятого…